БОЙ У РЕКИ
В роте ждала Андреева новость, которой он сразу и не поверил: подорвался на мине лейтенант Васенев.
— Как подорвался? — выдохнул пораженный Андреев, готовый взять Трусова, сообщившего это, за грудки. — Ты в своем уме?
— Не до смерти, — поправился Трусов, обидевшийся на старшего сержанта за то, что тот ему не поверил. — На «пудреницу» наступил.
Это уже легче. Если бы подорвался на противотанковой, от лейтенанта не осталось бы и подметок сапог. А противопехотная мина — «пудреница» — до смерти не убивает, она калечит.
— И сильно его?
— Ступню раздробило. Правую.
Вот-вот, для того эта мина и предназначалась — калечить ноги. Кто подрывался на ней, оставался жив, но солдатом никогда уже быть не мог. А Васенев мечтал жизнь посвятить военной службе.
— Как его угораздило?
— Землянку проверял. Все проверил, ничего не нашел. Он же с миноискателем ходил. Метрах в пяти от землянки и наткнулся на «пудреницу». Под щепкой лежала. Как змея подколодная.
Васенев лежал в лесочке. Возле него хлопотал Гордей Фомич. Он только что привел двуколку и сейчас готовил на дне подстилку — рвал папоротник, приговаривая:
— Соорудим, мягко будет, товарищ командир, вот беда-то какая. И не расстраивайтесь, главное — живы, молодой еще — заживет.
Рядом с Васеневым сидел капитан Курнышев, пришибленный, скучный, обхватив колени руками и держа в зубах травинку. Странно было видеть ротного, всегда деятельного и бодрого, в такой отрешенной позе. Правая нога у Васенева была завернута в плащ-палатку и походила на зеленый чурбан.
Андреев опустился на колени рядом с капитаном и обратил внимание на то, как заметно побледнел Васенев. Веки у него прикрыты, но все равно не могли сдержать слез. Они выкатывались светлыми капельками, скапливались в глазницах и, переполнив их, падали к вискам.
— Хватит слез, лейтенант, — проговорил Курнышев, выплевывая травинку. — Будь солдатом. Прав Гордеев — молодой еще, заживет. Ногу тебе подлатают, ступню сделают искусственную, и будешь ты еще спринтером.
— Я не потому плачу, — сказал Васенев, не открывая глаз. — Я о другом…
— А больше тебе не о чем печалиться.
— А помните, в прошлом году подорвался Женя Афанасьев?
— Ну и что?
— Так я ж на него тогда рапорт написал.
— Эк о чем вспомнил! — рассердился капитан. — Выбрось это из головы!
Да, Андреев отчетливо представил себе ту историю. День сегодня выдался такой, что ли, все приходится вспоминать. Час назад вспоминал капитана Анжерова. А сейчас вот — Женю Афанасьева. Васенев тогда решил, что Афанасьев специально прыгнул на «пудреницу», чтоб повредить ногу и так отбояриться от фронта. Лейтенант написал по этому случаю рапорт Курнышеву. Капитан рапорт не взял, и Васеневу пришлось его порвать. А сегодня повторил афанасьевскую историю сам. Парадокс! И мучила Васенева совесть: не копай другому яму, провалишься в нее сам. Женю увозили в медсанбат на той же двуколке, везла ее та же гнедая лошадь. И возница тот же — плотный украинец, кривоногий и неповоротливый.
— Обидно, товарищ капитан. — Васенев рукавом стер слезы, открыл глаза и увидел Андреева. Улыбнулся ему вымученно и посетовал: — Влип я, старший сержант, ох, как глупо влип.
— Могло быть хуже, — успокоил его Григорий, хотя чувствовал, что сказал не те слова. Но неожиданно его поддержал Курнышев:
— Вот именно! И давай без мокроты. Лечись хорошенько, а после войны приглашай нас с Григорием в гости.
Подошел Гордей Фомич и сказал:
— Так что все готово, можно трогать.
— Укладывайте в повозку, — поднялся капитан, опять становясь деятельным и обычным. — Только осторожнее.
Гордей Фомич с ездовым подняли Васенева на руки, им помог Андреев, поддерживая лейтенанту голову. Васенев опять заплакал, морщась так, будто проглотил чего-то кислого.
Васенева увезли. Гордей Фомич вздохнул:
— Вот она жизнь-то наша какая.
Курнышев глянул на него строго, и Гордей Фомич отправился искать свой взвод.
— Принимай команду, — приказал Курнышев Андрееву. А Григорий мысленно провожал повозку, и смысл сказанного капитаном дошел до него не сразу.
— Приказ понятен? — свел у переносья свои белесые брови Курнышев.
— Так точно! — вытянулся по стойке «смирно» Андреев. — Есть принимать взвод!
— Смотри, будь осторожен, хватит с меня одного Васенева! И чтоб к минам не подходить. Герои выискались: мол, вот какие мы хорошие, вместе с солдатами работаем. И наработались. У солдат постоянный навык, а у вас его нет. Иди!
Давно так сердито не разговаривал капитан с Андреевым. Но Григорий не обиделся. Курнышева понять легко — потерял толкового взводного. ЧП!
Наши войска, окончательно сломив противника, устремились на запад. Батальон, построившись поротно, влился в общий поток войск. Шли день, делая короткие привалы, шли до самых сумерек, падая от усталости. Ночь прокоротали в придорожном березняке и с рассветом двинулись дальше. Дорога то пряталась в лесу, то выбегала на открытое место. Войск на дороге становилось все меньше и меньше. Пехота и танки обживали леса, ожидая приказа двигаться дальше. А батальону Малашенко приказа остановиться не было. В пасмурный полдень вышли на опушку соснового леса и здесь задержались. Снаряд, разорвавшийся недалеко от опушки, засвидетельствовал, что впереди наших нет. Был приказ окопаться. Грунт оказался песчаным, и окопались без особых затруднений.
Потом огляделись. Открытая местность полого спускалась к речке. Виден был горбатый мост через нее. До него километра два. За речкой берег круто поднимался вверх. На горе, почти к самому обрыву, подступали деревянные дома. Немцы сидят на этом высоком берегу и постреливают оттуда. Городок звался Глусском, а речка — Птичь.
В промежутке между речкой и лесом, как раз на середине, замерли три машины — два грузовых ЗИСа и «эмка». Ближний к лесу ЗИС сгорел — от него остался только железный остов, что-то там еще дотлевало. Синей струйкой тянулся в небо дымок. Второй ЗИС взрывом снаряда перевернуло, он неуклюже поднял колеса с поношенными протекторами. «Эмка» в последний момент, видимо, хотела развернуться, да так и застыла поперек дороги. Из нее пытался выскочить офицер, но его сразило осколком, и он затвердел в неловкой позе, держась одной рукой за открытую дверцу. Тот, кто наблюдал эту трагедию, рассказал, что вперед вырвался на этих машинах интендант. Видимо, он посчитал, что городок наши захватили с ходу, и поэтому не поопасся. Вот его и накрыли немецкие артиллеристы.
В лесу, левее батальона, накапливались пехота и танки. Готовились к броску. Трудненько будет штурмовать тот высокий берег. Позиция у немцев там выгодная: все подходы к реке отлично просматриваются и простреливаются.
Курнышев созвал командиров взводов. Черепенников повязку снял. На виске лиловым шнурочком вился шрамик от пули «кукушки». Лейтенант со значением пожал руку Андрееву, как бы говоря, что одобряет выбор Курнышева.
Вчетвером выдвинулись на самую опушку — капитан и трое взводных.
— Завтра утром, — сказал Курнышев, — будет наступление. Пехота уже накопилась, подтягивается артиллерия. Наша задача: обеспечить переправу. Мост и подходы к нему скорее всего заминированы. Но мост нужно сохранить, чего бы это нам ни стоило. В сумерки рота выдвигается к реке. Андреев ведет разминирование. Два других взвода прикрывают его, в случае необходимости тоже подключаются к разминированию. Есть вопросы?
Вопросов не было.
— У каждого бойца проверить снаряжение. Чтоб ничто не бренчало и не стукало, — в заключение, сказал Курнышев. — К реке выдвинуться без лишнего шума. Начнем работать на рассвете, когда начнется артподготовка.
Снаряжение проверять, собственно, было нечего — ребята в роте притерлись ко всякой жизни. Но приказ есть приказ. Андреев построил свой взвод в глубине леса и заставил каждого попрыгать на месте, как это делают разведчики, уходящие в поиск. Трусов прыгал добросовестно, как он привык делать все. Лукин — с некоторой развалочкой, как бы давая понять старшему сержанту, что затея у него пустая. Ишакин потоптался на месте, как гусь, который собрался влезть в воду, — таким образом он выразил свое недовольство. Гордей Фомич прыгать принялся ретиво, в движение пришли и кончики усов, а котелок, притороченный почему-то сверху вещмешка, жалобно позвякивал. Андреев улыбнулся и сказал:
— Товарищ Гордеев, спрячьте котелок в вещмешок да оберните его чем-нибудь. Тогда будет тихо.
— Пожалуйста, — охотно согласился Гордей Фомич. — Какой может быть разговор, коли требует война!
До сумерек дымили самокрутками, разговор как-то не клеился. Не было настроения. Свежа еще была история с Васеневым. К тому же каждый понимал, что работа ночью предстоит нешуточная. Мост находился под прикрытием правого крутого берега, а наверху у фашистов сосредоточены все огневые средства. Выйти к речке — это еще полдела, и не самое опасное, хотя немцы будут жечь ракеты, бдительно сторожить переправу. На берегу можно мало-мальски окопаться. Самое трудное будет связано с мостом. Осмотреть его надо незаметно, сразу обнаружить фугасы и найти выводы от взрывателей в окопы, к адской машинке. Под прикрытием артподготовки работать все же будет безопаснее, а когда она кончится? Тут придется туго. Пока танки преодолеют двухкилометровую полосу, пока подтянется пехота, немцы, безусловно, попытаются разделаться с ротой, которая выдвинулась к ним почти под самый нос.
