Так – тихо и мирно – закончилось это кошмарное дежурство, дав Анне Леонидовне некоторую передышку и время, необходимое, чтобы хоть как-то успокоиться.
Глава четвертая. Недолгий антракт между двумя действиями
Хотя для несчастного вахтера, которой судьба подкинула труп, обладающий мистической способностью пропадать неизвестно куда и неизвестно как (надо же было, – говорила она, – именно в мое дежурство… и за что мне горемычной это… сущее наказание господне), последующие несколько дней можно было считать передышкой, позволившей несколько прийти в себя и приобрести желаемое душевное равновесие, этого нельзя сказать про других участников нашей истории. Жизнь не прекратила свое течение, и звонок в милицию субботней ночью с последующими за ним событиями, которые привели в действие сложный и обладающий огромной инерцией механизм милицейского расследования, имели своим результатом естественное продолжение, захватившее в свою орбиту многих людей. На страницах этого романа они не появятся, поскольку о них Миша ничего не знал (соответственно, не знаю и я), да, по-видимому, здесь – в художественном произведении – им и нет необходимости появляться, но каждый из этих оставшихся за сценой и неупомянутых лиц не сидел сложа руки в течение следующей недели, и их общими усилиями начала складываться та конструкция, что стала основой для излагаемого сюжета. Реакция органов милиции на поступившее субботней ночью сообщение об убийстве в институте не отличалась особой поспешностью и не сопровождалась резкими телодвижениями, но она, тем не менее, была и развивалась своим обыденным путем. Маховик милицейской машины раскручивался постепенно – не слишком разгоняясь, но и не останавливаясь.
Потратим еще пару фраз, чтобы сразу закончить с Анной Леонидовной, о которой здесь просто нечего писать – ни рассказывающий историю Миша, ни автор романа не знают, чем она занималась в течение этой недели. Наверное, как и у всякого, у нее были какие-то дела по дому, развлечения, пристрастия. Не исключено, что она посещала Театр оперетты или разыскивала по магазинам мелкую дешевую рыбу для кошечки. Возможно, у нее были какие-то другие занятия. Однако, предполагая, что ее времяпровождение за пределами института не имело явной связи с развивающейся интригой нашего романа, описание ее домашних дел и делишек и не должно появляться на этих страницах.
Пишущему эти строки всегда казалось антихудожественным стремление к «очеловечиванию» героев советских милицейских романов – всех этих майоров Прониных и лейтенантов милиции. Такая «реалистическая» струя в романах про бандитов, шпионов, погони и перестрелки – призванная превратить картонные фигурки в полнокровные образы литературных героев – на деле, только идет во вред их художественному качеству. Если ты взялся рассказывать захватывающую историю про загадочную медную пуговицу, то и держись этой линии – не трать страницу за страницей на то, чтобы описать запутанные взаимоотношения майора с его первой и второй женами и их родственниками, или на умилительную картинку школьного концерта, на котором майор с волнением слушает выступление своей младшей дочки. Для читателя, заинтересовавшегося очередной медной пуговицей, все подобные уловки по утеплению образа героя и приданию ему человеческой глубины совершенно излишни. С его точки зрения, они обычная «вода», которой оказывается перенасыщено всё повествование, – отожми ее, и от истории ничего не останется. Тот же, кого можно всерьез заинтересовать проблемой родительских взаимоотношений с подростками – и вообще человеческими проблемами, – скорее всего и в руки не возьмет твою паршивую книжонку про Тайну медной пуговицы: литература большая и выбор у него богатый.
Автор понимает, что тот, кто будет следовать этому рецепту до логического конца и вычеркивать из текста любые прямо не относящиеся к интриге детали и описания, придет таким путем к кратчайшему изложению главной сюжетной линии – не к захватывающему роману, а в лучшем случае, к его «либретто». К чему-то вроде известных историй про инспектора Варнике. Они могут оказаться по-своему любопытными, но литературой здесь и не пахнет. Ясно, что граница, которая отделяет разумное использование как бы «излишних», но придающих убедительность повествованию, деталей и подробностей от разрушающего общую художественную конструкцию «очеловечивания» героев, очень зыбка, подвижна и ее не удается провести на основании каких-то формальных критериев – это вопрос авторского чутья и литературного вкуса. Как бы ни был уверен пишущий в своей правоте, никто не может ему гарантировать, что в своих собственных сочинениях он нигде не переходил той границы, что лежит между безупречным детективом и водянистым бесформенным опусом неясной жанровой принадлежности. На такой результат автор может лишь надеяться, и тем не менее, у него нет сомнений в том, что прописанный выше рецепт обладает безусловной ценностью – только следование ему дает шанс на успех.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А потому скажем кратко, что, появившись в институте во второй половине дня в понедельник – именно тогда она поделилась с Ниной своей поразительной новостью, – вахтер чувствовала себя уже гораздо спокойнее. Милиция ее не тревожила, и ни комендант – ее непосредственная начальница, – ни кто-либо еще из начальства ничего ей не говорили и ни о чем не расспрашивали. И в бухгалтерии с ней разговаривали как обычно – в институте, похоже, никому не было известно о том происшествии, в которое она оказалась впутанной, или же руководство не придавало ему большого значения. Ее опасения, что жуткая история еще не закончилась и может иметь неприятные для нее последствия, были, по-видимому, чрезмерными, если не вовсе надуманными. На деле всё было тихо, буднично, и ничто не предвещало продолжения кошмаров. Дневных смен на этой неделе у Анны Леонидовны не было, и она не появлялась в институте до следующего суточного дежурства в пятницу, так что даже о фуроре, вызванном в НИИКИЭМСе ее сообщением о найденном трупе, она узнала лишь гораздо позже – когда любые переживания по этому поводу уже утратили для нее всю свою актуальность.
То обстоятельство, что наша героиня оказывается в данной главе за сценой, и мы не знаем, чем она в это время занималась и какие мысли и чувства посещали ее за этот период, вовсе не говорит о том, что на этих страницах она исчезает из числа персонажей текущего повествования. Совсем наоборот. Можно сказать, что упомянутая выше работа милиции, реагирующей на сообщение об убийстве неизвестного лица, была, в значительной мере, связана именно с ее персоной и касалась выяснения некоторых обстоятельств ее личной жизни.
Отдохнув после суточного дежурства и выйдя в понедельник на службу, лейтенант, приезжавший ночью в НИИКИЭМС, первым делом отправился с докладом к своему непосредственному начальнику.
В своем изложении событий Миша сыпал именами, званиями и должностями тех, кто по той или иной причине появлялся в его рассказе, – он всё это знал в деталях и мог чуть ли не по дням и часам расписать ход проводившихся следственных мероприятий. Но я-то большую часть этой информации не запомнил – канву могу воспроизвести, но подробности из памяти исчезли – всё-таки больше десяти лет прошло с тех пор. А что еще важнее, я крайне плохо ориентируюсь во всей этой милицейской механике, в ее статике и динамике: кто кому подчиняется, как называются те или иные подразделения городского управления МВД, занимавшиеся описываемым делом, в чем состоит их повседневная работа, как они взаимодействуют между собой – всего этого я не знаю. А если и есть у меня какие-то обрывки сведений об этой специфической области, почерпнутые, главным образом, из тех же книжек про условного майора Пронина и его коллег и из сериала «Следствие ведут знатоки», то я никак не могу положиться на верность своих представлений о работе милиции. Посему, чувствуя свою слабость в этих вопросах, я по мере возможности стараюсь избегать излишней конкретности в описаниях этой стороны дела, чтобы не попасть впросак и не уподобляться Ляпис-Трубецкому с его стремительным домкратом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
