- Послушайте... или, точнее, послушай, Сэм, или кто ты там, - сказал отец, окончательно запутавшись, - ты не мог бы... э-э... снова стать маленьким и спокойно нам все объяснить? Я... готов тебе поверить, Сэм, мы сделаем все возможное... я... но только для начала стань таким, как прежде, пожалуйста! Стань нашим сыном! Тогда я тебе поверю... и смирюсь со всем!
И мать Сэма заплакала, словно ее ребенок скоропостижно скончался прямо у нее на глазах. Эти крики бесили Сэма, и он сказал: «Ух!». Мама тут же накинулась на него, стиснула в объятьях, осыпала поцелуями. А отец с угрюмым лицом и поникшим взглядом уселся на соломенный стул, украшавший прихожую.
Тогда Сэм постарался объяснить как можно доходчивее. Он рассказал о старом ночном волшебнике, звездах, желании, круассанах, деньгах, Марианне и побоях! При этом он так возмущался, что даже заплакал, стиснул зубы и стал бить кулаком по стене, но потом взял себя в руки и не крикнул: «Ай!», хотя руке было очень больно.
Родители слушали молча, в полной прострации. Конечно, они не верили в чудеса или волшебство. Они даже никогда не водили Сэма к психотерапевту, несмотря на его непримиримый, непокорный дух. Словом, Сэму пришлось десять раз становиться у них на глазах то большим, то маленьким, чтобы они наконец смирились со своим горем.
- Я никогда не смогу! Никогда! - жалобно повторяла мама Сэма всякий раз, когда тот принимал вид красивого парня двадцати пяти лет (или около того). И она обнимала его, словно воскресшего из мертвых, всякий раз, когда он снова становился маленьким.
Но родителям Сэма пришлось с этим свыкнуться. Приснившийся волшебник не уточнил, наградил ли он Сэма своим страшным даром временно или навсегда. В любом, даже самом крайнем случае, это должно было закончиться, когда Сэм (Сэм-маленький, как его теперь называли, дабы отличать от «другого») вырастет и, стало быть, сольется со своим двойником.
Сэм не понимал, почему родителям он больше нравился маленьким. Конечно, за столом это обходилось дешевле, но спал-то он в своем маленьком состоянии, так что пока еще незачем было покупать длинную кровать. Тем не менее, с Сэма взяли обещание, что он никогда - никогда-никогда - не будет показываться «большим» на улице, в школе или в сквере, что это останется семейной тайной и что он никогда не будет менять свой рост из-за вредной учительницы, разборчивой девочки или драчливого дружка! Сэм пообещал, цедя слова сквозь зубы. С каждым днем взрослое тело устраивало его все больше и больше, и поскольку чудо с пачками денег, похоже, было таким же бесконечным, как и все остальное, он стал вести после школы вторую жизнь во взрослом облике, о которой никто не знал.
Шли годы, одно Рождество сменялось другим, и наконец пришлось признать очевидное: дар, полученный Сэмом, оказался вовсе не тем, чем он казался.
Со временем Сэм-болыиой нормально старился (если судить по внешнему облику) и достиг примерно лет тридцати. Но зато Сэм-маленький не рос вообще: он навсегда остался семилетним. И когда нужно было поменять его кровать, и впрямь отслужившую свое, ее заменили кроватью такого же размера. Ну и, конечно, Сэма-маленького не стали отдавать в школу. Смирившись со своей судьбой, он учился заочно. Нужно было только определиться, в каком облике он будет сдавать выпускной экзамен - не по годам развитым мальчонкой или отстающим в развитии взрослым.
Однако еще до того, как была назначена дата экзамена, Сэм бесследно исчез. Устав быть семилетним у себя дома и тридцатилетним во всех других местах, он решил оставить свое детство только для себя самого, и говорить «Ай!», принимая взрослый облик перед каждым, кто не был ребенком семи лет (или около того).
На это Рождество родители Сэма почувствовали себя такими измученными, обокраденными, одинокими и ненужными, что решили завести нового ребенка, который, возможно, от них не сбежит.
Ну а Сэм тем же вечером снял роскошные апартаменты в дорогом отеле, купил елку, игрушки, сладости, шоколад и не забыл о шампанском для своего двойника. Затем, когда наступила ночь, он запер дверь на засов, сказал: «Ух!» и снова стал Сэмом-маленьким.
В тот вечер он впервые полюбил Рождество.
ТУПОГОЛОВЫЙ МАЛЬЧИК
По мотивам «Тысячи и одной ночи»
Жил да был король, величайший король, король по профессии, и звали его Великолепный Кол. Он правил со славой седьмым островом седьмого моря, и многочисленные подданные говорили о нем:
- У нас есть король, величайший король, король по профессии, и он правит во славе!
Однажды этот король устал от любви и женился на женщине. И произвел он на свет сына. И ребенок был таким красивым, светлым и нежным, что назвали его Лунным Светом.
Долго ли коротко ли - принцу Лунному Свету исполнилось пятнадцать лет: и красота его, перестав быть бесконечной, превратилась в оазис. И вдруг ощутил он муки желания.
«Как странно, - подумал король-отец. - Но посмотрим, что ему поможет».
Гарем короля насчитывал триста шестьдесят мальчиков - по одному на каждое утро, триста шестьдесят подростков - по одному на каждый полдень и триста шестьдесят молодых людей - по одному на каждый вечер. (В той древности годы были не такими длинными, как сейчас.)
Король привел сына в гарем, слуги склонились перед подростком и молвили:
- Добро пожаловать, о Велоликий!
Ибо таково было прозвище, которое народ, восхищенный его красотой, дал принцу Лунному Свету.
И вот принц совокупился сначала с тремястами шестьюдесятью мальчишками, а затем сказал:
- О ребенок, похожий на арбуз, который писает, пока его порывисто буравят!
Затем принц совокупился с тремястами шестьюдесятью подростками и сказал:
- О бабушка-овца в солнечных лучах, о тысячи овец, о старушки, о перечницы!
Затем он совокупился с тремястами шестьюдесятью молодыми людьми с большими членами и сказал:
- О осел, на тебе ли восседает принц? О принц, на тебе ли восседает осел?
И снова впал принц в уныние, а король заохал:
- Еще не успев как следует расцвести, сын мой, ты занимался любовью наравне с нами. Почему же теперь ты испытываешь муки желания?
- Просто мне больше ничего не хочется, - объяснил Лунный Свет.
Король предлагал ему мартышек, кроликов, фиги, рыб, легкие, слойки, ящерицу, лягушку, газель, королеву, короля, собаку, горшок с нечистотами, сахарную голову, шербет, тарелку риса со сливками и корицей, саблю, клизму, череп, горькую тыкву, зеркало, кол.
Но Лунный Свет с грустью отказывался и лишь качал головой: его любовь к невесть чему была безутешна.
Принц чахнул на глазах. Изысканные кушанья, рифмованные стихи, даже танцы оставляли его равнодушным. Он ненавидел день и ночь, рассвет и сумерки, пустыню и озерную зыбь, полдень и затмения. Он перестал мыться и расчесываться, ходил в рваной одежде.
Видя все это, народ роптал:
- Лунный Свет больше не похож на луну в четырнадцатый день! Он не похож даже на луну в двадцать девятый день! Его лицо высохло, будто куриные лапки ведьмы Чирейщицы - будь она проклята!
Отчаявшийся король приказал разгласить по всему королевству, что всякий, кто найдет лекарство от уныния принца, получит драхму, а всякий, кто не найдет его, будет посажен на кол!
Это известие привело обитателей седьмого острова в растерянность.
Но у юного Лунного Света была добрая душа, и он подумал, что если король казнит всех своих подданных, королевство потеряет всякую цену, когда он сам его унаследует. Поэтому принц сделал вид, что развеселился и даже выздоровел, пока все подданные являлись ко дворцу и предлагали забавы или грубые шутки собственного сочинения. Так было роздано множество драхм, а кол остался сухим.
Но по ночам принц заливал свою шелковую постель слезами, а лицо его становилось желтым, точно влагалище отвергнутой верблюдицы!
Король только диву давался:
- Как так! Все мои подданные сумели тебя развлечь, а лицо у тебя желтое, точно влагалище отвергнутой верблюдицы!
- Это так, - ловко возражал Лунный Свет, - но уверяю тебя, государь мой отец, без них я давно бы умер!
- Ну что ж, - сказал наконец король, - сходи прогуляйся на рынок!
Когда ни мудрость, ни деньги, ни кол не помогали разрешить проблему, монарх прибегал к этому последнему средству.
Итак, принц Лунный Свет пошел на рынок. Его отовсюду окликали наглые торговцы, которые не узнавали в этом несчастном Велоликого. Принц вежливо отклонял домогательства бесстыдных] бурильщиков, которые тоже его не узнавали. Затем, устав от криков, телодвижений и пестроты, он добрался до нищенского квартала, рядом с раздельщиками туш, дубильщиками и охряными глинобитными стенами и, пожелав отдохнуть, попросил о гостеприимстве владельца небольшой лавки.
В глубине лавки сидел старик, который тихо поздоровался с ним, дал шаткий табурет, но не предложил ничего - ни товаров, ни секса.
Эта скромность поразила принца и разожгла его любопытство.
