Павел Наумович покрутил мою руку вверх, вниз и вбок и объявил, что с его стороны там все в порядке, просто рука отнялась. Я поняла, что кто-то отнял у меня руку, но не поняла, кто. «В этой руке все по твоей части. Типичная истерия», - сказал Павел Наумович Сабине. «Я так и думала, - ответила Сабина. – Просто хотела проверить для гарантии». Прибавилось еще два новых слова – истерия и гарантия. Меня она утешила: «Не пугайся. Я тобой займусь и мы вернем тебе руку. А пока я помогу тебе сварить кашу». Я съела кашу и запила куриным бульоном, которым они меня угостили.
После обеда Павел Наумович ушел, а Сабина повела меня к себе в столовую, и с этого дня начались наши странные ежедневные разговоры. Каждый день после школы Сабина укладывала меня на потертый диван в столовой и просила рассказывать ей мои сны. Мама Валя пожаловалась Павлу Наумовичу: «Что за выдумки, разговорами лечить ребенка. Лекарство ей надо дать хорошее, а не в игры с ней играть!» На что Павел Наумович ей ответил: «Доверьтесь Сабине. Она большой специалист в лечении детских расстройств». И мама Валя смирилась – она очень уважала Павла Наумовича.
А мы с Сабиной и вправду играли в игры: она говорила слово, а я отвечала первое, что приходило мне в голову:
Окно - дверь, Трамвай - рельсы, Трамвай - остановка
Остановка - парк, Парк - бежать, Бежать - фонтан
Забор - кусты, Велосипед -...
Когда она сказала «велосипед», я ничего не могла придумать. Я начала дрожать, а она повторила: «велосипед». Тогда я схватила подушку и бросила ее в Сабину левой рукой, а потом скатилась с дивана на пол и больно стукнулась головой об ножку стола. Она подняла меня, уложила обратно и накапала в нос что-то из своей бутылочки. Я перестала дрожать и вдруг заснула. Проснулась я от громких голосов – Рената и Ева вернулись домой, поели и собирались уходить на репетицию. Я не успела открыть глаза, и они думали, что я еще сплю.
«Мама, - сказала Рената - ты еще долго собираешься возиться с этой калекой? Лучше бы ты разок сходила с нами и послушала, как мы играем».
«Я обязательно приду послушать, девочки. Вот только немного подлечу Линочку и приду».
«Я уже привыкла, что наша очередь всегда вторая, но иногда у меня лопается терпение».
«Пойми, я так давно забросила свою профессию. Мне иногда кажется, что я уже умерла». Я услышала, как в голосе Сабины зазвенели слеэы. Меня залила горячая волна, я вскочила с дивана, и заорала: «Отдай мой велосипед!»
«Она помешалась на этом велосипеде!» - засмеялась Рената и ушла, громко хлопнув дверью. Ева поцеловала мать и попросила: «Не сердись на Ренату, у нее большие огорчения». И выскочила на лестницу догонять сестру.
«Может она права, я совсем ее забросила, - пробормотала Сабина, - но сейчас давай вернемся к велосипеду. Ведь у тебя нет велосипеда?»
Я сразу сообразила, как надо ответить: «Он мне приснился во сне».
«Давно приснился?»
«Первый раз - давно. А с тех пор снится часто, почти каждую ночь».
«Что за велосипед - двухколесный?»
«Нет, трехколесный», - я тут же испугалась, ведь он и вправду был трехколесный.
«Кто же у тебя забрал твой голубой велосипед?»
«Не голубой, а красный», - прошептала я, все глубже увязая в подробностях. Мне ужасно захотелось все-все ей рассказать.
«Ну хорошо, пусть красный, но кто его забрал?»
«Один толстый мальчишка с Пушкинской улицы».
«Разве ты ходила на Пушкинскую улицу? Это далеко».
«Я хожу туда во сне».
«А откуда ты знаешь, как выглядит Пушкинская улица, если ты никогда там не была?»
«Я была там давным-давно, я даже жила там с мамой и папой».
«Разве? А я думала, что вы приехали из Ахтырки!»
«Ну да, мы приехали из Ахтырки. А до Ахтырки... - я почувствовала, что иду ко дну, и забарахталась. – Я не помню, где мы жили до Ахтырки... я была маленькая...»
«Но ты помнишь, что у тебя был красный трехколесный велосипед».
Тут зазвенел дверной звонок. Он звонил не раз и не два, он звонил без перерыва. Сабина стала белая, как мел, и попыталась встать со стула, но ноги у нее подкосились. Я села и уставилась на нее - что делать? Она сказала еле слышно: «Пойди, детка, открой». Я не двинулась с места, а звонок все звенел и звенел. «Как открыть? - прошептала я. - Левой рукой?» «А ты постарайся и открой левой».
Я постаралась и открыла левой - за дверью стояла Ирка Краско, с которой мы последнее время сильно подружились. «Собирайся и поехали к нам обедать. Няня Даша приготовила обалденный борщ и позволила мне пригласить тебя».
У меня потемнело в глазах: «А как я дойду? Ты же знаешь, что у меня рука...».
«При чем тут рука? Внизу стоит наша машина с шофером Колей – он нас в два счета довезет».
Я сказала : «Заходи. Что ты стоишь в дверях?», и помчалась к Сабине. Ирка пошла за мной.
«Вы слышали, Сабина Николаевна? Ира зовет меня к ним обедать, но у нас ведь лечение».
«Раз тебя приглашают на обед, мы можем перенести...»- начала Сабина, но я перебила ее по-немецки: «Сделайте, что хотите, но не отпускайте меня туда!»
Сабина не стала выяснять, почему я так не хочу идти к Ирке, она только спросила: «А где ты живешь, Ира? На Пушкинской?»
«Ну да, на Пушкинской, возле парка».
Сабина бросила на меня быстрый взгляд, от которого я вся похолодела:
«Понимаешь, я не могу отпустить Лину без разрешения ее мамы...»
«Но шофер Коля отвезет ее обратно!» - огорченно крикнула Ирка.
«А главное - я провожу с нею курс лечения, который нельзя прерывать. Ведь ты же не хочешь, чтобы она навсегда осталась с покалеченной рукой?»
«Нет, нет, конечно не хочу! Линка моя лучшая подруга! Только с ней я могу говорить о книжках. Мне больше не с кем. Мама и папа всегда заняты, а Митька совсем дурак».
«Что же он целый день делает? Катается на велосипеде?»
«Как вы догадались? – восхитилась Ирка. – Мама говорит, что у него на попе вырос мозоль от этого велосипеда».
«А велосипед какой - красный трехколесный?»
«Ну да, - закивала Ирка, - красный трехколесный». И я поняла, что мне конец.
Ирка убежала, огорченная. Мне пришлось пообещать, что в следующий раз я обязательно приду к ним, когда няня Даша нажарит блинчиков с мясом. Я пообещала, хоть знала, что не приду к ним никогда. Сабина заперла дверь и вернулась ко мне:
«Значит, ты в тот день пошла на Пушкинскую восемьдесят три и увидела ее брата Митьку на своем велосипеде. Или тебе это приснилось?»
«Я же сказала, что приснилось!» - сказала я твердо, хоть знала, что она мне не верит.
«Почему же ты вернулась вся исцарапанная? Ты поцарапалась во сне?»
На это мне оставалось только закатить скандал. И я закатила - я вскочила с дивана, выбежала в коридор и стала швырять в Сабину все туфли, и наши, и ихние. Когда туфли кончились, а их было немного и у нас, и у них, я села на пол и заплакала. Сабина подошла, обняла меня за плечи и сказала ласково, будто это не я швыряла в нее туфли:
«Ну, поскандалила и хватит. Теперь расскажи мне все спокойно и по порядку».
И я ей все рассказала, спокойно и по порядку – и про маму с папой, и про маму Валю с папой Лешей, и про то, как я стала Столярова, и как Митенька ехал на меня на красном велосипеде, и как Ирка с няней Дашей искали меня в кустах, и как шофер Коля привез Ирку в нашу школу и мы с ней подружились. И когда я кончила рассказывать, я утерла сопли правой рукой.
5.
Жизнь пошла почти спокойная. Мама Валя, наконец, поверила в Сабину, Павел Наумович опять уехал к себе в Краснодар, где у него, вроде бы, была другая жена, на которой он женился, пока Сабина моталась по заграницам, вместо того, чтобы ехать к мужу. За это упрекала ее Рената, когда сердилась на мать, а сердилась она все чаще и чаще. Ева утешала Сабину, что Рената сердится от огорчения за свою грустную жизнь, которая, по ее словам, пропадает даром.
Она могла бы быть концертирующей (шикарное новое слово!) пианисткой, а не бренчать ерунду на детских утренниках. Сабина жаловалась мне: «Она права, бедная моя девочка. Но при чем тут я?»
После того, как я открыла Сабине всю правду о себе, она дружила со мной больше, чем со своими дочками. Наверно потому, что я не играла ни на скрипке, ни на пианино, а целые дни сидела рядом с ней и училась всему, чему она хотела меня научить. А они ничему не хотели у нее учиться – им казалось, что она испортила им жизнь: зачем она столько лет провела заграницей и зачем вернулась в Россию? А мне она жизнь только исправила, и я ей рассказывала все, что со мной случалось.
Главной моей заботой стала Ирка Краско, которая ни на шаг от меня не отходила ни на одной переменке. Я уже догадалась, что ей очень одиноко в нашей роскошной квартире, - еще бы, целый день торчать там с глупой няней Дашей и с глупым толстым Митенькой! Ее никуда не выпускали без шофера Коли, а она никуда не хотела с ним ездить - она была уверена, что он за ней шпионит. Может, это ей казалось от бесконечных книжек, которые она с тоски читала без перерыва, а может, он и вправду за ней шпионил? Ведь странно, что его оставили возить Иркиного папу, после того, как он много лет возил моего. Может, он и за нашими папами шпионил?
