И сейчас, когда шла мне навстречу от дверей подъезда, горела решимостью, а потом — раз — и всё потухло. Спряталась за бронированным стеклом отчужденности.
Выколупать бы ее оттуда и хорошенько нашлепать по заднице. Да кто ж даст.
Сбежит ведь.
Всегда так делала, когда чувствовала уязвимость. Избежать конфликта для нее проще, чем вступить в конфронтацию и отстоять свою точку зрения.
Когда познакомился поближе с ее семьей, все вопросы отпали. У руля там Людмила Ивановна, а не тесть.
Тещенька золотая воспитала идеального биоробота, которая никогда не должна ошибаться. А чуть что — мамаша с наставлениями тут как тут.
Вспоминаю, как она вечно приседала Юльке на уши по поводу наших отношений, и зубы сводит от желания встретиться и наконец послать тещу куда подальше. Чтобы больше не промывала дочери мозги. Дала жить спокойно.
Но тема матери у нас и тогда, в браке, была табу.
Для Юльки ее тиранистая мамаша — эталон, недостижимый идеал, которую она всегда боялась разочаровать.
Мисс Разочарование, отвернувшись к окну, с напускным энтузиазмом разглядывает старенькую Приору в соседнем ряду так, будто ничего важнее нет. Хочется встряхнуть ее, чтобы ожила наконец.
Хочется… да много чего хочется. Но прямо сейчас всё, чего я желаю, чтобы она снова взглянула на меня.
Отсчитывая секунды светофора, прикидываю в голове, чтобы такого сказать…
— «Юль, у тебя мужик тут изнемогает», — брякну это и тут же получу порцию льда и снега в табло.
— «Да мне нахрен не сдалась твоя папка! Я еще вчера изучил всю доступную информацию и готов поставить раком весь ваш протухший Совет». — После такого заявления она мне все лицо расцарапает, выбросит эту треклятую папку и сама катапультируется из салона.
Мозг буксует, но не генерирует ни одной нормальной версии диалога.
Вместо этого щелкаю каналы радио, пока не звучат знакомые слова.
«I don't quite know
How to say
How I feel
Those three words
Are said too much
They're not enough».[2]
Юля поворачивается ко мне настолько стремительно, что я бью по тормозам, на автомате врубая аварийку.
Мы стоим в потоке разгневанных моей выходкой автомобилистов, кругом сигналят, но я не свожу взгляда с ее лица. Стена дала трещину, а за ней прячется буря эмоций.
9.1
По радио крутят «нашу» песню. На концерте именно этой группы я сделал своей девушке предложение. Под их музыку кружил жену в первом танце новобрачных.
«If I lay here
If I just lay here
Would you lie with me and just forget the world?»
И сейчас, глядя в ее растерянные глаза, я хочу спросить, готова ли она забыть весь мир ради меня?
«All that I am
All that I ever was
Is here in your perfect eyes, they're all I can see».
Время растягивается в бесконечность, нутром чую, вот он, тот самый переломный момент. Давай же!
— Юль, я… Давай погов…
— Выключи! — перебивает меня. — Сейчас же! — Кричит, а из ее глаз катятся слезы.
Ее гнев меня оглушает. Молча вырубаю звук. Тишина после этих слов в салоне мертвая.
Вот и момент тебе, Соболев.
Когда Юлька снова отворачивается от меня, вытирая влагу с щек, чувствую себя последней сволочью.
На совете директоров Юля отстраненно дополняет мой доклад. Она явно блуждает мыслями где-то не здесь, но я стараюсь делать свою работу, не отвлекаясь на такой раздражающий фактор, как бывшая жена.
Не все директора поддержали мою идею сменить курс фирмы на более прогрессивный. Что ж, ожидаемо. Новое всегда пугает. Но эти риски оправданы! Совет превращается в дебаты и затягивается до перерыва на ланч.
Юлька сбегает первой, и после обеда уже не возвращается в переговорную.
К концу дня валюсь от усталости. Голова раскалывается от безуспешных попыток убедить Совет в необходимости реноваций. Голоса разделились. Но сдаваться пока рано, с некоторыми мыслями стоит свыкнуться, принять.
Это будет завтра. А сегодня — одиннадцатый час ночи, дорога домой, пустая квартира и вчерашняя пицца вместо ужина.
Лифт приглашающе раздвигает створки, из последних сил шагаю внутрь и нажимаю первый этаж.
— Подождите, пожалуйста! — Юля спешит на своих тонких шпильках, но завидев меня, резко останавливается.
Мы смотрим друг на друга, но никто не двигается с места.
Впервые позволяю себе не надевать маску вежливости, не раздвигать губы в искусственной улыбке. Гляжу на застывшую в шаге от меня жену пустым, заебанным взглядом. Утренний порыв всё ей объяснить утих. Просто нет сил снова убеждать, пусть даже она как никто другой заслуживает правды.
Приглашающе киваю ей головой, не трачу слова. Сегодня и так было слишком много пустых разговоров.
Секунду Юля медлит, будто решается на что-то, а потом делает последний шаг…
В то же мгновение створки закрываются, лифт дергается, и моя бывшая жена, вскрикнув, падает ко мне в объятия… Балансируем в полнейшей темноте.
Юлька хватается за меня в поисках опоры, и я сжимаю ее, задержав дыхание. Знаю, что бесполезно. Ее запах преследует меня весь чертов день.
Бывшая жена возится, пытаясь выбраться из кольца рук, но снова теряет равновесие и тихо шипит сквозь зубы.
— Эй, всё в порядке? — задаю самый глупый вопрос только для того, чтобы разбить тишину. За что тут же получаю макушкой в подбородок. Стискиваю сильнее, и жена затихает пойманной птицей. Мы так близко, что я чувствую, как ее сердце барабанит в мою ладонь, но не позволяю руке опуститься с лопатки ни на сантиметр ниже.
— А ты сам как думаешь? Я застряла в лифте, в кромешной темноте, да еще и в твоей компании.
Хмыкаю. Да уж, о такой компании она вряд ли мечтала.
— Отпусти уже! — Юлькин тычок в ребра еле ощутим, но по интонациям понимаю, что бывшая жена в ярости. Разгадывать ребус плохого настроения женщины — та еще мука, поэтому я послушно разжимаю объятия.
Судя по шагам, Юля отступила в самый угол. И пусть я могу с легкостью до нее дотянуться, не спешу нарушать личное пространство.
Вместо этого нащупываю кнопку вызова диспетчера на панели. В ответ тишина. На всякий случай повторяю этот трюк дважды.
Достаю смартфон из кармана. Вне зоны доступа.
— Что у тебя со связью? — забавно говорить это в темноту, но не думаю, что Юлька обрадуется новости, что нас некому вызволять.
— Телефон в сумке…
Пытаюсь вспомнить, было ли что-то в руках у жены до того, как лифт встал.
— А сумка твоя?
— Сумка в такси.
— Утка в зайце, заяц в сундуке, а дома ждет Борис Бессмертный, — выдыхаю еле слышно.
— Что прости?
— Да говорю, как же тебя Василису Премудрую угораздило застрять здесь со мной… — Поворачиваю голову в сторону ее голоса. — Ты же спринт сдаешь каждый день по лестнице.
— Откуда ты знаешь? — удивленно и слегка растерянно.
— Юль, я, может, и мудак, но не дебил, — говорю откровенно. Злость бурлит в крови, потому что бесит. — Шарахаешься от меня, как от прокаженного. Неужели я такое чудовище?
Выпаливаю в сердцах, а у самого горит в груди от боли. Там кислота выжигает до костей от осознания, что всё идет не так, как я планировал. Я ведь хотел совершенно по-другому.
9.2
Поначалу улавливаю какой-то звук похожий на треск. И тут же следом громкий вздох.
— У тебя там всё в порядке?
— Я только что сломала каблук. Вторая счастливая пара туфель, — тихо, с расстановкой проговорила из своего угла жена.
Боюсь предположить, что же стало с первой «счастливой» парой, но только открываю рот, чтобы схохмить, как слышу всхлип.
Раз, другой. А потом они становятся громче.
— Ну ты чего, Юль? Это же просто туфли. Починить, и все дела… — предпринимаю попытку обуздать истерику в самом ее зародыше, но проигрываю по всем фронтам, когда Юля вопит в ответ:
— Просто туфли, да? Ерунда-то какая, так ведь ты думаешь, а?! Может, у тебя, Соболев, всё и просто, а я вот так — «просто» — больше не могу! Ну п-почему это происходит со мной? Жила себе спокойно, а потом всё навалилось комом, когда п-появился ты. А ты… ты знал! Знал с самого начала, что вернешься в город. Что п-придешь в нашу компанию. Что б-будешь работать со мной. Но даже слова мне не сказал… А я… Я как дура выгляделаааа… — Тихие всхлипы переходят в рыдания.
