Роза сидит в широком кресле (которое, впрочем, вовсе не просторно для нее) в глубине ложи и, то и дело обсасывая леденец на палочке, сузив и без того маленькие близорукие глазки, пытается рассмотреть что-то происходящее на сцене.
— Привет, мальчишки, — бросает она вошедшим, лишь на секунду оторвавшись от созерцания сцены. — Симочка (это обращение относится к Максиму), что-то они там выставили слишком много этих своих колонок. Я же просила, чтобы часть их убрали.
— Ну что ты, Пуся, — с готовностью отзывается Максим, — убрали ровно половину. Куда уже больше?
— Да? — наконец прекращает заглядывать за парапет Роза и всеми своими тучными телесами чуть разворачивается к Гарифу. — Как добрались? Успешно? — говорит она писклявым голосом, продолжая облизывать конфету, но теперь проделывая это с приметной долей устрашающей кокетливости.
— Да, без приключений, — Гариф изо всех сил ловчится выглядеть непринужденным, оживленным, а где-то — и куртуазным. — Что сегодня слушаем?
Роза не торопится с ответом. Она нецеремонно рассматривает его с нарочно плохо скрываемой иронией, чуть заметная сальная улыбка трогает ее толстые чувственные губы. Минутная пауза, за время которой на лбу у Гарифа выступает легкая испарина. Наконец Роза удостаивает его ответом:
— Группа «Разорви». Говорят, очень модно. Тебе они нравятся?
— Не уверен, что хорошо знаком с их творчеством… Они поют… что-то про колбасу, так?
— И про колбасу тоже, — жеманится Роза, обмахиваясь кончиком боа, — это их хит.
— Нет, Пусик, хит у них «Разорви меня судьба»… — пытается вставить слово красавец Максим.
— Помолчи, Симочка, — осаживает его Роза, — ты уже все сказал. Дай я с человеком поговорю.
В этот момент раздается учтивый стук, Роза отвечает: «Войдите!». Из-за двери ложи показывается половина немолодого мужчины в очках.
— Можно начинать? — спрашивает полчеловека.
— Через десять минут, — пищит Роза, и дверь закрывается. — Так вот, Гарик… Тебя так зовут, правильно?
— Можно и так.
— Гарик — это Игорь, верно?
— Нет не верно, — начинает раздражаться тот. — Меня зовут Гариф.
— Га?.. Гари-иф?! — восклицает толстуха таким тонким голосом, что он уже становится похожим на ультразвук. — Это что же за имя такое?
— Это татарское имя, — почти зло отвечает Гариф. — Неужели Максим об этом ничего не сказал?
— Сима! — взвизгивает, вскинув смоляно-черные брови Роза.
— Я думал это неважно… — испуганно оправдывается Максим.
— Как же «неважно»! Очень даже важно! Татары — моя любимая национальность. Честное слово, Гариф. Какая приятная неожиданность.
С этими словами она поддергивает и без того чрезвычайно короткий подол платья и не без труда закидывает ногу на ногу. Ноги жирные, складчатые, синюшные, без чулок. Растерянность на лице Гарифа граничит с отчаянием. И тут громадная Роза закатывается пронзительным верезжащим смехом, напоминающим визг пилорамы. Отсмеявшись, она извлекает откуда-то маленькую сумочку, сработанную из золотых колец, как кольчуга, из сумочки — пудреницу, тюбик помады, и, поправляя макияж, возвращается к болтовне:
— А что, Гариф, нравлюсь я тебе? Может быть, чуть-чуть полновата, но пословица говорит: мужчины не собаки, на кости не бросаются, — с этими словами она вновь всем своим неохватным телом разворачивается к Гарифу.
— Не могу сказать, что вы, Роза, краса ненаглядная, — просто отвечает он.
Максим, на протяжении всего разговора, как и Гариф, так и не успевший присесть, слыша такие слова, точно вытягивается в струнку и открывает рот, открывает довольно широко.
— Только вот не пойму, — продолжает Гариф, — зачем вам понадобилось так бездарно фиглярить? Этому нельзя поверить. Таких глупых людей просто в природе не существует. Но я, пожалуй, пойду… — он делает движение к выходу.
— Ты… Ты… Ты… — выдавливает из себя Максим, в оторопи не способный приискать ни нужного слова, ни действия.
— Постойте, Гариф, — вдруг раздается мягкий голос Розы, совсем не похожий на давешний.
Гул за парапетом сгущается, раздаются первые аккорды, все покрывает неистовый гвалт, и тотчас, умноженный силой многочисленных динамиков, обрушивается вокально-инструментальный рев.
Кто-то любит апельсины,Кто-то тетины глаза,Кто-то — книги, кто-то — мыло,Мое счастье — колбаса.Этой страсти нет сильнее,Это страшная любовь,Колбасу, когда я чую,За-ми-ра-ет — в жи-лах — кровь.
— ………………………………………… что-то пытается говорить Роза, но музыкальный грохот съедает ее слова вчистую.
Гариф идет к выходу. Максим хватает его за плечо, останавливая. Роза опять что-то говорит, теперь оснащая свою заглушенную музыкой речь обильной жестикуляцией: она показывает, что ей достаточно трех минут, чтобы сказать нечто важное, что Гарифу необходимо вернуться и сесть рядом с ней. Гариф жестами же пытается отвечать, что, мол, вспомнил, что ему будто бы надо куда-то идти, но он всенепременно позвонит, и тогда можно будет обсудить любые проблемы…
«Колбаса! Колбаса! —Повторю я тыщу раз, —Колбаса! Колбаса!Это супер! Это класс!»«Колбаса! Колбаса! —Я от радости кричу, —Колбаса! Колбаса!Я хочу тебя, хочу!»
Музыкальный номер заканчивается. Свист, крики, аплодисменты.
— …конечно же, шутка, — завершает фразу Роза, чей голос вновь становится различим. — Не обижайтесь на меня, Гариф. Я хоть и не привыкла к проявлениям своеволия, но в вас эта черта мне видится симпатичной. Присядьте. Вот здесь, рядом. Максим, ты можешь быть свободен.
— Как… свободен?.. — едва слышно произносит дрогнувшим голосом красавчик.
— Ну, пока свободен. Пойди… Пойди купи мне цветов… Да, цветов! Эти, эротические… Антуриумы. Побольше, и, чтобы непременно алого цвета. Иди. Гариф, а вы не стойте, присаживайтесь.
Оголенной рукой с трясущимися жировыми складками она делает приглашающий жест, и Гариф занимает соседнее с ней кресло.
— Пуся, а цветы, чтобы на длинных ножках, да? — сколь возможно браво почти вскликивает Максим, берясь за ручку двери.
— Иди уже, — устало и чванно роняет эту пару слов Роза, даже не удостаивая несчастного движением глаз.
— Что это вы решили перейти со мной на «вы»? Изначально, как мне помнится, вами был избран более безыскусный способ обхождения, — замечает Гариф, лишь только закрылась дверь за Максимом.
— Слушайте, не будьте занудой. Я же сказала уже, что… А впрочем, вы это заслужили. Да.
Некоторое время она напряженно молчит, глядя вперед, в сторону сцены.
— Я надеюсь, вы не ждете от меня извинений за мое балагурство? — наконец произносит она, не меняя позы.
— О-о! Вы когда-то перед кем-то извинялись?
— Дело не в том… Хотя, и в этом, — продолжает невесело Роза. — Знаете… Знаешь, давай все-таки на «ты»?
— Заметано.
— Я догадываюсь, какие интересы могу возбуждать в людях вообще и в мужчинах в частности… — вдруг она сколь возможно порывисто разворачивается к Гарифу, маленькие некрасивые глазки ее загораются влажным блеском, голос становится резким, интонации еще более капризными, с нотками будто бы обиды. — У меня много денег, Гариф.
— Я представляю.
— У меня так много денег, что ты не можешь себе этого представить. Но никто, никто и никогда не хочет увидеть во мне… хотя бы просто человека.
— Что ж, имея такие, как ты говоришь, деньги, остается задумываться только об этом, — ухмыляется Гариф.
— Да, тебе это и должно было показаться блажью узколобой миллионерши, свихнувшейся на сердцещипательных оказиях. Как ты думаешь, сколько мне лет?
— Ну-у… — Гариф задумывается. — Пожалуй, не больше сорока, — наконец разрешается он победно.
Горький смешок Розы дает ему понять, что догадка не была особенно точной.
— Ясно… — говорит она. — Как джентльмен, лет десять ты решил сбросить… А между тем, мне всего-то тридцать шесть. Да, не удалось тебе сделать комплимент. А я и не нуждаюсь в комплиментах. Что мне себя обманывать? Я знаю, что некрасива…
