стариков и больных и тех, кто не отважится сегодня окунуться в реку.
Твердята запретила девушкам даже думать о работе, и сама отправилась в уединённое место мыть по древнему обычаю хлебную дежу, не выносившуюся из избы с прошлого Солнцеворота.
Гнеда с Пчёлкой и её подругами выбрали для купания окунёвый омут, прогревавшийся даже в прохладное лето. По пути они едва отбились от ватаги юношей, подстерегавших их с ушатами мутной илистой жижи.
Наплескавшись вдоволь в бурой искристой воде, девушки ушли в лес завивать венки. С песнями они понемногу разбредались в разные стороны, у каждой на уме были свои мысли и чаяния, у каждой – свои заветные травы и приметы.
Гнеда, повинившись перед берёзой, сорвала несколько молодых ветвей в основание венка. Затем она отправилась на гряду недалеко от берега. Там она выискивала глазами пурпурные цветки чабреца, запах которого будет ещё долго оставаться в волосах. Девушка добавила к своему сбору розоватые капельки медвежьего ушка, окружённые перьями кожистых листьев. На опушке она обнаружила поляну, целиком заросшую аметистово-жёлтыми цветками брата-с-сестрой, без которых не обойдётся убранство ни одной девушки в нынешнюю ночь.
Оставался последний цветок. Гнеда ещё с вечера загадала, что вплетёт в венок горечавку, но теперь никак не могла её найти. Девушка почти отчаялась, когда вдруг среди камней увидела то, что искала — нежно-лазоревые цветы с тёмно-синими крапинками в сердцевине.
Наконец венки были увиты, а приготовления к гуляниям завершены. Все от мала до велика собрались на пригорке у реки к общей трапезе. В деревню пожаловали гости из соседних сёл, и народу набралось так много, что Гнеда в сутолоке едва не потеряла Пчёлку. Но молодым было не до яств. Девушки завели хоровод, юноши заиграли на струнах и жалейках, раздались песни.
Гнеда шла на косогор с замирающим сердцем. Она боялась признаться самой себе в том, что ждала и страшилась увидеть Бьярки. Когда он успел тронуть душу настолько, что теперь ноги подгибались об одной мысли о том, как она встретит его взор, как вздрогнет, если он снова коснётся её? Чувствовала ли Гнеда это взаправду или виной всему был морок, который навёл на неё дух волшебства и вседозволенности, витавший в деревне в тот вечер? Гнеда никогда не бывала пьяна, но, должно быть, именно так ощущал себя человек во хмелю. Всё кружится перед глазами, хочется бежать и петь, и сердце бешено стучит, готовое разорваться от необъёмного счастья.
Но Бьярки не было ни за кушаньем, ни в кругу пляшущих. Гнеда так надеялась увидеть юношу, что он стал мерещиться ей среди местных парней, но все попытки разыскать его в толпе оказались тщетными. Гнеда даже решилась спросить Пчёлку о чужаках.
— Где же твои красавцы хвалёные? — как можно более равнодушно и насмешливо спросила она названную сестру, стараясь заглушить дрожь в голосе.
— Как в воду канули, — разочарованно пожала плечами та. Пчёлкин Горазд был здесь, поэтому пришлые молодцы перестали волновать её. — Смотри, костры разжигают! — крикнула Пчёлка, указывая на взгорье.
Медное блюдо солнца медленно закатывалось за небосклон, утопая в потемневших купах дальнего леса. Наступала самая короткая ночь года.
Первые пары стали собираться, чтобы начать излюбленную забаву Солнцеворота, и Гнеду захлестнуло разочарованием и горечью. Чего она ждала? Что помстилось ей в мимолётной встрече? Откуда взялась уверенность, что этот день принесёт счастье и повернёт её судьбу? И в этот миг Гнеда, наконец, увидела его.
Бьярки шёл стороной, ведя за руку девушку в нарядном венке из ромашек и макового цвета. Её пушистые волосы рассыпались по плечам, она смеялась, и Гнеда невольно залюбовалась ямочками на по-детски округлых щеках. В золотистых сумерках белая, перехваченная поясом рубаха почти светилась, подчеркивая ладность и гибкость стана юноши. Закудрявившиеся от недавнего купания пряди небрежно украшала ромашка из венка его избранницы.
Гнеда замерла, прижавшись спиной к дереву. Хотелось провалиться сквозь землю, лишь бы он не заметил её, жалкую и одинокую, но в то же время девушка не могла отвести от Бьярки глаз.
Он словно почувствовал её взор. Лучистые очи, осыпавшие её тёплыми искрами в утро накануне, вдруг показались двумя льдинками, блеснувшими с необъяснимой неприязнью. Взгляд юноши был настолько недружелюбным, что Гнеда, не выдержав, опустила ресницы. Внутри неё что-то оборвалось.
Когда Гнеда подняла голову, Бьярки и его подруги уже не было. Парни возводили огонь, языки которого поднимались выше и выше, и девушки, только что набравшиеся смелости для прыжка, в страхе прятались на груди своих любушек.
Гнеда опустилась на траву, и перед её невидящим взором в вихре танцев и смеха завертелись тени. Мимо проносились волны девичьих волос, мелькали подолы рубах, сплетённые руки и цветы. Тут и там вдоль реки загорались новые костры. Вдалеке у отмели слышались голоса мальчишек, ведших лошадей на ночное купание.
Гнеда сидела в стороне, чувствуя себя чужой и лишней.
Резкое и неожиданное прикосновение вывело её из оцепенения. На доли мгновенья девушку озарила радость надежды, которая тут же уступила место разочарованию. Перед ней стояла Пчёлка.
— Гнедушка, вот ты где! Ты что, не рада меня видеть? Идём играть!
И она кинулась в водоворот праздника, словно в чёрное обманчивое лесное озеро. Девушка запретила себе думать о голубоглазом чужаке. Гнеда заставила себя смеяться, бегать, играть и петь вместе с остальными, она влилась в общий поток лёгкости и веселья, в котором не должно было быть места унынию и печали.
Бьярки скрылся, и Гнеда убеждала себя, что рада этому. Правильнее всего было забыть юношу вместе с небрежно подаренной им несбыточной надеждой. Но во время горелок, когда настал черёд бежать двойке Гнеды, девушка, цепенея, узнала в ведущем Бьярки. Следуя обычаю, он стоял спиной к играющим и под всеобщий смех старался подсмотреть, кого ему предстоит догонять, пока остальные шутливо угрожали ему.
До слуха Гнеды как из-за стены стал доноситься хор дружных голосов:
Гори, гори ясно,
Чтобы не погасло,
Глянь на небо –
Птички летят,
Колокольчики звенят,
