Но ты и я, мы избежали этой опасности.
Только подумай, как нам повезло.
Ну нет у нас детей, ни первого, ни второго. Правда, мы все попробовали, вставали рано, чтобы взбодрить гормоны, молились, скрестив руки, чтобы лечение помогло, испробовали все, верили во все безумные приметы. В таких случаях становишься уязвимым, сомневаешься во всем, начинаешь сомневаться в лечащем враче — наверное, выбрали не того, но все же держишься за него, цепляешься, доверяешь ему, как ближайшему родственнику, больше, чем отцу, он становится для тебя Господом Богом, ждешь от него чуда, потому что только он может все изменить. Живешь под его диктовку. Точно выполняешь все его предписания, как будто от этого зависит сама жизнь. Мы все выполнили, все прошли, этап за этапом. Настоящая опасность медицинского наблюдения за оплодотворением заключается в том, что пропадает тайна, снимаются скрытые завесы чуда, при таком лечении вам все объясняют, и мужчина тоже начинает разбираться в состоянии придатков и готовности матки.
Зачатие ребенка в таких условиях создает между мужчиной и женщиной атмосферу своеобразного сообщничества. Ты и я, мы рано вставали, чтобы отправиться в пригородную больницу, потому что врача мы нашли далеко от дома. Мы все же заказывали такси, чтобы ехать делать нашего ребенка, он этого заслуживал, он заслуживал того, чтобы мы берегли себя и не утомлялись поездкой на метро. Ночь перед этим мы не спали, утром были сонными, мы полностью погрузились в эту историю, верили, что все когда-нибудь должно получиться, что поскольку мы так его выгоняли, этого малыша, так готовили для него почву, он все же решится появиться, мы в это верили, но уже больше не говорили об этом друг с другом, не решались об этом говорить. Такси везло нас по холодным улицам вдоль канала, уже светало, радио передавало нам вдогонку новости, экономическая страница, социальная, спортивная, даже если ты не очень вслушиваешься, мир продолжает крутиться, все это изливалось на нас, стучало, как дождь по крыше автомобиля, — мир, который больше не существовал. Потом мы оказывались в подвале больницы, я шел за ней, надо сказать, что я всегда шел за ней, я терялся в этих коридорах, с самого начала у меня было предчувствие, что они никуда нас не приведут. Вся энергия исходила из нее, я же подключался только в моменты сомнений, когда объявляли плохие новости, только тогда я вооружался победоносными иллюзиями, изображал надежду, уверял, что уж в следующий раз…
Боже мой, все только и крутилось вокруг этого ребенка, несколько раз он уже почти проклюнулся, среди всяческих дозировок, как предвосхищение, несколько раз распознавали его в анализах крови, в миллиграммах гормонов счастья, когда все подтверждало, что он уже где-то здесь, маленький кусочек существа, попытка маленького тельца зацепиться, мужественные миллиграммы как вознаграждение, показатели гормонов беременности, что означало, что на этот раз он здесь. Даже молоденькая медсестра из лаборатории нас уверила, что на этот раз он здесь, вот он, ваш ребенок, он у вас в крови… Неужели, говорили мы ей, вы уверены, мы удерживались от бурных проявлений чувств, шли выпить кофе на углу, ведь надо было хотя бы присесть после такой прекрасной новости, посидеть и убедить себя не обольщаться, проявить осторожность, не считать, что партия выиграна. Это было тем более поразительно, что приближалось Рождество, иллюминация на улицах слепила глаза, контуры праздника становились четче, он становился менее абстрактным, мы говорили даже, что надо купить елку больше, чем в прошлом году, ведь в прошлом году нас было только двое. Мы уже считали, что нас трое, что нас много.
И тогда, поскольку я уже был отцом, хотя бы немного, хотя бы в твоей крови, я тебе говорил, когда мы возвращались, что ты не должна двигаться, должна лежать, чтобы все там улеглось, ничего не сместилось, не надо шуметь, как будто речь шла о раненом животном, я тебя укладывал в постель, ты никуда не ходила, я занимался всем сам, литрами приносил минеральную воду, чтобы в маленькое тельце не попадали тяжелые металлы и хлор, чтобы быть уверенным, что ты пьешь лучшее, что есть, я заваривал тебе чай на минеральной воде «Виттель», ты мыла лицо минеральной водой «Эвиан», овощной суп я готовил на минеральной воде «Контрекс». Я уже был отцом, в ожидании его я был твоим отцом, для вас двоих я находил все самое лучшее, хотя бы в минеральных водах, но я делал и все остальное, я не шумел, не курил, мы смотрели фильмы, лежа в кровати, чего никогда не делали раньше, как это делают, наверное, большинство родителей, все отцы и матери реально родившихся детей, — мы создавали теплую атмосферу дома, когда родители знают, что рядом в комнате спят дети, нас уже было трое, может, даже четверо — а вдруг будут близнецы, сразу двое? — это было бы еще лучше, как бы еще один малыш в подарок, как премия, как награда за все усилия, мы действительно тогда этого заслуживали, и вот это маленькое существо, формирующееся в полном покое…
Но в конце седьмой недели пришлось поспешно, чтобы избежать трагедии, выйти из дому, чтобы этот маленький негодяй не погубил тебя, чтобы ты не умерла от этого существа, выбравшего не то место, от этого внематочного зародыша, от этого малыша, который только поманил обещаниями, еще не родившись, уже постарался нам навредить, загнать нас в угол, напугать нас. Просто копия своего отца.
Мы уже знали, что потребуются месяцы, чтобы отойти от потрясения, месяцы, чтобы твое тело восстановилось, хотя горечь поражения будет продолжать сочиться. Конечно, мы решили продолжить, поклялись, что попробуем снова, и в этой новой решимости, когда простое желание иметь детей подкрепляется желанием взять реванш — почему вдруг судьба отказывает нам в этом? — мы оба как бы сплотились в маленькое войско, решили, что ничего не боимся, что никто и ничто не сможет нас остановить, но в глубине души мы верили все меньше и меньше.
В таком состоянии мы и встретили праздники. И чтобы избежать всей праздничной кутерьмы, сопровождающей Рождество, мы уехали в загородный дом, который нам предоставили наши друзья. Дом был не совсем достроен, из широких окон открывался вид на невысокие горы, это успокаивало, мебели почти не было, только одна кровать, белые или некрашеные стены, шесть больших пустых комнат, в которых любой шепот отзывался эхом. Мы спрятались там. Праздники прошли, не раня нас. Мы отходили от жизни почти родителей, которую мы пролетели за несколько недель, за несколько часов. Рождественский вечер 24 декабря мы отметили долгой прогулкой по лесу, было не холодно, есть нам не хотелось, мы рано легли спать, чувствовали себя неважно. Дело было не столько в ребенке, которого мы потеряли, но в самой мысли, что все надо начинать сначала, зачинать другого, рискуя, что радость опять пройдет мимо нас, быть так близко к чуду, узнать, что ты беременна, ощутить это как большое счастье, но в то же время и угрозу, испытывать постоянный, уже укоренившийся страх, что все повторится снова, эта мысль нас пугала. И хотя мы были окружены безупречными холмами, иногда нам было тяжело, нервы сдавали, и, как в каждой семье, мы растравливали себя, ты говорила, что я смогу стать отцом — когда-нибудь, с другой, — что для меня не все потеряно, что для меня это неокончательно, ты даже сердилась на меня за это и в заключение, сухо отвернувшись, выходила, хлопнув дверью, в отзвуке ужасного эхо… Нам повезло, что погода стояла прекрасная, мы сидели на террасе, наши взгляды терялись далеко в горах, мы вдыхали чистый кислород, и наши мысли возрождались, будущее рисовалось в более светлых тонах, мы даже согласились, что, в конце концов, можно быть мужчиной и не быть отцом, быть женщиной и не быть матерью. К нам приходили простые мысли, мы ясно рассуждали, впитывали в себя окружающий мир, наполнялись прозрачностью воздуха, ну что же, мы не будем как все, в глубине души пора было уже признаться в этом, мы будем продолжать жить странным образом, будем отдельной парой, без настоящей уверенности и долгосрочных проектов. Убывающая страсть, все только на ближайшее время, любовь без малейшего обещания, без вечности и надежды. Ну и что, думали мы, ничего страшного, это не страшно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
