Не знаю, есть ли рай и ад, и мне не довелось пока встретиться с Господом. Но сам замысел достоин восхищения.
Наша воля действенна в пространстве между жизнями. Полагаю, в смерти мы настраиваемся на высочайшую частоту воли. В жизни эти звуки почти не слышны, потому что они тонут в шуме бытия, подразумевающем наше особое место в мире и кратковременные потребности нашего тела. В смерти мы на какой-то период освобождаемся от цепкой хватки времени. Программа наша стерта, мы не делаем больше ставок, поэтому воля не отягощена грузом предрассудков. На каком-то уровне нашей высочайшей воли выражается желание отдать долги и достичь гармонии. И хотя эта гармония вполне целительна для души, она не обязательно принесет успокоение или удовольствие живому телу.
Разумеется, наша воля имеет свои границы — к примеру, волеизъявление других людей. Вот поэтому, если бы я просто с самого начала любил Софию и нашел способ внушить ей любовь, моя история была бы намного короче и радостнее. Я не стал бы тратить более тысячи лет на то, чтобы ждать ее, искать, пытаться удержать рядом столько времени, сколько понадобилось бы на преодоление нашей первой встречи.
Одна составляющая моего наказания заключалась в том, что я больше не встречал ее следующие двести лет. Но когда встреча произошла, она определила ход моей жизни до конца дней.
Хоупвуд, Виргиния, 2006 год
Находясь на заднем дворе своего дома, Люси никак не могла отделаться от запаха свежесрезанной травы. Было около семи часов вечера, жара не спадала, и Люси сидела, опустив ступни в тазик с холодной водой.
Теперь, повзрослев и недавно расставшись с чудесами сада Джефферсона в кампусе, она понимала, что в этом дворе нет ничего удивительного. Но когда она была маленькой, здесь было ее любимое место. Она помнила, что любила ковыряться в траве, делая лужицы с помощью водяного шланга. Как и при работе с глиной, ей очень нравилось пачкать руки. Удовольствие от прикосновений и еще один ее маленький мятеж.
В пятом классе Люси сделала огород и выращивала огурцы, однако после седьмого класса, когда она проводила июль на Виргиния-Бич с семьей Марни, до огурцов добрались кролики и олени.
В девятом классе она посадила малину. Ее мама жаловалась, что Люси собирает мерзкий компост и весь задний двор зарос кустами малины. И верно — Люси с удовольствием удобряла посадки, но не любила обрезать кусты. Однако в конце лета и осенью у них была свежая сладкая малина, не говоря о малиновом джеме, малиновом сиропе и замороженной малине.
— В супермаркете платишь четыре доллара за каких-то несчастных полпинты ягод, и по сравнению с нашими у них и вкуса-то никакого нет, — с гордостью признавала ее мать.
Первым опытом Люси в ландшафтном дизайне стал их бассейн. Ей тогда исполнилось шестнадцать лет. Соседи справа и слева от них соорудили бассейны, и ее отец объявил, что и они обзаведутся бассейном. Люси сделала в своем альбоме сотни его набросков. Ей не хотелось бассейн как у соседей — большой прямоугольник с яркой бирюзовой водой. Она придумала маленький бассейн, по форме и цвету напоминающий пруд, с естественным берегом, поросшим травой и цветами, которые подступали бы прямо к воде. Пока не заглянешь под край, никакого бетона не увидишь. Люси старалась найти материалы, которые им могли бы понадобиться, изучала вопросы дренажа, прикинула цены и составила заказ.
Но время для бассейна так и не наступило. Она год за годом надоедала отцу, демонстрируя ему новые усовершенствованные эскизы, пока однажды вечером не увидела, как он выписывает чеки на столе в гостиной, и не поняла, что он по-прежнему оплачивает больничные счета Даны. После этого Люси больше не говорила с ним на эту тему. Так или иначе, успокаивала она себя, построенный бассейн никогда не получился бы таким хорошим, как тот, что она придумала.
В то лето Люси горела желанием после занятий попасть домой, в свою комнату, к своей малине и неприхотливому заднему двору. С конца семестра она ощущала беспокойство, спала плохо и мало, просыпаясь от кошмаров. Объяснила матери, что это последствие экзаменов. В ее снах происходили погони, пожары, драки, кораблекрушения. Часто снилось, как нелепая мадам Эсме превращается в Дану. И почти в каждом сне присутствовал Дэниел — Люси видела его или чувствовала. После этих снов ее тело ныло от напряжения.
Она надеялась, что домашняя жизнь успокоит ее, как это обычно бывало. И думала, что если поменяет ритм ночи и дня, то сны прекратятся. И вот она дома, экзамены закончены, мадам Эсме далеко, но сны продолжаются. Не получалось оставить свои мысли в колледже. В этом была вся проблема. Если бы получилось, можно было бы наслаждаться счастливыми летними каникулами.
Люси услышала, как открывается сетчатая дверь, и повернулась к маме. На той был розовый костюм.
— Показывала дом? — спросила Люси.
— У меня выставлен дом на Медоу.
Люси заметила круги пота на розовом льняном жакете матери.
— Как все прошло?
— Я выставила еду и цветы и сама разгребла эту свалку. Пришли четверо брокеров — и ни следа покупателя. Эти хищники имели наглость слопать мои закуски.
Драматический тон матери едва не заставил Люси рассмеяться, но она сдержалась.
— Жаль, что так вышло.
Ее матери претило работать риелтором. Она говорила, что предпочла бы продавать нижнее белье в магазине «Секреты Виктории», но отец считал это неподобающим для выпускницы Суит-Брайар-колледжа. У Люси всегда было ощущение, что мать не в состоянии восстать против своего природного ханжества, так что за нее это сделали дочери.
— Ну что? — Она оглядела платье дочери. — Собираешься в гости?
— Кайл Фармер устраивает вечеринку.
— Кайл из хора?
— Да, та самая.
— Здорово. Я рада, что ты повидаешь своих старых друзей.
Мать с энтузиазмом относилась к обычным социальным контактам, и Люси корила себя за то, что у нее их мало и она даже не пытается сделать вид, что их много. Она думала, что, вероятно, ей следовало остаться в Шарлоттесвилле с Марни на все лето и таким образом поддержать в матери ее искренний порыв. Люси, как правило, избегала приходить на вечера встречи с выпускниками школы, атмосфера которых наводила тоску своей неоправданной ностальгией. Эти вечера ничем не отличались от подобных мероприятий, но казались какими-то преждевременными, потому что никто из выпускников еще никуда не уехал и ничего не совершил. Но на сей раз у Люси был мотив. На вечер собирался прийти Брэндон Крист, которого с натяжкой можно было назвать другом Дэниела по школе, поскольку иных друзей у того не было.
— Можно взять твою машину? — спросила Люси.
Мать кивнула, но на ее лице отразилось недовольство.
— Надо бы, чтобы ты летом помогла с оплатой за газ.
— Я заправлю баллоны. Сегодня я подала два заявления.
— Умница.
Ее маме всегда хотелось быть довольной. Она не желала осложнять жизнь Люси. Сама она так намаялась с Даной, что недостатки Люси казались ей почти достоинствами.
Пергам, Малая Азия, 754 год
Забегаю вперед, чтобы рассказать об одной из самых важных своих жизней, седьмой по счету, которая началась в Пергаме, что в Малой Азии, приблизительно в 754 году по новому летоисчислению. Возможно, вы слышали о Пергаме. Когда-то это был великий город, но ко времени моего рождения пора его расцвета миновала. Это было одно из прелестнейших мест среди тех, где мне довелось расти.
Пергам прославился как эллинистический город с колоссальным величественным акрополем и огромным амфитеатром, вмещающим десять тысяч зрителей. Во втором веке до нашей эры этот город легко превратился в римский, когда жители без сопротивления отдали себя под власть империи. В нем находилась одна из крупнейших библиотек Древнего мира, насчитывающая свыше двухсот тысяч книг. После того как один из Птолемеев прекратил экспорт папируса из Египта, здесь изобрели пергамент. Если вы знаете историю Древнего мира, то вспомните, что именно эту библиотеку Марк Антоний подарил Клеопатре в качестве свадебного подарка.
В период моего детства немногие прекрасные сооружения оставались нетронутыми, другие обрушились, а большая часть храмов была разрушена или преобразована в христианские церкви. А вот рынок сохранился в почти неизменном виде.
Когда я жил там, прямо с порога дома видно было Эгейское море. В наше время город возвышается над долиной, на пятнадцать миль удаленной от моря. Я вернулся туда несколько жизней назад, когда там начинали раскопки немецкие археологи, и снова увидел развалины старого города. Я узнавал колонны и каменные блоки под ногами. Раньше я уже прикасался к ним. Они казались мне ближе большинства человеческих существ. Пока мир вокруг нас менял свои очертания, мы замерли на месте.
Теперь я редко испытываю ностальгические чувства. Слишком многое оставил позади. Я знаю, что легче всего принять постепенные перемены, а огромные скачки и потери способны сокрушить человека. Из моей памяти давно уже стерся мой дом, следы моей жизни, воспоминания о семье. Но не это меня огорчало, а вид древнего города, когда-то могущественного, стоявшего на морских торговых путях, а ныне втиснутого в отдаленную засушливую местность.
