— Сейчас я тебя подниму.
— Нет. — Я даже не знаю, почему спорю.
Мне холодно. Одеяла помогут. Но я, кажется, не могу остановиться.
Он бросает на меня долгий взгляд.
— Я не думаю, что у тебя переохлаждение, но если ты в ближайшее время не согреешься, то
это может оказаться так. Было бы жаль, если бы мне пришлось использовать тепло тела, чтобы вернуть тебя к безопасной температуре.
Требуется несколько долгих секунд, чтобы дошел смысл сказанного. Конечно, он не может иметь в виду, что разденет нас и укутает вместе, пока я не согреюсь. Я пристально смотрю.
— Ты бы не стал.
— Я чертовски уверен, что сделал бы это. — Он свирепо смотрит. — Ты мне не нужна, если сейчас
умрешь.
Я игнорирую возмутительный порыв уличить его в блефе и вместо этого поднимаю руку.
— Я могу двигаться сама. — Я с болью ощущаю его пристальное внимание, когда поднимаюсь и
переворачиваюсь, пока не оказываюсь на одеяле вместо холодной гранитной столешницы. Аид, не теряя времени, заворачивает меня во второе одеяло, прикрывая каждый дюйм обнаженной кожи выше лодыжек. Только после этого он возвращается к своей работе по извлечению стекла из моих подошв.
Черт бы его побрал, но одеяло действительно приятно на ощупь. Тепло начинает просачиваться в мое тело почти сразу, борясь с холодом, который поселился в моих костях. Моя дрожь становится все сильнее, но я достаточно осведомлена, чтобы понять, что это хороший знак.
Отчаянно пытаясь хоть как-то отвлечься, я сосредотачиваюсь на мужчине у моих ног.
— Последний Аид умер. Предполагается, что ты миф, но Гермес и Дионис знают тебя. — Они
были на вечеринке, с которой я сбежала…с моей… вечеринке по случаю помолвки — но на самом деле я знаю их не лучше, чем остальных из Тринадцати. То есть я их совсем не знаю.
— У тебя есть какой-то вопрос? — Он вытаскивает еще один осколок стекла и со звоном бросает
его в чашку.
— Почему ты считаешься мифом? В этом нет никакого смысла. Ты один из Тринадцати. Ты
должен быть…
— Я — миф. Ты спишь, — сухо говорит он, толкая меня в ногу. — Какая-нибудь острая боль?
Я моргаю.
— Нет. Просто болит.
Он кивает, как будто это именно то, чего он ожидал. Я тупо наблюдаю, как он раскладывает ряд бинтов и продолжает мыть и перевязывать мои ноги. Я не… Может быть, он прав, и я действительно сплю, потому что в этом нет ни малейшего смысла.
— Ты дружишь с Гермесом и Дионисом.
— Я ни с кем не дружу. Они просто периодически появляются, как бездомные кошки, от которых
я не могу избавиться. — Независимо от его слов, в его тоне есть нотка нежности.
— Ты дружишь с двумя из Тринадцати. — Потому что он был одним из Тринадцати. Совсем как
моя мать. Прямо как Зевс. О боги, Психея права, и Аид такой же плохой, как и все остальные.
События этой ночи обрушиваются на меня. Вспышки сцены за сценой. Комната скульптур. Скрытность моей матери. Рука Зевса поймала мою, когда он объявил о нашей помолвке. Охваченные ужасом бегут вдоль реки.
— Они устроили мне засаду, — шепчу я.
При этих словах Аид поднимает взгляд, нахмурив свои густые брови.
— Гермес и Дионис?
— Моя мать и Зевс. — Я не знаю, зачем говорю ему это, но, кажется, не могу остановиться. Я
крепче обхватываю плечи одеялом и дрожу. — Я не знала, что на сегодняшней вечеринке будет объявлено о нашей помолвке. Я не соглашалась на нашу помолвку.
Я достаточно устала, чтобы почти притвориться, что испытываю сожалению, прежде чем раздражение отразится на его лице.
— Посмотри на себя. Конечно, Зевс хочет добавить тебя в свой длинный список героинь.
Он бы так подумал. Тринадцать видят то, что им нужно, и берут это.
— Это моя вина, что они приняли это решение, даже не поговорив со мной, из-за того, как я
выгляжу? — Возможно ли, чтобы верхняя часть головы человека буквально взорвалась? У меня такое чувство, что я могла бы узнать, если мы продолжим этот разговор.
— Это Олимп. Ты играешь в силовые игры, ты расплачиваешься за последствия. Он
заканчивает обматывать мою вторую ногу и медленно поднимается на ноги.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Иногда ты расплачиваешься за последствия, даже если в эти игры играют твои родители. Ты
можешь плакать и рыдать о том, как несправедлив мир, или ты можешь что-то с этим сделать.
— Я действительно что-то с этим сделала.
Он фыркает.
— Ты убежала, как испуганный олень, и думала, что он не погонится за тобой? Милая, это
практически прелюдия для Зевса. Он найдет тебя и утащит обратно в свой дворец. Ты выйдешь за него замуж, как послушная дочь, которой ты и являешься, и в течение года ты будешь рожать его придурковатых детей.
Я даю ему пощечину.
Я не хотела этого делать. Не думаю, что когда-либо поднимал руку на человека за
всю свою жизнь. Даже на моих раздражающих младших сестёр, когда мы были детьми. Я в ужасе смотрю на красную отметину, расцветающую на его скуле. Я должна извиниться. Должно быть… что-то. Но когда я открываю рот, это не то, что выходит.
— Я лучше умру.
Аид долго смотрит на меня. Обычно я довольно хорошо разбираюсь в людях, но я понятия не имею, что происходит за этими глубокими темными глазами. Наконец, он выдавливает:
— Ты останешься здесь на ночь. Мы поговорим утром.
— Но…
Он снова поднимает меня, заключает в объятия, как будто я принцесса, которой он меня назвал, и смотрит на меня таким холодным взглядом, что я проглатываю свой протест. Мне некуда пойти этим вечером, ни кошелька, ни денег, ни телефона. Я не могу позволить себе смотреть в зубы этому дареному коню, даже если он рычит и носит имя, которым родители запугивали своих детей на протяжении многих поколений. Ну, может быть, не этот Аид. Он выглядит так, как будто ему где-то от тридцати до тридцати пяти. Но роль Аида. Всегда в тени. Всегда потакающий темным делам, которые лучше всего совершать вне поля зрения нашего нормального, безопасного мира.
Это действительно так безопасно? Моя мать только что фактически продала меня замуж за Зевса. Человек, которого эмпирические факты рисуют не как золотого короля, любимого всеми, а как хулигана, оставившего после себя вереницу мертвых жен. И это всего лишь его жены. Кто знает, сколькие женщины стали жертвами за эти годы? Одной мысли об этом достаточно, чтобы меня затошнило. Независимо от того, в какую сторону это повернешь, Зевс опасен, и это факт.
И напротив, все, что окружает Аида, — чистый миф. Никто из моих знакомых даже не верит, что он существует. Все они согласны с тем, что в какой-то момент Аид действительно существовал, но семейная линия, носившая этот титул, давно вымерла. Это означает, что у меня почти нет информации об этом Аиде, которую я могла бы извлечь. Я не уверена, что он лучший выбор, но в данный момент я бы взяла человека в плаще с за руку против Зевса.
Аид ведет меня вверх по винтовой лестнице, которая выглядит прямо как из готического
фильма. Честно говоря, части этого дома, которые я видела, такие же. Голые полы из темного дерева, лепнина в виде короны, которая должна быть ошеломляющей, но каким-то образом просто создает иллюзию того, что время и реальность остались позади. Коридор второго этажа устлан толстым темно-красным ковром.
Чтобы лучше скрыть кровь.
Я истерически хихикаю и зажимаю рот руками. Это не смешно. Мне не следовало бы смеяться. Очевидно, что я в тридцати секундах от того, чтобы полностью потерять самообладание.
Аид, конечно, игнорирует меня.
Вторая дверь слева — наша цель, и только когда он проходит через нее, мое отсутствующее чувство самосохранения срабатывает. Я наедине с опасным незнакомцем в спальне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Отпусти меня.
— Не драматизируй. — Он не бросает меня на кровать, как я ожидаю. Он осторожно опускает
меня на землю и делает столь же осторожный шаг назад. «Если ты зальешь кровью все мои этажи, пытаясь сбежать, я буду вынужден выследить тебя и притащить сюда, чтобы вымыть их.
