обступили жёлтенькие трёхэтажные домики. Тускло горели уличные фонари, на накатанной до блеска горке шумели дети.
По спине пробежал холодок. А как мы вернёмся обратно? Неужели мы застряли тут, ещё в те времена, когда папа и мама даже не родились? Да я даже слово «Ленинград» видел только в учебнике по истории и на вокзале в Москве…
Макса, впрочем, положение дел не сильно пугало. Он деловито подошёл к кровати и протянул девочке руку для рукопожатия.
– Мы путешественники во времени, – сказал Макс. – Видишь жилет? Новая технология, между прочим.
– Но вы оба босые…
– Так задумано. В будущем все ходят босыми, а ещё не надевают пижаму на ночь, потому что в ней неудобно спать. И ещё это…
Подойдя к Максу, я мягко зажал ему рот и прошептал:
– Ты что, не слышал о временных петлях? Нельзя рассказывать людям из прошлого о технологиях будущего. А то произойдёт что-нибудь непредвиденное, и мы никогда не увидим маму и папу.
Я снова посмотрел на распахнутое окно. Пол за занавесками уже был покрыт снежком.
– Вы с Марса? – спросила девочка, откладывая книгу. – Я читала о вас. Как интересно.
– Не то чтобы с Марса, – начал Макс, но я ловко ткнул его локтем в бок. – Нам вообще-то уже нужно уходить. Где тут у вас выход?
– А я бы послушала про жизнь на Марсе. – Девочка легко соскочила с кровати, посветила фонариком на наши лица. – Думаю, там очень красиво и мило. У вас есть города? Животные? Шоколад? Очень люблю шоколад.
У девочки были длинные светлые волосы, а ещё от неё приятно пахло. Тёплым молоком.
– У нас много чего есть, – сказал я. – Но нам действительно нужно идти. Мы случайно здесь…
Правда, я не знал, куда вообще идти и что делать. На всякий случай шагнул к окну.
Девочка тяжело вздохнула.
– Мама говорит, что я вечно выдумываю всякое. Мне никто не верит. Я однажды шла в школу, прыгнула на лёд и провалилась по пояс. Там был открытый люк. И знаете что? Даже учительница сказала, что я фантазёрка. Родителей в школу вызывали.
– А я один раз закопал в снег игрушечный паровозик, а он через две недели вырос в настоящий большой паровоз, – сказал Макс. – Но это шутка. Мне тоже никто не верит никогда.
Он вдруг подошёл к девочке и протянул ей книгу, которую держал всё это время.
– Держи. Как доказательство, что ты видела пришельцев.
– Нельзя такое… – начал было я, но меня отвлекло резкое движение.
Через окно в комнату перешагнул дедушка. С его-то длинными ногами это было сделать легче лёгкого.
– Балуемся, дети? – спросил он, хмуро поглядывая то на меня, то на Макса. – Лучше этого не делать. Мало ли какой свет в каком окне попадётся.
Девочка прижала книгу к груди обеими руками. Луч фонарика блуждал по потолку. Впрочем, дедушка не обратил на неё внимания.
– Пойдёмте, – сказал он, возвращаясь к окну. – По одному. Живее, дети.
За окном снова было темно, туманно и безлюдно. Где-то горели другие окна. На каменной полоске мостовой стояла бабушка.
Я помахал девочке, перебрался через подоконник и спрыгнул на камни. Привычная морось облепила щёки. Макс спрыгнул тоже, а за ним и дедушка, аккуратно закрывший деревянные оконные рамы.
Макс тут же прилип носом к стеклу и пробормотал:
– Она читает нашу книгу! Теперь ей точно поверят!
Я спросил у дедушки:
– Долго нам ждать?
– Сколько придётся, – ответил он. – У каждого чинителя свои представления о времени.
По моим ощущениям, времени прошло не много. Макс несколько раз перебежал от одного светящегося окна к другому, а затем из темноты вышел Дажь, чинитель света.
Он вернул дедушке лист бумаги. Я увидел, что лист теперь светится несколькими точками. Дедушка внимательно изучил изображение, шевеля бровями. Неопределённо хмыкнул.
– Теперь мы квиты, – сказал он. – Спасибо.
Чинитель молча поковылял обратно. Мы пошли за ним. Макс немного угомонился и взял меня за руку.
Окна постепенно гасли, их становилось меньше, а вокруг темнее, ещё темнее, и вскоре мы оказались в сплошном сером полумраке под мостом. Волны плескались о влажные камни, клочья тумана, прорвавшись сквозь морось, плыли над водой.
– Желаю вам удачи, – сказал чинитель.
– Вы будете заглядывать к нам в окна? – спросил Макс.
– Только если потребуется. Чтобы не угасал свет.
– Тогда имейте в виду, я иногда показываю язык. Но не вам, а собственному отражению.
– Обязательно учту.
Макс направился к лодке. Бабушка и дедушка догнали его, помогли забраться. Я тоже сел на скамейку. Удивительно (хотя чему теперь ещё удивляться?), но «лизуны» на наших жилетах уже почти стёрлись и не светились.
Дедушка оттолкнулся веслом от берега, и лодка, покачиваясь на волнах, поплыла к дождевой дымке, укутывающей границу моста. Я во все глаза смотрел на пятачок берега под мостом, но так и не уловил момента, когда чинитель света исчез. Вот он стоял – а вот больше его нет. Ни пятнышка света, ни единого мистического окошка. Ничего, кроме вечной серости.
Глава пятая, в которой мы спасаемся от Рыбака и теряем лодку
– У меня нехорошее предчувствие, – сказала бабушка, едва мы выплыли из-под моста.
Подозреваю, предчувствие было у нас у всех. Я вглядывался в раскинувшийся туман, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Морось снова облепила лицо. Волны за бортом беспокоились, ударялись о лодку с неистовой силой, и ветер был с ними заодно, так и норовил схватить за шиворот и опрокинуть.
Река здесь была шире, без берегов, только где-то вдалеке различались шпили башен. Они были особенно чёрные даже в черноте опускающейся ночи.
Отплыв от моста, дедушка убрал вёсла, достал карту и, развернув, долго всматривался в перемигивающиеся точки. Повертел головой. У дедушки не было компаса или хотя бы телефона, так что я не понял, как он вообще ориентируется по карте.
– Почему рыба так далеко? Почему мы не можем её просто позвать? Должны же быть какие-то способы связи? – спросил я, едва перекрикивая шум ветра и волн.
– Она чувствует Рыбака и прячется, – крикнула в ответ бабушка. – А ещё рыба давным-давно не выплывала так близко к настоящему Петербургу. Ей много лет, а чтобы проплыть всю Изнанку, нужны силы. Не всем это удаётся.
Дедушка убрал карту и снова начал грести.
Ветер нарастал, а вместе с ним и дождь. Я по-прежнему не мёрз, но капли оставляли на коже неприятный морозный зуд, будто кусали комары. Ледяные комары. Макс, судя по всему, тоже их чувствовал и то и дело
