Автобус приехал почти пустой, и дядя Жора юркнул в него первым. Он забился к окошку и, повернувшись к отцу, сказал, что надо было дождаться темноты и тогда ехать. Он походил на куколку гусеницы. «Ничего, — сказал отец и похлопал его по ватному плечу. — Кронштадтские нигде не пропадали!» — Он предложил ему снять с головы капюшон и надеть шляпу, но брат отказался. Я протянул кондукторше деньги, как выяснилось мало. «Если с вами инвалид, пусть покажет удостоверение», — сказал кондукторша. Я извинился и откопал еще тридцать копеек. Дядя Жора достал из футляра бинокль и навел окуляры на кондукторшу. «Да ладно, — махнула рукой тетенька, оторвав билеты на двоих. — Пусть не показывает…» — И пошла на свое место к двери. Дядя Жора перевернул бинокль на уменьшение и посмотрел ей вслед. Две бабульки с корзинками, сидевшие сзади на возвышении, дружно перекрестились и стали смотреть в окно замороженными глазами.
В Зеленогорске мы сошли не у вокзала, а попросились у водителя доехать с ним до кольца — там начинался пустырь, заросший кустами.
Пацан в школьной курточке, когда мы пробирались по канаве вдоль Кривоносовской, выстрелил в спину дяди Жоры из рогатки и заулюлюкал. Я потопал ему вслед ногами, но не побежал. «Вот так, — угрюмо сказал дядя Жора, — я терплю от своих родственничков. В воду свалили, одежду спалили… — Он быстро скинул рюкзак и нашарил в нем оставшуюся бутылку джина. — Хорошо не разбил, поросенок. Как я в таком виде Зинуле покажусь?..»
— Зайдем потихоньку ко мне, переоденешься, — сказал отец, садясь на край канавы. — А вечером спокойно выпьем под раков. Мы же не выскочки, чтобы сразу все рассказывать. Утрясется…
Мы сидели в канаве и обсуждали, как нам незаметно провести дядю Жору до дачи. Завидев прохожих, мы склоняли головы и делали вид, что коллективно справляем большую нужду, и они отворачивались. В конце Кривоносовской канава кончалась, и нам предстояло идти или бежать по отрезку асфальта, проложенного к продбазе, затем сворачивать в свою улочку и…
— Могу сказать соседям, что я был в этом комбинезоне, — грыз травинку отец. — Они все равно нас путают…
— Надо послать Кирюху на разведку! — вглядываясь через бинокль в конец улицы, сказал дядя Жора. — Может, и одежду принесешь?
Я сказал, что попробую.
— Дуй, Кирилл, — дядя Жора сунул мне бинокль, а отец, покопавшись в ведре, прикрытом папоротником, достал крупного красного рака:- Дашь Чарли, чтобы не скулил. Ключи на месте. Если нарвешься на тетю Зину, скажи, что мы пьем пиво у ларька, сейчас подойдем… И мигом обратно!
Не доходя до дачи метров двести, я лег под куст и навел бинокль на веранду дяди Жоры. Сквозь крупную листву сирени и тюлевые занавески на окнах смутно виднелась тетя Зина. Вот она появилась на крыльце, заперла дверь и, беззвучно шевеля губами, повертела головой: наверное, звала Чарли. Точно! Они вышли из калитки, и тетя Зина опустила ключи в карман халата. Огляделась, поправила очки и, повернувшись ко мне спиной, направилась в конец улицы. Чарли, шныряя по обочине и задирая лапу у каждого дерева, потрусил за ней. Скорее всего, она ненадолго пошла к соседке — Розе Ефимовне. Ага, вот они повернули к ее дому и скрылись в калитке. Я опрометью бросился назад доложить обстановку.
Дядя Жора азартно посмотрел на меня, на отца и, выскочив из канавы, как мог, припустил к даче. Мы шагом обогнали его у поворота. «Открывайте дверь, готовьте одежду!» — распорядился он, придерживая одной рукой капюшон, а другой подтягивая то, что считалось в его одеянии штанинами.
Дядя Жора важно прохаживался у своей веранды в отцовских штанах и свитере, когда вернулась тетя Зина с Чарли, и недоуменно оглядела его: «В чем это ты?»
— Промок немного, Сергей дал сухое. Где ты ходишь?
— Не хватало тебе простудиться! — тетя Зина стала торопливо отпирать дверь. — К Розе Ефимовне за рецептом ходила. Как ваша рыбалка?
— Рыбы нет, а раков полное ведро наловили, — дядя Жора закинул на плечо рюкзак и вошел в дом.
С колотящимся сердцем я влетел на нашу веранду и столкнулся с отцом:
— Ты ведро из канавы брал?
Отец страдальчески зажмурился и приложил руку ко лбу:
— Беги! Может, еще там! Стой!
Я вернулся. Отец вошел в комнату, скрипнул дверцей платяного шкафа и вынес мне хрустящую пятидесятирублевку:
— Если нет, то пробегись по буфетам, может, купишь, — отец хлопнул себя по затылку. — Вот дураки!..
…Обежав все буфеты, включая банный, я поплелся в рыбный магазин на проспекте Ленина, надеясь купить хоть какой-нибудь рыбешки.
У ворот закрывшегося рынка сидел на ящике инвалид Шлыков. Перед ним на куске картона краснели раки. Они были размером с наших и также вкусно пахли укропом, лавровым листом, перцем… «Самых крупных уже разобрали, — важно сказал Шлыков. — Сейчас и этих разберут, мужики за деньгами побежали…» — «Это откуда?» — торопливо спросил я. «С Красавицы, кажется, — сказал Шлыков. — Дай закурить». — «Беру все! За сколько отдадите?» — «За что купил, за то и отдам, — с достоинством сказал Шлыков. — Десятка!»
КАТЕР
Я вернулся с практики, и отец меня обрадовал: они с дядей Жорой хотят купить большой катер, почти корабль. В субботу надо ехать смотреть — всем вместе.
— Эти разъездные катера строились в Германии, и достались нам по репарации, — сказал отец. — Назначение их было вполне мирное, — они служили для разъездов разного рода бригад по рекам и озерам. — Отец стал растолковывать, что такое репарация и чем она отличается от контрибуции. Он словно читал лекцию в своем институте, и от катера мог спокойно вывернуть к русско-японской войне 1905 года.
— А сколько стоит катер? — спросил я.
— Стоит он прилично — три тысячи. Но поверь, сынок, он того стоит. — После двухмесячной разлуки отец почему-то стал называть меня сынком. — Дизельный движок, две каюты, ходовая рубка, отделка из ясеня и бука. Там даже душ есть! Корпус из текстолита, шпангоуты…
— Вы берете на двоих? По полторы тысячи?
Отец замялся:
— Мать чего-то капризничает… Говорит, очередь на машину может подойти. А я говорю, что такой шанс упускать нельзя. Представляешь — летом на Ладогу или по Свири: грибы, рыбалка, острова, шхеры, — отец достал карту и стал прокладывать возможные маршруты. Таких сияющих глаз я у него давно не видел.
Мама позвала нас обедать.
— Ну вот скажи, сынок, — с оглядкой на мать отец налил мне «Вазисубани» не в фужер, а в рюмочку, — ты бы хотел летом отправиться в путешествие по Свири?
— Не знаю, — я сделал вид, что неравноправие в посуде меня устраивает; видели бы родители, как мы на практике пили портвейн стаканами. — В принципе, хотел бы…
— Это тебя Жора подбивает, — мать первая подняла свой фужер и чокнулась с нами. — Ну давайте, с приездом!
Катер стоял в яхт-клубе на Петровской косе. Дядя Жора прохаживался на ветру и, завидев нас, укоризненно посмотрел на часы.
— Хозяина не будет, — сказал дядя Жора. — Катер покажет его знакомый яхтсмен.
— Какая нам разница, — сказал отец, поглубже насаживая шляпу, поднимая воротник пальто и доставая из карманов перчатки. — Ну и ветерок тут. Он нас прокатит?
— Говорит, что прокатит.
Мы постучали в запертый изнутри сарай, и дверь, лязгнув, приоткрылась.
— Мы пришли катер смотреть, — сказал в полумрак дядя Жора. — У вас найдется для нас время?
— Время есть понятие относительное, — ответил из-за дверей не совсем трезвый мужской голос. — И в тоже время категория вечная. Я доходчиво излагаю? — за дверью загремело, словно уронили корыто.
— Вполне, — сказал дядя Жора, дождавшись тишины. — И я бы добавил: сугубо относительное!
— Буду готов через пять минут, — пообещал голос.
— Пьяный! — шепотом сказала мама.
— Что ты хочешь, тут такой колотун, — сказал отец, отходя от сарая. — Трезвенник и язвенник выпьет.
— Вот-вот, — кивнула мама. — Этого я и боюсь…
Отец покрутил головой, давая понять, что не понимает, за кого она боится: уж не за него ли?
Яхтсменом оказался прихрамывающий человек с неряшливой бородой, заплывшим глазом и истертой палкой с резиновым набалдашником. Он навесил скрюченными пальцами замок и, недовольно глянув на маму, буркнул: «Пошли…»
Катер стоял в узкой протоке и напоминал крейсер на параде в окружении грязноватых буксиров.
— Вот этот? — восхищенно спросил отец.
— Это он и есть, что ли? — скептически сказал дядя Жора. Я видел, что катер ему нравится, но он старается не подавать виду. Возможно, хочет сбить цену.
— А как он называется? — мать взяла отца под руку. — Имя у него есть?
— Стойте здесь, а еще лучше идите туда, — сказал яхтсмен, не удостаивая маму ответом и показывая палкой за здание яхт-клуба. — Второй причал. Я подойду туда.
