ВЫХОД, КОНЕЦ
На площадь пришел праздник. Все вверх тормашками: девицы, старухи, суки, свиноматки валяются в очистках. Маскарад, похожий на вавилонское столпотворение: барабанщики, шулера, пустозвоны, сосуны, слободские пройдохи, вихляющие ходоки переминаются с ноги на ногу. Вино, солнце, похоть. Они засовывают указательный в естественные отверстия женщин, будто в выгребную яму, где куры откладывают яйца. Забавная пора. Листья опадают на бешеной скорости. И эти бессчетные зеваки, что, задирая пятки до самой задницы, стучат шарами по треснувшим стволам деревьев, возвышающихся с воскресной суровостью.
Священники начинают шествие с метлой в руке и облаткой в ухе, прокладывают себе канал, благословляют содомию. Чаши с сидром на липкой стойке, куда окунают пальцы. И кокарды! Торжествуя в вальсе, женщины с оверньским профилем ворчат, облаченные в медные латы и металлические опилки, ножи протыкают разоренные кишки жирных детей. Шумную толпу ограждают повозки, запряженные лошадьми, которые гадят на голозадых ребятишек и закрывают всякий доступ. Сидящие на этих телегах почтенные святоши в величественных оборках упираются усами в затылки невест. Овации. Крайне трудно пробираться сквозь толпу.
Впрочем, если пролезть под повозками, можно уйти с площади.
И вдруг впереди безлюдная улица.
Но по-настоящему тихая. Железные ставни на витринах, деревянные - на окнах. Невзрачные дома пахнут унижением, вином, дождем, хандрой.
Прямо по курсу, на протяжении двух-трех километров - виллы, хибары, заводы, замусоренные песчаные равнины и выгнувшиеся дороги, к которым ведет улица.
Дома слева и справа прореживаются. Маленькие посреди садов, украшенных шиповником, щебнем. Глицинии на прутьях решеток воняют грязным бельем сиротских приютов. Это халупы с крыльцами - три серых бетонных ступеньки, где оправленные маленькие жернова отражают солнечный свет, маркиза из черепицы или полупрозрачного стекла, половик - рыжий, как волосы на теле викария.
Дальше никаких домов - за последним угольщиком, его огородом, закрома для угля, листы железа, залитые жижей, черная кошка на лестнице в подвал, велосипеды, прислоненные к стене мельницы.
А затем большие пустыри, порой огороженные, будто сады. Бурьян до пупа, шиповник, валериана, ограды из веток, где на отставшей коре сохнут черные усики вьюнка, плакаты, порванные на фунтики, пыльные заросли, сожженная чаща, ежи, ямы, овраги, старые говяжьи кости, детям есть чем играть, рыть, убивать друг друга.
На некоторых пустырях - низенькие хижины из брезента, картона, бечевок, спрятанные за бузиной, жилища вдов в безрукавках, лачуги садовников, бродяг, уже умерших. Сюда приходят, чтобы раздеваться догола, спускать трусы, а рубашку подтягивать под мышки: белоснежный дрожащий живот извивается, весь исколотый, когда вдет дождь, дождь - отец всех пороков.
Иногда на улицу смотрят сараи, склады, столярные мастерские с балками, вязанками дров, опилками, каркасами стульев из орехового дерева, украшенных шарами и сатирами; ржавые слесарные мастерские, кузницы, кроличьи шкурки, старые тряпки, потрепанный грузовичок для утреннего объезда, коллекция шин, в другом месте - треснувшие зеленые бутылки, угловатые металлические акробаты, шершавые гончарные изделия, солдатские котелки Первой мировой, охапки хвороста с заколдованными волосами, колючая проволока, раковины устриц или морских черенков, заплесневевшие сутаны, присыпанные колечками дождевых червей, воскресные картины, фортепьянные струны, испорченные ленты, круглые тыквы, что лопаются, истекая супом, муравейники, дверцы бретонских шкафов, красные переплеты первых призов, бараньи челюсти, подметки, чугунки, стекла, коричневые чемоданы с торчащей цветной бумагой, неведомые рукописи, связанные бечевкой для окорока, лоскутья ковра, а сверху мокрицы, уховертки, сороконожки, серые слизни - большие лицейские шляпы, полые гипсовые гномы, оторванные святые, разноцветные Девы Марии, загородные дыры, совокупляющиеся и гадящие улитки, рамы педальных машин, белокурые волосы, живые взгляды, широко расставленные резцы, воспоминания детства.
А дальше начинаются фабрики, сейчас уже пустые, с рельсовыми путями, от которых рыжеет низкая трава. К столбам в облаках прибиты почтовые ящики из фанеры, побелевшей от ливней, или из цинка, поцарапанного когтями почтальонов. И наконец там, впереди, бледно-голубое, почти серое небо - будто глаза провинциала.
СЭМ-ГЕРОЙ
Когда у семилетнего Сэма спросили, какой подарок он хочет на Рождество, он ответил:
- Я хочу стать очень большим!
Мать удивилась:
- Очень большим, Сэм? Болыиим-пребольшим? Но зачем?
- Надоело быть маленьким! - воскликнул Сэм. - Это нервирует! Я хочу стать во-от таким большущим! Тогда я успокоюсь.
И он поднял руку вверх и вытянулся на цыпочках, чтобы показать, что значит быть большим, но обнаружил, что это не так уж и высоко. Поэтому он сказал:
- Нет, не по руке. Нет! Вон дотуда!
И он показал на потолок гостиной. Он хотел показать на дымовую трубу - там, на крыше дома.
- До потолка! - сказала мать. - Ну и ну, до потолка! Но Сэм, дорогой, не бывает людей ростом до потолка!
- А я хочу! - заявил Сэм, который не любил просто так менять свои желания. Мать вздохнула:
- Ты и правда не хочешь чего-нибудь другого?.. Чего-нибудь хорошего?
- Нет, я хочу плохого! Хочу быть большим! До потолка! Назло!
Мать решила, что сын не в настроении, и не настаивала. Она включила телевизор.
В Сочельник Сэм нашел под освещенной елкой множество свертков - круглых, квадратных и прямоугольных, больших и маленьких, мягких и твердых, тяжелых и легких, длинных и коротких, и все они были перевязаны блестящими лентами. Но там были только игрушки, которые дарят семилетним детям, шоколадки и цукаты: всего-навсего груда пустяков! Сэм остался недоволен. Однако он не стал ворчать, а насупился и запел в спальню. Когда мать захотела его поцеловать, чтобы потом выключить свет, Сэм отвернулся лицом к подушке. Нет, ему не холодно! Нет, ему хватает одеял! Нет, ему не хочется пить! Но - черт возьми! Мама все равно поцеловала его волосы и в смущении ушла. Какими мягкими были волосы Сэма и как вкусно они пахли! Почему же он так куксится? Объелся чего-нибудь?
Когда Сэм остался один в темноте, он сначала вспомнил о своих новых игрушках. Ни одного карабина! Ни одного самолета, который на полной скорости сбрасывает атомные бомбы! Ни одной жвачки, из которой можно выдувать пузыри! Ни одной гильотины с кнопкой, куда можно нажимать, чтобы рубить головы всем подряд! Даже ни одного ковбойского револьвера с барабаном, чтобы расстреливать других детей розовыми пистонами, которые трещат громче спичек и так вкусно пахнут! Ничегошеньки!
Совсем ничего. Сэм быстро заснул (он выпил два глотка шампанского), представляя, что елка загорелась и подожгла весь дом. От этой мысли он засмеялся в подушку.
Ночью к нему пришел старик, спустившийся на облаке. Облако напоминало очищенное яйцо вкрутую. Старик был одет в черную мантию с кучей планет, комет, звезд и полумесяцев. Его длиннющая борода проходила между ног и выглядывала сзади белым лисьим хвостом. Хитрый лис! В одной руке старик держал земной шар, а другой вращал малюсенькие и яркие-преяркие звездочки. Сэм подумал: «Я тоже мог бы сделать солнышко своим йо-йо».
Тогда старик подошел и сказал:
- Сэм! Сэм! Что ты делаешь в постели? Тебе не стыдно спать в такую рань? Ты мужчина или младенец, в конце-то концов?
- Нет, - наудачу ответил Сэм. Он выпрямился на подушке, протер глаза, почесал голову, скрестил руки на животе и уставился на странного дедушку.
- Правильно, что сказал «нет»! - энергично воскликнул старик. - А теперь послушай меня! Я услышал желание, которое ты загадал, и...
- Загадал желание? - спросил Сэм. - Что я еще натворил? Начнем с того, что я ничего такого не сделал! (Сэму показалось несправедливым, что его в чем-то обвиняют, хотя он даже не знает этого выражения.)
- Перестань, перестань, Сэм! - ласково сказал старик, слегка подвинув звезды, чтобы мальчик лучше видел его голову. - Ты не сделал ничего плохого! Загадать желание - значит просто чего-нибудь захотеть. Я знаю, чего ты хочешь, и пришел сюда, чтобы подарить это тебе. Но только не надо так кричать!
- Я? - негромко буркнул Сэм. - Ну и чего я хочу? Ты же ничего об этом не знаешь!
- Перестань, перестань, Сэм, - повторил старик. - Разве ты не говорил, что хочешь стать большим?
- Может, и говорил, - неохотно признался Сэм. У него не было ни малейшего желания объяснять это какому-то дедуле, который крутил звезды бородой между ногами. Тогда уж нужно всем все рассказывать!
- Хорошо, я исполню твое желание. Слушай меня внимательно: если захочешь стать большим, как взрослый (но не больше!), тебе нужно будет просто сказать: «Ай!», и ты тут же станешь большим, как взрослый (но не больше!). А когда захочешь снова стать маленьким, тебе нужно просто сказать: «Ух!», и ты снова станешь таким, как сейчас. Понял?
