— Эти люди, что живут рядом, — пожаловалась Софи, глядя с неприязнью на соседнее крыльцо, — вечно уносят мое молоко, но я с ними не спорю. Я просто тихонько подхожу и забираю его назад. Ты только посмотри, в каком состоянии их почтовый ящик! Мне кажется, Эррол продал эти дома, а то бы им такого никогда не позволили!
Джонни согласился, что видел почтовые ящики получше.
— По-моему, теперь там живет домовладелец, — быстро продолжала Софи, изящно выговаривая слова. — Знаешь, пока Эррол был жив, я никогда не задумывалась о плате за дом, а теперь мне все время приходится платить. Конечно, я всегда беру расписку.
Для начала они зашли на почту, где Джонни взял денег со своего счета. У него еще оставалось немного, хотя бóльшая часть денег, заработанных в то время, когда они с Дженин выступали в рекламе, была вложена в выбранную отцом финансовую компанию. Он никогда не считал, что они действительно принадлежат ему (даже, пожалуй, еще меньше, чем пособие по безработице), хотя время от времени ему разрешалось брать немного из этих денег. Из них он заплатил недавно штраф за нарушение общественного порядка; скоро ему предстояло заплатить еще один.
Софи, стоявшая рядом, что-то бормотала, уставясь в пустой бланк; Джонни заметил, что она все больше нервничает. Она изо всех сил нажимала на ручку, взятую со стола, очевидно надеясь выдавить из нее слова, однако забыв, что надо при этом вести ею по бумаге.
В конце концов пришлось Джонни помочь ей — он продиктовал ей номер счета, показал, где надо поставить имя, и произнес его по буквам.
— Мне иногда помогает вон та девушка за перегородкой, — призналась Софи. — Они здесь очень внимательны.
— Я рад, что у тебя на книжке что-то есть, — сказал с удивлением Джонни, увидев у нее на счете приличную сумму. Ее дом, шляпка и сумочка заставили его предположить, что она очень бедна.
— Эррол умел беречь деньги, — ответила Софи, спускаясь за ним по ступенькам. — Конечно, люди его круга без этого не могли. Вот когда я поняла, как мы швыряли деньги в доброе старое время. В юности Эрролу жилось очень трудно. А потом он воевал в Первую мировую.
— Значит, мы с тобой оба разбогатели, Софи, — ответил Джонни. — Теперь давай потратим эти денежки!
И они побежали через улицу, не глядя, где там переход, — белый фургон бешено засигналил и, треща покалеченной выхлопной трубой, чуть не наехал прямо на них. Софи остановилась посреди улицы, готовая заспорить с водителем, но Джонни потянул ее за собой и, только когда они благополучно добрались до противоположной стороны, поглядел вслед фургону. Они миновали паб "Колвилл" и вышли к магазинам.
— А вот и пирожки! — весело вскричала Софи и уверенно свернула в молочный бар, где хозяин как раз выставлял в витрину подносы с бутербродами и пирожками, прикрывая их марлей.
У одной стены в баре стоял стол, покрытый клетчатой скатертью, а по сторонам — два стула. Продавец не отходил от них ни на шаг, пока Софи выбирала пирожки, — она отказалась от щипцов, а некоторые пирожки, которые почему-то после тщательного осмотра ее не удовлетворяли, пыталась положить назад.
Джонни с удивлением заметил, что ее поведение его смущает. Он-то полагал, что такие мелочи его не трогают. Он неловко топтался возле Софи, вздыхая и тряся головой, давая продавцу понять, что совсем ее не одобряет.
— Софи! Ты тот пирожок трогала! Ты на него дышала! — возмутился Джонни, точь-в-точь как его мать.
— Но этот такой аппетитный! — возразила Софи и так вцепилась в другой пирожок, что казалось, будто он сейчас запищит от возмущения.
— Тогда раскошеливайся! Бери оба! — предложил Джонни. Продавец улыбнулся.
— Бери оба! — расхохоталась Софи. — Ах ты Боже мой! Бери оба! Но она-таки взяла оба и заплатила за чай и пирожки с видом маленькой девочки, впервые тратящей карманные деньги.
Получив сдачу, она уставилась на монеты, лежащие у нее на ладони, совсем как Джонни смотрел на слова "улица Маррибел", записанные на его руке.
— Присматриваешь за ней? — полюбопытствовал продавец. Ему явно хотелось узнать побольше о странном спутнике пользовавшейся дурной славой покупательницы. — Давно пора.
А потом они уселись в баре друг против друга, и Софи разлила чай, наконец-то заваренный как надо.
"Что же, — подумал Джонни, — бывают места и похуже".
— А на небе ни тучки! Ну просто ни одной тучки, — объявила Софи, с восторгом подняв глаза.
Джонни посмотрел вверх. Потолок в молочной был выкрашен в ровный голубой цвет. Под взглядом Софи он уходил ввысь и приобретал глубину.
Не позволяя взору задерживаться на его поверхности, Джонни, но примеру Софи, напряженно смотрел вверх. Потолок подымался все выше... и выше... и наконец уходил в бесконечность. Пока он глядел ввысь, изумленный силой ее внушения, Софи взяла в свои узловатые пальцы еще пирожок и, открыв рот, слегка высунула язык. Отведя взор от бесконечного потолка, Джонни подумал, что она похожа на старого клюющего корм попугая, только одетого в пальто и шляпу, и тут же со смутным беспокойством отметил, что грудь ее пальто чем-то заляпана.
Кто же такая Софи? За спиной у нее целая жизнь, но память ей отказала. Она была замужем, возможно где-то живут ее дети. В одном он не сомневался: в прошлом, когда она лучше понимала, что происходит, она бы никогда не показалась на людях в одежде с пятнами от пищи. И никогда бы не надела на юбку пояс с подвязками.
Джонни взял пирожок, но не стал есть, просто сидел с ним в руке, глядя на голубой потолок и думая о бесконечности неба и моря. Странно, что они так красивы и в то же время так ужасны.
— Это я виноват, — закричал тогда Джонни. — Я шел прямо за ней.
— Не говори им! — ответила Бонни. — Я скажу, что ты был со мной здесь, наверху.
Она скрестила руки на груди, обхватив себя за плечи, чтобы унять дрожь, но все равно браслеты на запястьях и цепочки вокруг шеи все время тихонько позвякивали. Она так дрожала, что кольца на ее пальцах и серебряные звезды на широких рукавах шифоновой блузы мерцали в вечернем свете.
— Я скажу, что ты был со мной здесь, наверху, — повторила Бонни. — Они не будут тебя допрашивать.
И она протянула руки — и прижала Джонни к себе. Они стояли обнявшись, под знаком "Опасно!" Но все это было давно.
Софи, сидевшая напротив него за столом, вежливо кашлянула и развернула бумажную салфетку. С минуту она внимательно рассматривала ее, а потом подняла глаза и улыбнулась Джонни.
— Я люблю хорошие книги, — сказала она, — но в этой шрифт слишком мелкий.
Джонни заметил, что она с завистью поглядывает на пирожок в его руке, и положил его к ней на тарелку.
— Ты всегда был джентльменом! — воскликнула она, изящно склонив голову.
И съела пирожок, оставив на верхней губе небольшие усики из крема. Спустя немного они вышли бок о бок из молочной. Увидев в витрине свое лицо, искаженное стеклом, Джонни подумал, что, хотя они совсем не похожи друг на друга, что-то в них есть общее.
Оба они отщепенцы, отверженные.
В магазине Софи тут же устремилась к полкам с печеньем, но Джонни удалось перехватить ее и направить к полкам с чаем, растворимым кофе, яйцами, маслом, хлебом "Здоровье" и сардинами. Он посоветовал ей также купить большую коробку сухого корма для кошек. Себе же он купил зубную щетку — словно собирался еще раз переночевать у Софи, в то время как твердо решил отчалить домой, как только удастся доставить ее к ней на кухню и покормить. Во "Фруктах и овощах" он купил ей на собственные деньги апельсины, помидоры и салат. У нее будет приличный запас пищи — это облегчало ему мысль о том, что он оставляет человека, нуждающегося в помощи, потерянного в равнодушном шуме города.
"Я ведь ей ничего не должен, практически ничего", — прошептал он, кивая в знак согласия с самим собой. Никто ему ничего не скажет, если он сейчас отправится домой. Это нормальное решение. Но в то же время мысль о том, как это он оказался в таком обществе, не давала ему покоя. Одна звезда в процессе распада вращается вокруг другой.
Напротив фруктового был электрический магазин; на вывеске стояло "Ф. Дж. Фаулер" — наверняка родственник этого гада Нева. Нев родился в Колвилле, всю жизнь прожил в Колвилле, имел множество родных в Колвилле. Небось не сомневается, что раз он Фаулер, это дает ему право распоряжаться людьми. Колвилл весь провонял Невом. В любую минуту он может вылететь из-за угла на своем велосипеде, с ножом за поясом, и тогда...
— К черту Нева! — пробормотал Джонни. — Чего мне теперь его бояться?
Они не спеша пошли назад. Осеннее солнце пригревало, заливая улицу золотистым светом. Ветер веял прохладой, отчего вспоминались далекие горы, костры в садах, шелест сухих листьев, слетающих с каштанов у реки, и снежные вершины гор где-то далеко на западе. Джонни всматривался в город. Сейчас он выглядел обычно, ночного отчуждения как не бывало. И все же Джонни то и дело чудилось, что он угодил в одну из тех фантастических историй, которые так любила рассказывать Бонни, историй с переодеваниями, нежданными встречами и волшебными превращениями. Если Дженин порой как бы излучала свет, то Бонни его поглощала, так что Джонни она всегда вспоминалась смутно. Яснее всего она выступала в свете собственных историй и горестных шуток.
