– Что это было? – спросил он. – Похоже, он задет за живое.
– Ученая братия, – сказал Маккалох. – Терпеть друг друга не могут – куда там до них юристам.
– Как вы смеете, сэр? Умираю от любопытства. Ах, вот бы сейчас щепотку старого доброго пентотала натрия[6]. – И Чиверс изобразил, как он открывает потайное отделение своего перстня-печатки и подсыпает что-то Паддику в стакан.
– Шут гороховый, – буркнул Маккалох. Чиверс опять поднял бровь.
– Да брось ты, – сказал он с жутким лондонским акцентом. – От любопытной Варвары слышу.
– Возражение, – проговорил Маккалох. Они любили иной раз перекинуться словесными шаржами друг на друга: один изображал парня из народа, другой – утонченного адвоката.
Совмещенная с магазином заправочная станция отмечала центр деревни Банто. Собственно, это была даже не деревня – так, сколько-то убогих ферм, разбросанных по акрам сухой, кое-где поросшей пыльным кустарником земли.
– Я слышал, где-то тут теперь копают, – обратился Маккалох к кассирше, и та показала ему дорогу по карте. Пришлось проехать еще миль пять по направлению к вулкану. День был солнечный, и давно остывший конус почти растворился на фоне облаков, забрызганный у подножия яркими пятнами позднего цветения. Над склонами летали туда-сюда грачи, явно чем-то заинтригованные. У дороги стояла красная пластиковая стрелка с надписью: РАСКОП.
Между деревьями вилась тропа, а там, где она кончалась, стояли три большие палатки и два автомобиля. Чуть в стороне виднелось что-то вроде ямы с плоским дном. Маккалох, хотя и не уроженец, но давний житель этого острова, хорошо знал, что это такое.
К нему приближался охранник с перебитым носом борца.
– Я ищу Софи, – сказал Маккалох.
– Софию. – Девушка сама поправила его, выйдя из-за палатки на голос. При виде его она нахмурилась, и Маккалох впервые задумался над тем, как его поступок могут расценить со стороны – он ведь подслушал ее имя, а теперь явился сюда ее разыскивать. Это его смутило.
Тут из-за ее спины появился тот парень, Уилл. Маккалох вздохнул с облегчением.
– Вот и хорошо, – сказал он, когда охранник ушел. – Я как раз надеялся разыскать вас обоих.
Тут откуда-то вышла еще одна молодая женщина. Она была в грязном комбинезоне, на голове пыльная косынка – вылитая Клепальщица Рози[7].
– Зачем вы здесь? – спросила Софи.
– Просто из любопытства, – ответил Маккалох. – Об этом месте никто ничего не знает. А я тут проезжал, вижу – знак, думаю, дай заеду погляжу. – Он видел, что София колеблется. – Я могу уехать. Но вам ведь все равно придется делать образовательную программу для местных. Вот и потренируйтесь на мне, раз уж я здесь. А я сделаю вам скидку, когда вы в другой раз ко мне в магазин придете.
София улыбнулась. Что ж, остров небольшой, прочитал он ее мысли. Отношения с местными надо поддерживать.
– Подождите меня здесь, – попросила она и пошла к раскопу.
– Вы тоже здесь работаете? – спросил Маккалох у другой девушки.
– Меня зовут Шарлотта. Я представляю оппозицию.
– Паддик?
Она кивнула.
– Мы с Соф знакомы еще с Йорка, вот я и заехала поздороваться. Так проще, чем ей приезжать ко мне. – И она широко улыбнулась всем своим запыленным, веснушчатым лицом.
София вернулась рысцой.
– У проф работы выше крыши, – сказала она. – Но я могу вам кое-что показать. – И она повела его к палаткам. – Слышали что-нибудь о процессе сохранения?
Как будто можно жить на острове и ничего о нем не слышать.
Кирпичная кладка, обломки колонн и балок испокон веку торчали на острове из земли, высовывались из подлеска, но только во времена королевы Виктории взвод британских солдат под командованием офицера – любителя археологии раскопал здесь мозаичный пол, заинтересовавший ученых специалистов. Они налетели со всех сторон и потеснили на склонах вулкана раздосадованных фермеров: потомков солдат, ссыльных и тех, кто спасся при кораблекрушениях. А у них житье и так было не сахар – еле сводили концы с концами.
Единственное дошедшее до нас письменное упоминание о катастрофе, случившейся на острове в древности, содержится в кратком замечании Тацита: «Остров воспламенился. Боги не испытывали к жившим на нем пахарям ни любви, ни ненависти». Вулканологи утверждают, что несколько столетий до взрыва гора молчала, как молчит уже два тысячелетия после него. Не сохранилось ни свидетельств очевидцев, ни записок уцелевших – да и кто мог тогда спастись, куда было деваться людям с крохотного островка, заброшенного далеко в море? Только Плиний Младший в своем описании извержения Везувия подсказал позднейшим исследователям образы, подходящие для изображения той катастрофы, это от него они узнали про горящую тьму, и про столб дыма, и про жителей, которые задыхались на агорах от шедших из-под земли газов, и про пирокластический поток.
Текучая смесь горячего пепла и камней хлынула в города, затопила храмы, от нее закипело море. Возведенные людьми постройки, правда, устояли и превратились в артефакты, но порядком обугленные.
Когда археологи только начинали копать, они то и дело находили под землей пустоты. Похожие на норы, только без входов и выходов. Много лет подряд они просто взламывали их и вынимали оттуда кости и всякую труху, пока в 1863 году не услышали о некоем Джузеппе Фьорелли, который, раскапывая Помпеи, залил однажды в такую пустоту гипсовый раствор и дал ему застыть.
Это был первый в истории случай, когда возникшую гипсовую форму аккуратно освободили от земли и почва, расступившись, произвела на свет давно умершего человека.
Тела разлагались под землей, оставляя по себе миниатюрные склепы, пространства, запечатлевшие последнюю агонию умирающих. Люди как будто пытались оттолкнуть от себя смерть и так и застыли в позах боксеров, когда спеклись их напряженные мышцы. Окаменевший гипс воссоздал эти антитрупы, превратив их в подобия костяных фигур. Сохранилось все, даже форма их криков.
Сначала в Помпеях, потом на этом острове.
Пустоты, оставленные в почве острова мертвыми телами, были заполнены гипсом, результаты бережно извлекли на поверхность. Женщины, мужчины, дети, собаки и кошки, прирученные медведи среди развалин жилищ. Все они хранились теперь в музее, открытом специально для туристов на самом большом раскопе острова.
Иногда гипсовые слепки осторожно вынимали из витрин, переносили на борт самолета и отправляли за море на очередную выставку с названием вроде «Другие Помпеи». Самые знаменитые фигуры получили имена согласно тем позам, в которых они были найдены: «Влюбленные», «Непокоренный», «Бегущий».
В 1985 году Маккалох увидел их в Британском музее. И потом всегда настаивал на том, что та выставка никак не повлияла на его решение переехать в Элам.
– Все исследователи до сих пор пользуются одной и той же технологией практически в неизменном виде, – говорила София. В присутствии Маккалоха она вела себя настороженно, но от него все же не укрылось ее возбуждение. – Ну, почти. Но наша проф… Короче.
Она расстегнула молнию на самой большой палатке, Маккалох шагнул внутрь и тут же сощурился от ярко-красного солнечного света, сочившегося сквозь ткань. Внутри пахло потом. В каждой из четырех матерчатых стен было прорезано по окну, затянутому прозрачным пластиком и прикрытому занавеской.
Что-то сияло и переливалось на брезентовом полу.
Перед Маккалохом лежала половина человека. Это был слепок, он видел такие много раз: мужчина с вытянутыми вперед руками, под глазницами зияет провал рта. Правда, чуть ниже пояса его тело внезапно обрывалось, но Маккалоха поразило не это.
Слепок был отлит не из обычного грязно-серого, пористого гипса. Он был прозрачен, как кристалл или стекло.
Необычайную гладкость его будто отполированной поверхности лишь кое-где нарушали шероховатые вставки мелких камней. Внутри виднелись мутные потеки. Это обычная грязь взметнулась и застыла, превратившись в окаменелость, не хуже какого-нибудь ископаемого дерьма.
Маккалох опустился на колени. Ему хотелось разглядеть слепок поближе. Внутри того играли и преломлялись световые лучи.
– Мы испытываем новый процесс, – объяснила Софи. – Вместо гипса используется разновидность смолы. Каждый раз, найдя под землей полость, мы заливаем в нее два химиката, они вступают друг с другом в реакцию и образуют смесь, которая становится чем дальше, тем тверже. Проходит два, три дня и фигура готова, ее можно вынимать. Не трогайте.
– Я и не собирался, – сказал Маккалох.
– Со временем ее можно будет трогать сколько угодно, в этом весь смысл. Этот материал крепче пластика, и в нем нет пор. Но технология еще требует доработки. Разные составы, разное время застывания.
Ему хотелось провести ладонями по гладкому, сияющему лицу фигуры. Хотелось склониться к ее пустым глазам и заглянуть в них, посмотреть в их прозрачную глубину своими глазами.