Я начинаю уточнять, что на самом деле я никого не похищал, но Дионис заливается смехом.
— Так что это не было галлюцинацией.
Персефона Деметроу всегда казалась немного солнечной занудой, но она только что стала интересной. Она ушла с той вечеринки менее чем через тридцать минут после того, как Зевс объявил об их помолвке, а затем она оказывается на другой стороне реки Стикс, куда хорошие девушки из верхнего города определенно не ходят? Очень, очень интересно.
Я хмурюсь, не в силах удержаться от того, чтобы сосредоточиться на наименее важной части того, что он только что сказал.
— Солнечный зануда? — По общему признанию, мы едва ли встретились при идеальных
обстоятельствах, но эта женщина совсем не скучна.
Гермес качает головой, отчего ее кудри подпрыгивают.
— Ты видел ее только в ее публичном образе, когда ее мама тащила ее на мероприятия,
Дионис. Она не так уж плоха, когда ее не запирают, особенно когда она тусуется со своими сестрами.
Дионис открывает один глаз.
— Дорогая, шпионаж очень не одобряется.
— Кто сказал, что я шпионю?
Он открывает другой глаз.
— О, так ты проводила время с сестрами Деметроу, не так ли? Четыре женщины, которые
ненавидят Тринадцать со страстью, поистине выдающейся, учитывая, кто их мать.
— Может быть. — Она даже не может сохранить серьезное выражение лица.
— Хорошо, нет, но мне было любопытно, потому что их мать так решительно настроена свести
их с как можно большим количеством влиятельных людей, которых она может заполучить в свои руки. Полезно знать такие вещи.
Я с восхищением наблюдаю за этой игрой. Гермес, будучи одной из Тринадцати, должна быть кем-то, кого я принципиально не люблю, но ее роль отодвигает ее в тень во многих отношениях. Частный курьер, хранительница секретов, о которых я могу только догадываться, воровка, когда ей это удобно. Она почти такая же покровительница тьмы, как и я. Это должно было бы сделать ее еще менее заслуживающей доверия, чем все остальные, но она так чертовски прозрачна, что иногда у меня от этого болит голова.
Затем проникают остальные их слова.
— Значит, это правда. Она выходит замуж за Зевса.
— Они объявили об этом вчера вечером.
Было бы печально, если бы в моем сердце нашлось место для жалости. Она так старалась удержать улыбку на месте, но бедняжка была в ужасе. — Дионис снова закрывает глаза и прислоняется спиной к стойке.
— Надеюсь, она продержится дольше, чем последняя Гера. Достаточно задаться вопросом, в
какую игру играет Деметра. Я думал, что она больше заботится о безопасности своих дочерей, чем об этом. — Я знаю, что Гермес пристально наблюдает за мной, но я отказываюсь показывать свой интерес. У провёл слишком много лет, закапываясь, пока между мной и остальным миром не встанет толстая стена. Терпимость к этим людям в моем доме не означает, что я доверяю им. Никто этого не получает. Не тогда, когда я видел, как эффектно это может обернуться неприятными последствиями и привести к гибели людей в процессе.
Гермес медленно приближается к краю острова и вытягивает ноги, изучая небрежность.
— Ты прав, Дионис. Она не согласилась на это. Маленькая птичка сказала мне, что она понятия
не имела, что происходит, пока они не вытащили ее в переднюю часть комнаты и не поставили в положение, когда ей пришлось согласиться или разозлить Зевса со всеми Тринадцатью присутствующими — ну, Тринадцать минус Аид и Гера. Мы все знаем, как хорошо это проходит.
— Ты работаешь на Зевса, — мягко говорю я, подавляя инстинктивный гнев, который
поднимается каждый раз, когда всплывает имя этого ублюдка.
— Нет. Я работаю на Тринадцать. Просто так случилось, что Зевс пользуется моими услугами
чаще, чем другие, включая тебя. Она наклоняется вперед и неловко подмигивает мне.
— Тебе следует подумать о том, чтобы
использовать мои навыки в полной мере. Я довольно выдающаяся в своей роли, если я сама так говорю.
С таким же успехом она могла бы размахивать приманкой прямо у меня перед носом и хорошенько встряхнуть ее. Я поднимаю брови.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я был бы дураком, если бы доверял тебе.
— Он прав. — Дионис рыгает и выглядит еще зеленее, если это возможно. — Ты хитрая.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я — образец невинности.
Гермес играет в более глубокую игру, чем кто-либо другой. Она должна это сделать, чтобы сохранить равновесие неопределенно нейтральной стороны посреди всех политических интриг, манипуляций и схем остальных Тринадцати. Доверять ей — все равно что сунуть руку в пасть тигру и надеяться, что он не в настроении перекусить.
И все же…
Любопытство вонзает в меня свои клыки и отказывается отпускать.
— Большинство людей на Олимпе с радостью отдали бы свою правую руку, чтобы стать одним
из Тринадцати, будь то брак с Зевсом или нет. — Таблоиды рисуют картину Персефоны как женщины, у которой больше денег, чем здравого смысла, — именно такой человек, который бы прыгал от счастья, выйдя замуж за такого богатого и могущественного человека, как Зевс. Эта Персефона совсем не похожа на того сильного, но напуганного человека, который бежал по мосту прошлой ночью. Какой из них настоящий? Только время покажет.
Улыбка Гермеса становится шире, как будто я только что сделал ей подарок.
— Можно было бы подумать, не так ли?
— Избавь его от страданий и поделись
сплетнями, — стонет Дионис. — Ты делаешь мою головную боль еще хуже.
Гермес подтягивает ноги, и мне приходится подавить желание сказать ей, чтобы она убрала свои чертовы ноги с моей чертового столешницы. Она обхватывает кружку обеими руками и подносит ее ко рту.
— Дочери Деметры не заинтересованы во власти.
— Верно. — Я фыркаю. — Все заинтересованы во власти. Если не власть, то деньги. — Я не могу
сосчитать, сколько раз дочерей Деметроу фотографировали, покупающих вещи, которые им определенно не нужны. По крайней мере, раз в неделю.
— Я тоже так подумала. Вот почему я чувствую, что меня можно простить за то, что я
вынюхивала. — Она бросает взгляд на Диониса, но он слишком погружен в свои мучения с похмелья, чтобы заметить это.
— Ни одну из них не волнуют амбиции их матери. Младшая даже позволила любимому сыну
Каллиопы соблазнить ее на отношения.
Это вызывает у меня интерес.
— Младший брат Аполлона?
— Тот самый. — Она смеется. — Самый настоящий придурок.
Я пропустил это мимо ушей, потому что на самом деле не имеет значения, что я думаю об Орфее Макосе. Его семья, возможно, и не является наследием Олимпа, но у них было много власти и богатства на протяжении многих поколений, еще до того, как старший брат Орфея стал Аполлоном. Судя по слухам, которые я слышал об этом парне, он музыкант, находящийся в постоянном поиске себя. Я слышал его музыку, и она хороша, но это не совсем оправдывает излишества, которым он предается, преследуя своих различных муз.
— В твоих словах есть смысл.
— А не должны? — Она шевелит бровями.
— Я просто говорю, что ты, возможно, захочешь усадить эту женщину и спросить, чего она хочет.
— Она пожимает плечами и спрыгнула со стойки, лишь слегка покачиваясь на ногах. — Или ты мог бы просто сыграть на ожидание и запереть ее в темнице. Я уверена, что Зевсу это понравилось бы.
— Гермес, ты прекрасно знаешь, что у меня нет подземелья.
— Не сырая и темная. — Снова шевеление бровями. — Хотя мы все видели игровую комнату.
Я отказываюсь признавать это. Вечеринки, которые я устраиваю время от времени, являются такой же частью моей роли, как и Аид, как и все остальное. Тщательно продуманный образ, созданный для того, чтобы вызывать мрачные эмоции и, как следствие, гарантировать, что те немногие люди, которые знают о моем существовании в верхнем городе, не будут со мной шутить. Если мне посчастливится насладиться именно этой частью упомянутой личности, кто может винить меня? Персефона бросила бы один взгляд на эту комнату и убежала бы, крича, спасая свою жизнь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
