друг другу, так ведь? — спросил он тогда.
— Конечно, нравимся. Мы же дружим тысячу лет, — ответила она, смеясь.
— Ты будешь моей девушкой?
Она выронила телефонную трубку, едва успев поймать ее, пока та не разбилась об пол. — Что?
— Подумай об этом. Ты скоро уезжаешь на трудармейские сборы. Меня посылают на фронт в Италию через несколько дней. Не лучше было бы, если бы у нас обоих был кто-то, кто бы нас ждал? — спросил он.
— Но, Колин, мы почти не видимся.
— Но мы же пишем друг другу. Мы разговариваем по телефону иногда, — парировал он.
— Ты правда меня любишь? — спросила она.
— Больше, чем какую-либо другую девушку, которую я когда-либо встречал, — сказал он. — Кроме того, кто полюбит такого простого фермерского сына как я, если не девушка, которую я знаю всю свою жизнь?
К ее сомнениям добавилась жалость.
— Это же смешно, Колин, и ты это знаешь. Ты привлекательный мужчина.
Но, несмотря на ее возражения, к тому времени, когда она повесила трубку, вышло как-то так, что у нее был миленок.
— У тебя есть его карточка? — спросила Рут.
Бэт открыла свою сумку и достала фотоальбом, который она, упаковывая свои вещи перед поездкой, бережно положила поверх стопки одежды. Вынула из альбома фотокарточку, на которой был заснят Колин — в военной форме, пышущий здоровьем, но все еще совсем чужой для нее.
Рут придирчиво стала разглядывать фотоснимок с видом такого знатока, что Бэт зарделась.
— Симпатичный, — в итоге объявила Рут. — В каком он полку?
— Полк Восточного Суррея, первый батальон.
— Где он сейчас?
— Где-то в Италии. Он не может рассказать ничего подробнее, только это.
— Должно быть, это приятно — знать, что где-то есть мужчина, который ждет твоих писем, — сказала Рут с легкой завистью. — А я намерена прибрать к рукам кого-нибудь какого-нибудь летчика, пусть только приземлится! Тут, рядом авиабаза, недалеко от Хайбери Хаус.
— Что такое Хайбери Хаус?
— Они что, получается, тебе еще не рассказали?
— Нет.
Рут ухмыльнулась.
— Тогда, думаю, будет лучше, если ты сама все узнаешь.
Когда на следующее утро в полпятого на прикроватной тумбочке зазвенел будильник, обе девушки еле проснулись. А к пяти утра они были уже одеты и заканчивали завтракать за большим кухонным столом Миссис Пенворти. В полшестого мистер Пенворти преподал Бэт первый урок, каково это быть лэнд герл.
Они возили на поля навоз — грязная, дурно пахнущая работа! — которая не делалась легче даже благодаря трактору, которым управлял мистер Пенворти. Утро еще не кончилось, а резиновые сапоги Бэт, выданные ей при зачислении в женское подразделение Земельного корпуса, были полностью в навозе, а ее бриджи были грязными уже выше колен. Пришлось скинуть с себя все то, что она навздевала в то утро перед выходом на улицу — два шерстяных джемпера, жакет поверх них, — и остаться в исподней рубахе. Между большим и указательными пальцами на правой руке черенок вил натер ей мозоль до волдыря.
Самое странное заключалось в том, что несмотря на все неудобства Бэт это нравилось. Быть на открытом воздухе. Вдыхать холодный, колкий воздух с резким запахом навоза. Мышцы у нее горели, но мистер Пенворти разрешил отдохнуть. И они все долго стояли, заворожено глядя на то, как из-за голых, еще безлиственных крон деревьев, росших на краю поля, всходило солнце. Бэт чувствовала себя полной жизни, а еще, впервые за долгое время, знала, что приносит пользу.
Рут же была несчастна.
— Можно, мы остановимся в одиннадцать на перекус[23]? — крикнула она.
Восседавший за рулем своего трактора мистер Пенворти нахмурился.
— Второй завтрак? Сейчас еще только половина одиннадцатого!
— Уже совсем скоро, — пробурчала Рут.
— Мы почти все доделали, — сказала Бэт, обернувшись и оглядывая поле, уже две трети которого они удобрили навозом.
Но мистер Пенворти покрепче нахлобучил свою шляпу.
— Надобно удобрить другое поле, когда с этим покончим.
— Еще одно поле?! — взвизгнула Рут.
Бэт издала долгий выдох, собираясь с мыслями.
— Мистер Пенворти, разве миссис Пенворти вам не говорила, что сегодня она, возможно, начнет красить одну из сараек трехчастного амбара?
Фермер остановил трактор и довольно долго непонимающе смотрел на нее с высоты своего сиденья, а потом кивнул.
— Тогда ступай домой, Рут.
Рут подхватила свои вилы и заторопилась к краю поля так быстро, насколько только могла, в своих ботинках, облепленных коркой глинистой глины и навоза.
Бэт принялась опять раскидывать навоз, но мистер Пенворти не стал заводить трактор снова.
— Ты-то еще не утомилась? — спросил он.
Бэт тоже остановилась, подпершись вилами.
— Я выдохлась. Думаю, я в жизни за целый день не рабатывала столько, сколько за сегодняшнее утро.
— Тоже хочешь пойти красить амбар? — спросил он.
— Если это то, что вы считаете необходимым, чтобы я выполнила, я сделаю это. Если вам надо, чтобы я осталась тут разбрасывать коровяк[24], я останусь и буду разбрасывать коровяк.
Впервые за все их короткое знакомство мистер Пенворти улыбнулся:
— Тогда залезай.
— Залезать?
Он кивком указал на трактор.
— Тебе придется научиться водить трактор на местности. Скоро мы будем сажать свеклу и сеять пшеницу.
Она будет учиться вождению? Колин не поверит! Ведь во всех письмах он упрекал ее, мол, живя в городе, она оставила все деревенские обычаи.
Мистер Пенварти подогнал трактор поближе, она стала взбираться. Ее охватило сильнейшее волнение. Девушка чуть не свалилась с борта трактора, оскользнувшись из-за грязи на сапогах, но все ж забралась на широкое сиденье-скамейку.
— Вот так, — сказала Бэт, положив руки
