— До встречи, Дромадрон! — сказал я. — Я еще вернусь. Скорее всего.
И я растворился в воздухе.
17
Я нашел Мезонию в Минаторе. Теперь ее звали Никра, И выглядела она совершенно по-другому: магия не только изменила черты лица и фигуру, но даже уменьшила субъективный возраст лет примерно на семь. Страшно даже представить себе, сколь энергоемким было заклинание, надеюсь, что маги Утренней Звезды сумели обойтись без жертвоприношений.
Мезония сразу узнала меня, и это неудивительно, ведь я выглядел так же, как при нашем знакомстве, и так же походил на Саурона. Едва я вошел в дорогой и фешенебельный трактир в центре города, где она изволила обедать, как ее телохранитель, явно не из ковена, а обычный наемник, — дернулся наперерез, но Мезония остановила его коротким жестом. Телохранитель не успокоился, он непрерывно буравил меня взглядом, пытаясь понять, что делает рядом с его хозяйкой лощеный хлыщ демонической внешности, с повадками воина, но почти без оружия.
— Привет, Мезония! — сказал я.
— Ты ошибся, Хэмфаст, меня зовут Никра. — Она улыбнулась. — Но все равно привет тебе! Я рада, что ты жив, у нас говорили, что Леверлин тебя убил.
— Так и есть, Леверлин меня убил, а Уриэль потом оживил.
— Об этом тоже говорили. Как ты меня узнал?
— Я же маг.
— Понятно… Слушай, Хэмфаст, ты все еще борешься за мир?
Я отметил, что она поставила вокруг стола магический барьер, делающий наш разговор абсолютно неслышимым для окружающих.
— Нет, Мезония, то есть Никра, я больше не занимаюсь борьбой за мир. Это была просто точка приложения силы начинающего мага, а потом маг повзрослел, и оказалось, что во Вселенной много других куда более серьезных проблем.
— Наконец-то дошло. — Мезония улыбнулась, и сразу стало ясно, что маска несмышленой девицы — всего лишь маска.
— Ты неправильно улыбаешься, — сказал я, — твоя улыбка моментально раскрывает инкогнито.
Мезония беспечно взмахнула рукой.
— Ерунда. Разве ты не чувствуешь барьера вокруг нас?
— Чувствую. Но, по-моему, он не действует на зрительный ряд.
— Присмотрись повнимательнее.
Я попытался было присмотреться, но тоже махнул рукой, только мысленно.
— Да ну тебя! — сказал я. — Больше мне делать нечего, кроме как исследовать твои заклинания. Лучше расскажи, как дела.
— Нормально. — Лицо Мезонии внезапно сделалось серьезным и каким-то жестким. — Спиногрыза убили хазги, ты знаешь?
— Откуда?
— И то верно. Нам с Оккамом повезло больше, жребий задержать погоню выпал Спиногрызу. Мы сумели скрыться. Там было море крови и ужаса, все сражались против и никто точно не знал, за что сражается. А потом, казалось, наступает конец Эпохи, явился председатель и сказал, что война проиграна. А в остальном все нормально.
— Любая война состоит в основном из крови и ужаса. Только в сказках войны состоят из подвигов и славы.
— Это понятно, — вздохнула Мезония. — Ну как, ты доволен, что развязал войну?
— Это не я. Гней Рыболов восстал бы в любом случае.
— И немедленно скончался бы от трагической случай-ности. Нет, Хэмфаст, то, что восстание короля победило, — твоя заслуга на все сто.
— Не на все сто. Я ведь только начал войну, закончил ее Уриэль.
— Значит, твоя и Уриэля заслуга. Ты доволен?
— Ну да. Что плохого в том, что власть вернулась к законному правителю?
— То, что власть ушла от более достойного. Или ты считаешь, что Гней умнее Леверлина?
Я помотал головой.
— А зачем ты тогда устроил весь этот бардак? Ты хотел истребить фениксов — и что? Ты их истребил?
— Нет.
— И зачем была нужна вся эта кровь? Потренироваться в магии? Набрать скилла?
И я понял, что Мезония права. Я действительно хотел избавить Средиземье от потенциальных ужасов массового уничтожения, но это никогда не было моей главной целью. Начинающий маг прочитал все, что смог прочесть, понять и осмыслить, захотел применить знания на практике и бросил все свои силы на алтарь первого попавшегося доброго дела. Получилось совсем не то, что задумывалось, но основная цель достигнута, маг приобрел практический опыт — то, что невозможно почерпнуть из книг. Маг вырос и теперь с улыбкой смотрит на свои детские забавы, как и положено на них смотреть. Вот только детские забавы оказались слишком кровавыми.
— Ты давно был в Аннуре? — спросила Мезония.
— Ни разу с тех пор, как меня убили.
— Зря. Мог бы полюбоваться на дело рук своих. Сейчас почти все уже восстановлено, но, если расспросить увечных нищих у храмов, можно узнать много интересного о твоих подвигах. Но что тебе с того? Никто не знает, кто виноват в том, что случилось, ведь ты творил свои дела не на глазах у народа.
— Неужели все так плохо? Да, во главе государства встал король, я допускаю, что он не так умен, как Леверлин, но он далеко не глуп, он вполне достойный правитель.
— Достойный правитель не восходит на трон по костям подданных. Достойный правитель не приказывает летчикам сжигать женщин и детей на медленном огне.
— Это ты про Могильники?
— Так ты знаешь про это? Знаешь и все равно говоришь, что все хорошо?
— Великие дела не проходят гладко. Да, было много горя и крови, но теперь все позади. Аннур избавился от тирании ковенов…
— Тирании? Где ты видел тиранию?
— В “Четырех псах”. Помнишь, как хозяин лебезил перед нами? Ты считаешь такое положение дел в порядке вещей?
— Конечно. Тот, кто сильнее других, вправе требовать к себе уважения. Не обязательно пресмыкаться перед сильным, но выразить ему уважение можно и должно. Как может быть иначе?
— В Хоббитании никто не требует к себе какого-то особого уважения, каждый получает должное в соответствии с заслугами. И у нас ценят не столько силу, сколько мудрость и доброту.
— Без мудрости не бывает настоящей силы. И без доброты тоже, даже Моргот был добр к своим оркам. По-своему, конечно.
— Едва ли это можно назвать добротой.
— А что, по-твоему, любая доброта сводится к сюсюканью? В чем истинная доброта — дать нищему рыбы, чтобы насытился, или научить ловить рыбу его самого? Что правильнее — оберегать того, кого любишь, от любых невзгод, или помочь ему обрести такую силу, чтобы не замечать невзгоды? Нет, почтенный хоббит, не надо мерить всех мерками твоего народа. Мы, люди, предпочитаем не прятаться от опасности в дремучих лесах, а идти навстречу тому, что может представлять угрозу. И если ты ушел по этому пути достаточно далеко, мало что сможет поколебать твою жизнь. И тогда ты вправе требовать уважения к себе от тех, кто слишком слаб, глуп или труслив, чтобы выйти навстречу ветру.
— Все это правильно, Мезония, но тот, кто ушел навстречу ветру чуть дальше, чем ты, уже не требует уважения от других разумных. Пусть перед тобой не склоняют головы, пусть тебе не говорят, какой ты крутой, но ты понимаешь, что ты крутой, и какое тебе дело до того, что думают другие? Истинное уважение всегда внутри, только ребенок нуждается в похвалах взрослых. Да ты и сама все понимаешь, иначе не сидела бы здесь в облике дорогой шлюхи.
— То, почему я здесь сижу и в каком облике я здесь сижу, это только мое дело, — вскинулась Мезония, — и не тебе рассуждать о моих действиях.
— А чего тут рассуждать? И так все ясно. Ты на задании, Леверлин отправил тебя в Минатор, чтобы… Даже не знаю… Да какая разница?
— Для тебя — никакой, — отрезала Мезония. — Ты говоришь, истинное уважение внутри, да, ты прав, но так обстоят дела только в отношении нас с тобой, а как насчет этих смердов? — Она обвела зал рукой. — Думаешь, они понимают, что такое внутренняя сила? Нет, Хэмфаст, если ты не бьешь их по морде, они смеются за твоей спиной. А если ты продолжаешь их не бить, они начинают бить тебя, а когда ты воздаешь им по заслугам, они обижаются. Как же так, говорят они, он вел себя как слабый дурак, а на самом деле оказался сильным и опасным! Он провоцировал нас! Он вел себя неправильно! И тогда тебя окружает толпа смердов с копьями, топорами и ржавыми мечами, и ты идешь по крови и костям. Навстречу своему ветру.
Воцарилось тягостное молчание. Видно, мое лицо выражало что-то отдаленно похожее на раскаяние, потому что Мезония решила сменить гнев на милость.
— Ладно, Хэмфаст, не расстраивайся. Несмотря ни на что, ты хотел как лучше. Только на этот раз не руби сплеча, это подобает дровосеку, а не воину и тем более не магу
Я усмехнулся. Дровосеку. Хорошо сказано! Один дровосек рубанул сплеча — и возникло Средиземье. Другой взмахнул топором — и в Средиземье вполз червь, который сбросил шкуру и стал эльфом по имени Уриэль. А потом рубить уже не понадобилось.
— Кое-кто уже нарубил, — сказал я. Мезония мгновенно насторожилась.
— Кто? Что? Произошло что-то важное? Ты поэтому вернулся? Гней уже готов начинать вторжение?
