Я села у небольшого надгробия с вырезанной на нем фамилией Сторк, потемневшей и еле заметной, а вот фотография Фионы была необычайно яркой. Если бы не сторож я бы вряд ли сама нашла надгробие, среди этих старых всеми забытых могил. Старик сторож удивленно молчал возле меня. На могилу никто раньше не приходил, а тут вдруг юное, нервное существо и тип в костюме одновременно.
В нескольких шагах стоял адвокат, вытирая со лба блестящие капли пота, наверняка фирменным платком. Легкий порыв ветра донес до меня отголосок его дорогого одеколона, смешанный с запахом страха и недоумения. Я улыбнулась, цинично подумав, что его, скорее всего больше раздражает, чем пугает то, что я не стала лицемерно убиваться по поводу смерти своих близких родственников.
На них мне было плевать. Сейчас я хотела поговорить с Фионой. А после добраться до всех ее возможных дневников, что имеются или найдутся в доме. А также еще оставалось прослушать завещание. В связи с моим приездом официальное оглашение завещания перенесли на завтрашний день, тогда соберутся и остальные члены моей так называемой семьи. Что ж, интересно будет посмотреть на них. А также узнать, что же такого оставили мне дед с бабкой, чтобы без меня не могло быть прочитано завещание.
Глаза Фионы не были такими же синими как мои или Сони и Рики, а немного светлее, также как и ее волосы. Если у меня они были темно-русые, почти каштановые, ее можно было назвать блондинкой, все-таки немецкие корни ее отца дали о себе знать. Здесь на фотографии она была очень молода и миловидна ничего общего с той Фионой, что я помнила. Чему удивляться, тут ей должно быть не больше чем сейчас мне!
Я очень надеялась, что, побывав тут, почувствую хоть что-то кроме щемящего чувства вызванного расставанием с Калебом. Но я ничего не ощущала. Ну, может еще легкое раздражение, так как сторож и адвокат, встали с обеих сторон от меня, будто бы ждали какого-нибудь подвоха.
— В архиве моих…дедушки и бабушки,…. - я сдержалась, чтобы не сказать Сторков, — есть еще какие-нибудь фотографии Фионы и мои?
Я приподнялась с могилы, и, заметив на соседней могиле цветы, вдруг почувствовала себя пристыженной. Какой бы ни была Фиона, она меня любила, и я помнила это очень отчетливо, а я теперь пришла к ней, такая молодая и здоровая, и меня, скорее всего, обойдет ее участь, а я даже не принесла цветов.
— Да, у нас очень много фотографий. Думаю, некоторые из них захотят взять остальные члены семьи, а остальные фото будут принадлежать вам.
С какой стати? — хотелось мне спросить, но я хотела знать другое.
— Хорошо. И еще, — я обернулась к сторожу. На миг я умолкла, у него был такой добрый и выразительный взгляд, человека повидавшего много похорон и людей, приходящих на могилы, и понять, что я сейчас чувствую не составляло для него труда. Я достала банкноту в 100 долларов, и протянула ему, при этом очень смутившись, так словно даю взятку, или же мои деньги грязные. — Прошу, купите ей цветы, а остальное вам за сложности.
Сторож даже и не подумал отказываться.
— Какие цветы? — я боялась такого вопроса, боялась не найти что ответить. Так же как я не знала кто я такая, я совершенно не знала человека, который меня родил. Смущение, проступившее на моем лице, было слишком явным. Но сторож даже не подал виду.
— Куплю подсолнухи, и калы, их часто дарят матерям.
— Это прекрасный выбор, — тяжко вздохнула я, и, обернувшись к мистеру Хедли, спросила: — Если хотите, я готова побывать на могиле деда и бабушки.
Мистер Хедли как-то торжественно и помпезно улыбнулся. К моей большой радости могилы были совсем недалеко, но, в отличие от могилы Фионы, они были помещены в семейный склеп. Какой ужас, даже после смерти они не позволили ей быть с ними! А я думала, что Сторков больше чем раньше ненавидеть нельзя! Как я заблуждалась.
Ухоженная пара еще вовсе не стариков смотрела на меня с дорогого портрета, под ним разместилась надпись:
«Ушедшим в свет, но не покинувшим наши сердца».
Мои губы тронула ироничная улыбка, которую я даже не стала скрывать. Слишком красивая эпитафия для них! Мне было действительно все равно, что подумает адвокат моих так сказать родственников. В данный момент в мире не было людей, которых я ненавидела бы так люто, как этих. И даже то, что они уже мертвы, не помогало простить и забыть все то, что лежало у меня на сердце.
Я готова была пробраться сюда ночью и нарисовать на их склепе фашистский крест, но останавливало меня то, что, во-первых, Калеб не согласиться, а во-вторых, Самюель мне никогда не простит осквернения могилы. Кладбище это святое место и так я бы совершила ужасный грех.
— Какими они были для вас, мистер Хедли? Я вижу, что вам не нравиться то, как я говорю о ваших бывших клиентах.
Мы шли между рядами, сторож уже исчез, но оставил нам копию карты, как пройти к оставленной машине. Все еще теплое солнце светило в спину, но, не смотря на его тепло, я ежилась, будто от пронзительного ветра, мне было тут слишком тревожно. И цветастые деревья не миловали взгляда: мой взгляд все время выхватывал, как их качает от легкого ветерка, почти не ощутимого тут, у их подножия. Они гнали меня прочь с этого места.
Мистер Хедли виновато покосился в мою сторону, так как он понимал, что в данный момент он ведет себя не профессионально, осуждая меня. На самом деле меня это не трогало, но мне стало интересно, что же заставило его так оборонять честь Сторков, особенно если он знал мою историю.
— Простите, если обидел вас. Но в последние несколько лет, они очень изменились, и были уже не теми безжалостными людьми, каких вы очевидно помните.
— Я помню их не безжалостными. А эгоистичными, равнодушными и пустыми.
— Думаю такими они, и были, когда-то… — взгляд его стал туманным, и он по-деловому снял очки и протер их, прежде чем вновь посмотреть на меня. — Но шесть лет назад все очень изменилось. Они неожиданно потеряли смысл жизни. Их больше всего надломило то, что вы для них потеряны навсегда, а так как после вашего дяди не осталось наследников, они практически были одни.
— А что вы знаете о моем дяде? От чего он умер? Я помню, он приходил к нам когда-то и всегда помогал маме…Фионе, — я запнулась, неожиданно назвав Фиону мамой. Мистер Хедли даже если и заметил мою оплошность, сделал вид, что ничего не произошло.
— Чарльз играл в поло. Конь запнулся и полетел. Когда коня смогли поднять, доставать из-под него уже было не кого. Ваш дядя умер страшной смертью. Они, с вашей матерью, были близнецами, я так понимаю, как и ваши дети?
— Да. — коротко ответила я. Так он видимо пытался тоже узнать больше о моей семье, но у него на это не было прав.
