«Обрете же тоу Евангелие и Псалтирь роусьскими письмены писано, и чловека обрете глаголюща тою беседою, и силоу речи приямъ… вскоре начат чести и сказали, и мнози ея емоу дивляхоу».
«Пойду, на Русь погляжу…» — до сих пор говорят старики в глухих деревнях об утренней заре…
Мы уже упоминали о символике вепря и медведя, о которой подробно писал Р. Генон, согласно которому именно земля Варахи (то есть земля варягов, по толкованию А. Г. Дугина) тождественна «солнечной земле» или «изначальной Сирии».
«Добавим, — пишет Генон, — что тот корень имеет еще и другой смысл, смысл выбора или „избрания“ (вара), который, очевидно, не менее подобает региону, повсюду обозначаемому такими именами, как „земля избранных“, „земля святых“, или „земля блаженных“ (варять по-церковно-славянски — встречать — В. К.) […] И это, помимо всего прочего, является результатом того факта, что в древности вепрь олицетворял созвездие, позже ставшее Большой Медведицей […] Вот почему имя бор могло быть перенесено с вепря на медведя, а сама Борея, „земля вепря“, могла вследствие этого в определенный момент стать „землей медведя“ […]; санкритское слово рикша означает „медведь“, на кельтском это арт, на греческом арктос, на латинском — урсус […] В самом деле, рикша есть также в самом общем значении, звезда, то есть, в конечном счете, „свет“ (archis), от корня arch или ruch, „блистать“ или „освещать“.
Установленная таким образом близость между медведем и светом не исключение в животной символике».
Напомним, что медведь, как и его вечная спутница — пчела — были родовыми, династическими символами Меровингов. В то же время, по преданиям, на спине у них можно было встретить и щетину вепря, но, по бестиарию, каждый царь был прежде всего Ursus или Urs.
URS — RUS. Вот какого медведя в «дивном Дивееве» в САРовском бору кормил, «окормлял» тот, о ком Царица Небеси и Земли сказала: «Сей есть от Рода Нашего».
Вот какой «славянский» язык принес с собою Мiровей-Винделик, вот на что восставали латинские магнаты, будущие Пипиниды-Каролинги, истинные создатели Римо-католичества и исконные враги «державы князя Рош», одновременно «Новой Франкии» и «Старой Руси»!
Итак, Рюрик…
НОВГОРОД ПРАВОСЛАВНЫЙ И МОНАРХИЧЕСКИЙ
А теперь пришло время ответить на вопрос, поставленный нами ранее: какому же в действительности Русскому царю, основателю Династии, дан был Константинов венец в древняя убо лета? И следовательно, какому кесарю Августу наследовали Рюриковичи, согласно Степенной книге?
В 496 году внук Меровея Хлодвиг Великий принимает Святое Крещение. Казалось бы, к этому времени уже многие местные князья и вожди переходят в християнство и становятся членами Единой Соборной и Апостольской Православной Церкви. Однако Византийский Император, считавшийся тогда Царем всех православных (при тогда еще «первом среди равных» Римском епископе), сразу же дарует Хлодвигу не только должность консула (что обычно), но особый титул Августа, принадлежавший только самим Византийским Императорам.
Почему? Помимо прочих оснований, Император (а, точнее, окормлявшие его старцы) исходил из церковного учения об «удерживающем теперь», то есть некоем царстве, способном явиться преградой приходу антихриста. Позже, в IX веке эта идея была оформлена в виде учения о Roma mobilis, «движущемся Риме»: при падении одного царства мiровое служение «удерживающего теперь» переходит к другому по преемству. От первого Рима это перешло ко второму — Византии, и, даже если сами императоры надеялись, что Империя будет стоять вечно, то Церковь не могла не мыслить о возможных «запасных вариантах».Это уже факт собственно византийской истории, имеющей к нашей теме отношение косвенное. К тому же сама Империя, строго говоря, не выработала последовательно монархического государствоустройства в силу отсутствия династического преемства как такового. Так ведь, собственно, и родился Второй, а затем и Третий Рим.
«Общественное строительство, — писал Р. В. Багдасаров, — зиждилось на стыке двух чинов: basileia, царства и omonoia, соборности. Преемство византийской политики восходило к Александру Великому, а через него к восточным деспотиям и римским установлениям. Однако попытка Константина сделать власть наследственной и рассматривать Империю как достояние своего дома и рода (следуя званию Нового Израиля) не удалась, хотя впоследствии неоднократно повторялось разными династиями — Македонской, Комнинов, Палеологов».
Как будто ромейским династиям не хватало некоего тончайшего, но нерушимого основания, некоей materia prima, необходимой для их ars magna. Дерзнем уподобиться тем, кого средневековье именовало «щедрыми авторами»: не хватало истинно царской крови. Только этим можно объяснить тот несомненный факт, на который, не объясняя его по существу, указывает Б.А.Успенский, — «помазание византийских императоров соответствует помазанию Пипина Короткого, и при этом помазание византийских императоров начинается гораздо позже, чем помазание западных монархов, — надо полагать, под западным влиянием».
В случае же Меровингов (а потом и, как мы уже видим, восточных Меровингов — Рюриковичей) речь шла о издревле царствовавшей по собственному праву монархической династии, о единстве крови, мvропомазания и права. Именно это было видимо явлено при крещении Хлодвига. Согласно летописцу Хинкмару, во время крещения с небес слетела голубка, принесшая в клюве хрустальный сосуд (Saint Ampule) c драгоценным мvром, которым был когда-то помазан на царство сам царь Давыд. Французский исследователь Жан Робен писал об этом так: «Хлодвиг был главой Regnum Francorum, царства, которому суждено было в дальнейшем стать Францией и „первородной нацией“. И вот Император Востока, Анастасий I, кроме титулов патриция и консула, передает ему Императорские инсигнии, которые Меровинг с особой торжественностью получает в Туре, повинуясь сверхисторическому велению, соделывающему Хлодвига продолжателем не только Империи, но также и священного Царства Давыда, чрез помазание чудесного происхождения елеем из Нерукотворной Святой Сткляницы (Saint Ampule)». Между прочим, Святая Сткляница многие века хранилась в кафедральном соборе в Реймсе, древней столице Царей (Rois, королей). «Этот драгоценный сосуд, — писал Э. Канселье, — был разбит в 1794 году публично на городской площади Реймса членом конвента Рюлем (Ruhl), через год окончившим свои дни жалким образом, подставив голову под пистолет».
Речь идет, разумеется, о той самой революции, которая, по словам самих ее вожаков, породила французскую нацию. И здесь мы должны помнить, что Меровинги не были собственно «французскими королями». Они становились именно християнскими государями вне зависимости от расположения их царства, царями священной земли, Roma mobilis, причем хронологически еще до формирования полноценной симфонии Церкви и Царства в Византии. Как писал Р. В. Багдасаров, «Слияние эллинского самосознания с римской государственностью и духовным чином Израиля произошло в VII в. при императоре Ираклии, когда после присоединения Персии (629) он возвратил христианам отвоеванный Святой Крест и частично восстановил территорию, подвластную Александру. Это всколыхнуло греческий патриотизм. Наследники Ираклия стали носить эллинский титул „василевс“ вместо латинского „император“, однако подданных продолжали называть римлянами (ромеями). Кроме воинской субординации, греческий язык вытеснил латинский повсюду и прежде всего — в богослужении, законодательстве». При это исполнение предсказания блаженного Августина, сделанное еще в IV веке, о том, что в Империи должен воцариться королевский род франков, к VII в. Не исполнилось. Что же касается будущей Франции, то первые упоминания о ней относятся только к X веку, когда население бывшей империи Карла Великого разделяется на германское и французское. Сами владения Хлодвига назывались тогда Нейстрия и Австразия (Austre Asie, Другая Азия) или Troya Minor (Малая Троя). А вот о державе князя Роша, возникшей, согласно арабским источникам, после Шалонской битвы, говорить вполне правомерно. Однако держава эта, несмотря на всю свою церковную, королевскую и имперскую легитимность, явно шла к упадку. О причине мы уже говорили — латинизация галло-римской знати, по существу не являвшейся истинной аристократией, а формировавшей скорее спаянный латинизированный христианством класс собственников, противостояние которого с Меровингами становилось неизбежным. «Франки, — писал В. М. Золин, — все чаще не любили вспоминать о своих восточных истоках, но историю было трудно переделать». Впрочем, это касается не Меровингов, а вот этой самой «знати», в значительной степени состоявшей из приобретавшего северные земли римского патрициата и латинских, тогда еще формально не отделившихся от Вселенской Церкви, но уже все более обособившихся, епископов и клира. Процесс этот отражается во Франкском королевстве сначала как «война символов» — признание Святой Пасхи, как главного праздника года Меровингами (будущая православная тенденция) и Рождества Христова мажордомами (будущая католическая тенденция), особое почитание святого Дионисия Ареопагита, отождествляемого с Дионисием Парижским Меровингами (Corpus Areopagiticum — основа мистического богословия Восточной Церкви), и святого Петра мажордомами; достаточно свободное отношение к закону (вплоть до явных «перехлестов» полигамии) у Меровингов и, напротив, законничество мажордомов, решительно поддерживаемое латинским клиром, и даже служение Литургии по-гречески в «меровингских монастырях» и на латыни в будущих т. н. каролингских. И так во всем — вплоть до именования дворца — palatium (ср. «палаты») у Меровингов и «castellum» у «новой знати».
