– Вы-то с Энгой тоже хороши. Когда последний раз куда-нибудь выходили? А уж о совместном отдыхе я не говорю. Сколько лет мы с тобой знакомы, ты ни разу не рассказал об отпускных впечатлениях. Впрочем, погоди, погоди, годика два назад ты, кажется, перекрасил во время отпуска стены спальни! – Черри фыркнула.
Пейн вскинул руки:
– Мы говорим о разном, Черри! Мы с Энгой не всегда сидим по вечерам дома. Кроме того, мы вечно спорим, куда пойти. Мне, к примеру, хочется отдохнуть, а она тянет меня по магазинам или на экскурсию. Вот и получается, она идет с подругами, а я болтаюсь дома.
Черри хотела что-то сказать, но передумала и подняла стакан.
– За наш Делавэр!
– За Делавэр.
Солнце садилось, повеяло холодом.
– Похоже, нашу еду надо в микроволновку, – произнесла она, поежившись.
– Господи, я совсем забыл о еде! Есть предложение: еще по порции виски – и в дом.
– Хороший ты сыщик, Джон, – угадываешь желания, – улыбнулась Черри, поджимая ноги.
5
Уайлдвуд, штат Нью-Джерси Среда, 4 мая
Сайкс возвращался в Уайлдвуд без труб, без барабанов. Даже в «Патриоте» ни строчки, в «Патриоте», где осенью 1976 года он несколько недель подряд был первополосной новостью!
Не многие вспомнили бы его имя. Он совсем не походил на того диковатого парня, каким был в двадцать пять. Сейчас Сайкс выглядел старше своих лет: глубокие морщины на лице, клочковатые седые волосы, опухоль на левой стороне шеи. Люди избегали встречаться с его недобрым взглядом. Когда Сайкс появлялся на горизонте, они опускали головы или отворачивались, как, например, женщина, лежащая в своей постели в Элмвудском приюте, увидев, что Сайкс протирает тряпкой зеленый линолеум в коридоре Эндрю Марки.
Сам Эндрю Марки вспомнил бы Сайкса. После стольких долгих лет он вряд ли узнал бы его. Но имя его благодаря Сьюзен он бы вспомнил. Та хотела, чтобы отец знал, чем она кончила после того, как его посадили. Чтобы знал, что его дочь трахается с подонками из трейлерного парка, от которых он всю жизнь хотел уберечь ее.
Когда дочь Эндрю Марки найдут убитой, к нему придут люди, начнут расспрашивать. Сайкс не мог допустить, чтобы тот ответил на их вопросы.
* * *
Единственным условием досрочного освобождения Сайкса было его обязательство устроиться на работу. Выйдя на свободу, он попал под опеку пожилого полицейского служаки, который вместо встреч довольствовался более или менее регулярными телефонными звонками от поднадзорного. Так он облегчал себе жизнь перед пенсией.
Согласно положению о местах заключения, осужденным полагалось платить за работу. Трудовой тюремный стаж Сайкса составил три десятилетия. Оплата – сорок шесть центов в час. На полученные деньги Сайкс купил трейлер и джип.
Он посмотрел на изрытую колесами дорогу и на верхушки деревьев над стареньким трейлером соседки. Унылый пейзаж дополняли ржавеющие кузова легковушек, покрышки, негодные запасные части, сиденья с торчащими пружинами. Вороны раздирали пластиковые мешки, и бездомные собаки растаскивали мусор между деревьями.
Трейлер Сайкса был выкрашен в ярко-голубой цвет и стоял на четырех блоках из известняка. На крыше среди ржавых консервных банок торчали три телевизионные антенны. От ручейка за трейлером несло запахом нечистот, более или менее сносным зимой, но в августе вонь была нестерпима.
Ветер из окна, загороженного листом картона, пошевеливал помятую занавеску. Сайкс выудил пачку «Мальборо» из кармана. Выбил сигарету на ладонь, а пачку кинул на стол, распугав тараканов. Закурил и почесал болячку на шее.
Сайкс рос неподалеку отсюда. Его отец, Оберлейн, привез его мать в Сосновую пустошь сразу после войны, когда солдаты, возвращавшиеся из Франции, разъезжались по предместьям в поисках спокойной жизни. Оберлейн не был фронтовиком. Его только что выпустили после отсидки в одной из тюрем Ньюарка, и он решил, что на окраине легавых будет меньше, чем в городской толчее.
Но жизнь в предместье оказалась не слаще городской. Судьба искушала отца и тут, и вскорости его застрелили при попытке ограбления автозаправки недалеко от Эйвелона.
На кухонном столе у Сайкса лежала раскрытая телефонная книга. На ней черным было обведено «Дж. Линч». Джим Линч – так звали начальника городской полиции. Но когда Сайкс подъехал к дому 26 по Атлантик-авеню, на дверях значилась другая фамилия – О'Шонесси.
Фамилии Марки в городском справочнике тоже не было. Это означало, что Сью либо умерла, либо вышла замуж и переменила телефонный номер, либо вообще уехала из Уайлдвуда. Выяснить, где сейчас живет бывший начальник полиции и бывшая возлюбленная, он теперь один не сумеет.
Сайкс закурил и раздвинул выцветшие занавески. Соседский трейлер стоял метрах в тридцати от его жилища, и он мог видеть прикрепленные к стенке картинки из журналов, портреты прославленных автогонщиков и звезд рока восьмидесятых годов, развороты с голыми девочками из «Плейгерл».
Сайкс переложил из сумки в холодильник пиво, хлеб, копченую колбасу, пакет горчицы. Лотерейные билеты он сунул в карман.
Купить кое-какую мебелишку для уюта было еще легче, чем джип. Оплачивать товар можно в рассрочку на протяжении года. «Всего года?» – хохотнув, переспросил он продавщицу. «Целый год! – подумал Сайкс. – Если б они знали…»
Последнее время Сайкс часто думал о тюрьме и вспоминал, как в первый же день попал на прием к докторше-психиатру. Он мотал срок в Льюисберге, штат Пенсильвания, когда в целях улучшения пенитенциарной системы правительство начало федеральную программу приватизации мест заключения. В одну из таких тюрем вместе с семьюстами пятьюдесятью другими осужденными и закатали Сайкса. Находилась эта тюрьма в Тексоме, штат Оклахома.
Частная тюрьма – подобной Сайкс не видывал. Административные коридоры украшали картины, пол в комнатах отдыха был устлан ковром, в столовых играла негромкая музыка, спортивные залы напоминали оздоровительные курортные клубы.
– Хорошо, что вы попали к нам, мистер Сайкс, – сказала врачиха, протягивая ему маленькую сухонькую руку. – Надеюсь, персонал нашего реабилитационного центра понравится вам больше, чем мужланы в Льюисберге.
Под стильной короткой стрижкой белокурых волос у врачихи виднелись вытянутые капли красных сережек, которые показались Сайксу каплями крови. Она села и с искрящимся шорохом нейлона положила ногу на ногу. Он чувствовал запах дорогой пудры, идущей от ее тела, необычный, приятный, не то что запах дешевого порошка, который накладывала на дряблые складки шеи его мать, накладывала долго, старательно и потом выглядела так, будто ее ударили мешком с мукой.
– Не хотите ли попить, мистер Сайкс? – Врачиха взяла графин из нержавеющей стали и налила ему воды. В стакане мелодично позвякивали льдинки.
За окном на ветру плясали снежинки. По краям рам с пуленепробиваемыми стеклами оседал иней. Между двумя пуговицами у врачихи разошлась блузка, и Сайкс не отрываясь смотрел на ее белый плоский живот.
– Как, нравится? – спросила она.
Сайкс поднял голову. Ничего подобного он в жизни не видел.
– Я дам вам все возможности к самовыражению. В нашем центре есть, разумеется, свои правила, но они не запрещают говорить то, что вы думаете.
Ее слова падали медленно и мерно и, как кирпичики, становились одно к одному.
– Вы хотите вернуться туда? – Врачиха протянула руку к окну, словно указывая на мир, лежащий где-то там, далеко.
Сайкс смотрел на нее и молчал.
– Подумайте, как вы росли. У вас не было условий для нормального развития. Ваши родители, учителя и полицейские сделали вас таким, какой вы есть.
Теперь она левую ногу закинула на правую.
– Вы должны научиться сдерживать эмоции, мистер Сайкс, направлять ваше недовольство в безопасный канал. Постоянно контролировать свой темперамент. Таковы правила, принятые в человеческом сообществе, и условие вашего возвращения к нормальной жизни.
Возвращения? Неужели он в самом деле может выйти на свободу?
За долгие годы заключения Сайксу довелось переменить несколько профессий – работал в металлообрабатывающем цехе, на молочной ферме, последним в группе получил удостоверение механика-ремонтника бытовых приборов.
«Вы должны овладеть каким-нибудь ремеслом, – говорили тюремным птахам. – Тем, кого выпустят под надзор полиции, будет предоставлена работа, не бог весть какая и с минимальной зарплатой, но все же…» И вот им, сорока-, пятидесяти- и шестидесятилетним приходилось начинать с нуля.
Вставало и садилось солнце, шли дни, мчались недели, летели месяцы. Семидесятые годы стали восьмидесятыми, те плавно перетекли в девяностые, а там и новое столетие наступило. Каждую неделю психиатричка назначала Сайксу пятнадцатиминутный сеанс для выработки его будущего жизненного уклада, и за время, что он провел в тюрьме, переменилось лишь одно.
