Днем того воскресенья я пытался два раза связаться с ней, но она не отвечала, но я не стал посылать ей эсэмэс. Вечером я лег спать, так ничего и не получив от нее. Иногда я воображал другого мужчину, пробовал ревновать, но, хотя у меня скорее натура собственника, на этот раз в глубине души эта мысль мне даже понравилась. Не без некоторого удовольствия я представлял себе, как этот другой проводит дни, как и я, в ожидании того, что она подаст какой-то знак, без конца думает, позвонит она сейчас или нет, должен ли он сам позвонить ей или нет, сделать это или нет, каждые пять минут он смотрит на свой телефон, проверяет, пришло сообщение или нет, в беззвучном режиме, только вибрируя. Даже забавно, если бы этот другой существовал. Да, забавно представлять себе этого беднягу, бедного парня, где-нибудь. Это была бы еще одна живая душа, о которой я мог бы думать, еще один, кто, как и я, разрывался бы между желанием бросить всю эту историю и абсолютной необходимостью ее продолжать.
Да, сегодня вечером я думаю о нем. Если он с ней, тогда все в порядке, время для него летит слишком быстро, но часы эти сладостны, он знает, что она здесь, он ее видит, осязает, он говорит себе, что она существует, снова верит в это, думает о них двоих, еще не зная, что следующее утро уже свернулось где-то здесь в уголке и его тень уже нависает, и она проснется, чтобы уйти, уже будет не здесь, он увидит, как она исчезает, оставив витать сомнение — увидит ли он ее снова или нет, поверь мне. Тогда он выждет немного, прежде чем позвонить ей, он поступит, как я. В первые сутки ему будет хорошо, в первый день и в первую ночь он будет даже думать, что переживает исключительную историю, благодатную. Он рано ляжет спать, мечтая, что, может быть, завтра, кто знает, она позвонит и снова будет с ним. А потом это будет проникать в него, как яд, после двух-трех звонков, на которые она не ответит, он ощутит пустоту, будет думать, что ее больше нет, что он ее потерял, что больше ничего не будет. Вот тогда все это и начнется, он ощутит горький привкус во рту, сидя один в кресле с мобильным телефоном в руке, он пожалеет, что встретил ее, эту женщину, будет больше сердиться на себя, чем на нее, во всем будет упрекать только себя. Но надо притворяться веселым, заряжать себя, как телефон, быть в хорошем настроении, если она вдруг объявится. Хуже всего повести себя как обиженный любовник — ей не понравится, если дать ей понять, что страдаешь, в таких случаях она обрывает, отсекает, со спокойной душой делает больно. Упрекать ее, говорить, что так не может продолжаться, означало бы — и для него, и для меня — оттолкнуть ее, она бы не захотела больше нас видеть — ни его, ни меня. Она не из тех хищниц, которых вид крови только разжигает, она убивает нежными укусами, ранит пустотой, разрывает молчанием. Ничто так не убивает, как отсутствие, — значит, надо быть сильным, не поддаваться ее игре, не ждать ее, не смотреть все время на телефон, на эту техническую игрушку, которая лежит сейчас на моем столе и заряжается, подключенная к сети. Иногда на меня находит желание послать ей эсэмэс, всего четыре слова: «Мне тебя не хватает». Но я удерживаюсь, справляюсь с собой. Или помогаю себе лекарствами, ты ведь знаешь какими — ты, тот, кто, как и я, ждешь, у тебя, конечно, такие же, маленькие привычные пилюли, белые таблеточки, которые делают так, что время не царапает, а сон приходит и окутывает тебя в полночь или в час ночи детской усталостью. Жди этого, ты, кто, как и я, ждешь. Делай как я. Думай, думай обо мне. Давай думай — не так о ней, как обо мне, обо мне, кто говорит тебе, что это и есть любовь, отчаяние, прерываемое чудесными неожиданностями, темнота, пронизанная свечением, любить — это идти вперед, потеряв всякую осторожность, любить — это запрограммировать свой ход в такт другим часам. Любить — это ждать, ты же видишь. Ну что же, подождем ее. Если она это поймет, то будет все время исчезать, подстегивая этим желание. Страх потерять другого бывает особенно сильным, когда ты не обладаешь этим другим по-настоящему.
Делай как я — шарики в уши, повязку на глаза, стакан алкоголя для расслабления, таблетку — и думай обо мне. Ты, кто одинок сегодня вечером, знай, что я здесь.
Ребенка не будет
Конечно, ребенок — это великий замысел, но здесь как повезет, какой стороной повернется случай. С ребенком будет, по крайней мере, ощущение исполненного долга, появится чувство, что ты существуешь и вовне себя, и в первое время ты даже укрепишься в уверенности, что ты что-то создал, почувствуешь себя преображенным, выросшим; ты будешь думать, что ребенок — это лучшее, что ты сделал в жизни, что это может спасти нас от чего-то.
А потом, хотя любовь к нему остается, из месяца в месяц будет накапливаться разочарование, вот уже наш малыш начинает произносить слова, вот слова становятся все более сложными, вот он уже высказывает свои мысли, появляются новые размеры и проявляется характер, из месяца в месяц теряется новизна, теми же словами, которые были так новы для нас, он начинает нам возражать, досаждать, существовать вне нас. И очень скоро появится желание заиметь другого, чтобы сгладить предательство первого, заиметь второго — скорее, еще одного, чтобы снова испытать ту магию, тот восторг, которые мы пережили. Второго мы тоже воспримем как подарок, окружим плюшевыми зверями, кучей новых игрушек, которые будут радовать и того ребенка, который всегда дремлет в нас, будем проводить с ним все вечера, любя его, окружая теплом, в причудливой позе сидя на полу, на мягком ковре, прижмем его к себе, чтобы он заснул, а когда он заснет, не осмелимся шевельнуться, взволнованные этим миражом, этим чувством, что оберегаем наше порождение, вернувшееся к истоку. Но на этот раз малыш не должен говорить; по крайней мере, пусть начнет как можно позже, не так быстро, как первый, пусть он останется нашим дольше, чем первый, к тому же он может стать нашим союзником против первого, как защитный экран от той проигранной победы. Мы будем делать все, вовсю любить его, щекотать ему носом животик, чтобы он смеялся, подбрасывать его в воздух, чтобы он летал, покажем его всем — и опять будем думать, что это лучшее, что мы сделали в нашей жизни, это прибавит нам даже уважения к себе. А первому мы будем говорить: не беспокойся, мы тебя тоже любим, потому что любовь уже была изначально, любовь двоих, превратившаяся в любовь троих, а потом четверых. Иногда даже возникает опасение, что все эти новые пришельцы могут представлять собой опасность для самой пары, это видно иногда у других; младенец — как клин, который до конца раскалывает треснувшую пару, как реальность, свинцовым грузом ложащаяся на легковесную историю любви. Все началось с бега босых ног по пляжу, и вот теперь все топчется в запахе пеленок и ежеминутных обязанностях, и нельзя оторваться от дома. Любовь — это также и это, когда расстояния сокращаются, мало-помалу теряется вкус к движению, не потому что все под рукой — просто больше не ищешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
