Слово мальчику Онфиму
Сделав такое наблюдение, нам следует теперь остановиться на том результате открытия берестяных грамот, который раньше всех привлек к ним внимание историков. Речь идет об установлении замечательного для истории русской культуры явления; написанное слово в новгородском средневековом обществе вовсе не было диковинкой. Оно было привычным средством общения между людьми, распространенным способом беседовать на расстояния хорошо осознанной возможностью закреплять в записях то, чего не может долго удержать память. Переписка служила новгородцам, занятым не в какой-то узкой сфере специальной деятельности. Она не была профессиональным признаком. Она стала повседневным явлением.
Разумеется, семьям, жившим некогда на территории раскопанных археологами усадеб, была свойственна разная степень грамотности. Рядом с грамотными людьми жили неграмотные, и рядом с образованными семьями жили необразованные. Это естественно. Но для нас важнее то, что рядом с неграмотными людьми и семьями жило много грамотных людей и семей, для которых чтение и письмо стали таким же естественным делом, как еда, сон, работа. Уже само количество найденных грамот поразительно и способно навсегда перечеркнуть мнение об исключительной редкости грамотных людей в Древней Руси. Еще более внушителен состав авторов и адресатов писем. Кем и кому они написаны?
Феодалы пишут своим управляющим, ключникам. Ключники пишут своим господам. Крестьяне пишут своим сеньорам, а сеньоры - своим крестьянам. Одни бояре пишут другим. Прихожане пишут своим попам, а попы- прихожанам. Ростовщики переписывают своих должников. Ремесленники переписываются с заказчиками. Мужья обращаются к женам, а жены – к мужьям. Дети пишут родителям, а родители – детям.
Вот грамота № 242, документ XV в.: «Цолобитье от Кощея и от половников. У кого кони, а те худе, а у иных нет. Как, осподине, жалуешь хрестыян? А роясь, осподине, велишь мне молотить, как укажешь». Авторы письма- ключник и крестьяне, обрабатывающие господскую землю за половину урожая. Они жалуются на бедность и отсутствие коней: «У кого кони есть, те плохи, а у других вовсе нет».
Или грамота № 288, написанная в XIV в.: «…хаму 3 локти…золотнике зеленого шолку, другии церлеяного, третий зеленого жолтого, золотник белил на белку, мыла на белку бургалского, а на другую белику…» Хотя в письме нет ни начала, ни конца, можно с уверенностью говорить, что это запись и расчет заказа какого-то вышивальщика или вышивальщицы. Полотно – по-древнерусски «хам» – нужно было выбелить бургальским (т. е. городским) мылом и белилами и расшить разноцветными шелками-зеленым, красным и желто-зеленым.
В грамоте № 21, написанной в начале заказчик обращается к мастерице: «…озцинку выткала, и ты ко мне пришли, а не угодице с ким прислать, и ты у себе избели». Автор грамоты получил уведомление, что холсты - «озцинка» – для него вытканы, и просит прислать их ему. А если прислать не с кем, то пусть ткачиха эти холсты выбелит сама и ждет дальнейших распоряжений.
Грамота № 125, брошенная в землю в конце XIV в., не указывает на занятия автора письма и его адресата, но, думается, что они люди небогатые: «Поклон от Марине к сыну к моему Григорью. Купи ми зендянцу добру. А куны яз дала Давыду Прибыше. И ты, чадо, издей при себе да привези семо». Зендянцей называлась хлопчатобумажная ткань бухарского происхождения, по местности Зендене, где ее стали изготовлять раньше, чем в других селениях. Куны – древнерусское название денег. Если бы Григорий был богатым человеком, вряд ли его матери пришлось бы посылать деньги на нужную ей покупку с оказией. У Григория своих денег могло не оказаться, и мать посылает ему нужную сумму из своих сбережений.
Примеров можно было бы приводить много. Их приносил и будет приносить каждый год раскопок, подтверждая при этом одно замечательное обстоятельство. Оказалось, что грамотность в Новгороде неизменно процветала не только в домонгольское время, но и в ту эпоху, когда вся Русь переживала тяжкие последствия монгольского нашествия.
Из 394 грамот, найденных на Неревском раскопе в условиях, позволяющих точно определить время их написания, в слоях XI в. найдено 7 грамот, в слоях XII в. их оказалось 50, в XIII в. в землю было брошено 99 грамот, в XIV в.- 164, а в XV в. - 74. Резкое уменьшение их количества в XV в. объясняется тем, что в слоях второй половины этого столетия береста не сохраняется и, следовательно, 74 грамоты XV в. найдены в слоях только первой половины этого столетия. Они падали в землю не сто, а лишь пятьдесят лет.
Такой неуклонный культурный прогресс, нужно полагать, был особенностью Новгорода. И дело не только в том, что монгольское нашествие остановилось за сто верст от его городских ворот. Хотя, Новгород и не испытал трагедии военного разрушения и разграбления своих жилищ и храмов, на него, как и на всю Русь, легло тяжкое иго Золотой Орды. Дело здесь в том, что именно к концу XIII – первой половине XV в. относится эпоха расцвета «великой русской республики средневековья». Вечевой строй, который использовался боярами как орудие их власти над остальным населением, все же больше способствовал развитию активности народных масс в политической и культурной жизни, чем княжеское самовластье в других средневековых русских центрах. И не случайно расцвет культуры в Новгороде совпадает с эпохой расцвета республиканского строя. Все это так, но как доказать, что берестяные письма, добытые из-под земли, написаны собственноручно их авторами и что их читали сами адресаты? Ведь вполне может быть, что читали и писали письма немногочисленные грамотные люди, писцы-профессионалы, зарабатывавшие своей грамотностью кусок хлеба. Попытаемся ответить на этот достаточно серьезный вопрос.
Разумеется, какое-то количество берестяных писем исходит от неграмотных людей и написано по их просьбе грамотными. Таковы некоторые крестьянские письма. Их авторами названы ключники феодалов, но ключники пишут не от себя или не только от себя, а от жителей той или иной деревни. Какое-то количество писем исходит от грамотных людей, НС написано не ими, а другим человеком. Таковы грамоты некоторых крупных феодалов, исходящие от одного человека, но написанные разными почерками. Важный господин диктовал свое письмо или поручал ключнику написать за него и от его имени. Однако в большинстве случаев в письмах, исходящих от одного и того же человека, почерк совпадает детально.
Это наблюдение все же не может быть решающим. Ведь большинство авторов известно нам по единичным письмам. И здесь уж не угадаешь, сам ли автор выдавливал буквы на бересте или диктовал другому человеку. Решающие показания дала не береста, а находки, тесно с нею связанные- те самые стержни-писала, которыми написаны все берестяные грамоты.
Таких писал на Неревском раскопе найдено свыше семидесяти. Далекий предок современной авторучки в средневековом Новгороде был не редким предметом, а такой же распространенной бытовой вещью, как гребень или нож. И наивно было бы думать, что семьдесят писал потеряно в усадьбах по Великой улице профессиональными писцами, пришедшими написать или прочитать письмо. Они потеряны людьми, жившими здесь и писавшими свои письма без посторонней помощи.
Фигура новгородца, к поясу которого привешено неразлучное с ним писало, стала известной в результате раскопок, но ее смутное отражение на стенах новгородских церквей историки наблюдали и раньше, не различая, правда, важной для нас детали.
Стены многих новгородских церквей покрыты древними процарапанными надписями. Такие надписи- их называют «граффити» – в изобилии испещрили стены Софийского собора, знаменитых церквей Спаса-Нередицы, Федора Стратилата, Николы на Липне и многих других. Часть этих надписей – служебного характера. Например, в церквах Спаса-Нередицы и Николы на Липне в алтаре, где во время богослужения находились священнослужители, на стенах для памяти записаны дни, в которые в молитвax нужно было поминать разных умерших новгородцев.
