— Зачем же вам добиваться аудиенции Его Магейшества Великого Волшебника, Мага и Чародея, Властелина ночи, Повелителя Алмазной долины Бэдбэара? Вам, юноша, — он повернулся к Лешеку, — разумнее всего было бы обратиться в приемную комиссию университета. Вы, молодой человек, — он посмотрел на Вольфа, — просто могли бы поработать над собой методом аутотренинга или воспользоваться помощью любого мага средней руки. Что же касается вас (то есть меня), розыском пропавших людей и нелюдей занимается гражданская полиция, а насчет второго я могу вас уверить, переход в мир иной прост, — он скрестил на груди руки, откинул голову и закрыл глаза, — другого способа нет.
— Прикольно, да? — сказал Лешек. — Нам, типа, советы не нужны. Мы, как бы, и сами знаем, как мечты свои сбыть… сбудить… Тьфу! Осуществить!
— Да вы не сердитесь, господа, просто Великий Волшебник, Маг и Чародей, Властелин ночи, Повелитель Алмазной долины Бэдбэар не имеет ни времени, ни возможности пообщаться с каждым своим подданным, — говорил незнакомец, пока мы покидали карету. — Впрочем… А почему бы ему не пообщаться с чужеземцем?
Он поймал меня за руку, когда Лешек с Вольфом уже направлялись к лошадям.
— Возьмите этот перстень, — незнакомец понизил голос. — Он дает право прохода везде, во все учреждения канцелярии Его Великого Магейшества. Держите!
Сжав мою ладонь, он вложил в нее серебряный перстень с печаткой, после чего гаркнул зычным голосом:
— Эй вы, жалкие трусы! А ну выходите, вашим поганым жо… э… жизням ничего не угрожает!
Из ближайших кустов вышли два лакея, слуга и кучер.
— Ты зачем в меня стрелял, гад?! — сказал Вольф лакею без шляпы.
— Я… я… я… не… не, — замямлил тот, прячась за спины товарищей.
— Ладно, живи! — Вольф швырнул к его ногам продырявленную шляпу.
— Поворачивай карету! — крикнул господин кучеру. — Едем в Шема Ханство!
Слуги заняли свои места, кучер повернул коней, и карета, раскачиваясь и скрипя рессорами, покатила в обратную сторону.
— Эй, чужеземец! — закричал важный господин, высунувшись из окна кареты. — Если возникнут проблемы, ссылайся на меня! Я Эль Гоир, личный курьер Великого Волшебника, мага и Чародея, Властели…
Его слова потонули в стуке копыт и грохоте колос удаляющегося экипажа. Нам тоже не мешало бы продолжить путь. Правда, кое-что мешало — выкорчеванное с корнем дерево, лежащее поперек дороги. Наши кони могли бы его перепрыгнуть, но оставлять после своих разборок завал на проезжей части как-то не совсем этично.
— Нехорошо, — сказал я. — Может порубить его и убрать с дороги?
— Зачем порубить? — сказал Лешек.
Он что-то пошептал, сделал движение рукой, поднимая ее вверх, и щелкнул пальцами. Дерево поднялось и встало на место, врастая корнями в почву, словно и не падало вовсе. На дороге остались только несколько сломанных веточек.
— Где это Шема Ханство? — поинтересовался я.
— А там, — ответил Вольф, указывая назад. — Где мы ночевали, у дорожного указателя, развилка. Если поехать правее, вот она, дорога в Шема Ханство. Дорога хорошая, постоялые дворы встречаются, ежели раза три сменить лошадей, за сутки можно добраться. А они поехали левее и попали на дорогу, по которой пришли мы.
С каждым часом езды на коне я все больше привыкал к этому способу передвижения, и мне он все больше нравился. Сидишь высоко, дышится легко, любуешься пейзажами и ни о чем не думаешь, по крайней мере нет необходимости пристально вглядываться в дорогу, как при вождении автомашины. А денёк был просто чудесный. Солнышко ласково светило, птички щебетали, травки благоухали и совсем не хотелось думать о навалившихся на меня проблемах.
— Если нас ничего больше сегодня не задержит, можно будет заночевать в деревне, — сказал Вольф.
— Послушай, — сказал я, — если ты так уверенно ориентируешься, какого черта мы вчера полдня бродили вокруг этого проклятущего камня?
— Я не ориентируюсь, — ответил Вольф.
— То есть?
— Просто я читаю указатели, на них много полезной информации. Вчера, вот, мы видели указатель «Алмазная долина 140», так? А на обороте было написано: «Шема Ханство МГ 87». МГ — это дорога межгосударственного значения, на ней обязательно должны быть постоялые дворы со сменой лошадей. Ну, цифра 87, это понятно, до границ ханства восемьдесят семь верст. И сейчас, вон, видишь впереди дорожный указатель.
Он показал пальцем на едва различимый дорожный знак, выполненный на почерневшей от времени доске. Зрение, однако, у Вольфа было дай Бог каждому! Только проехав еще метров сто, я смог прочитать, что там было написано.
«Николаево 40
Нидвораево 60»
— Элементарон!
— Шерлок Холмс ты наш, — буркнул я.
— Чего, чего?
— Да ничего, это я так.
Становилось жарко. Хорошо бы найти живописную полянку с родничком или ручейком с прохладной водой и устроить там обеденный привал. Но вдоль дороги сплошной стеной тянулись заросли подлеска и пыльная обочина, поросшая густой крапивой, из которой торчали сиреневые пирамидки соцветий иван-чая и желтые зонтики пижмы. А борщевник вымахал такой, что был вровень с головой всадника, привставшего на стременах. Там, где подлесок слегка редел, из травы торчали шляпки грибов, никто их тут не собирал, народу — ни души!
Внезапно Лешек обогнал нас и устремил свою пегую в лесную чащу:
— Сюда! Ко мне! Скорее! — крикнул он.
Даже не спросив, зачем, мы ломанули за ним. Через несколько секунд я услышал уже знакомое мне хлопанье кожистых крыльев.
— Блин! Шапку забыли, — посетовал Лешек. — Андреич, спрячься под брюхом коня!
Я спешился и залез под брюхо каурого. Мои попутчики тоже сошли с коней, поставили их по бокам от моего, а сами отошли к толстенному дубу и, став к нему лицом, делали вид, что заехали в лес по нужде. Впрочем, судя по характерному журчанию, вовсе и не делали вид. Я бы, откровенно говоря, с превеликой радостью присоединился бы к ним, все-таки в седле мы довольно долго, но хлопанье крыльев раздавалось уже над самой головой. Громадная тень пронеслась вдоль дороги. Лес в этом месте был высок, а дорога узкая, тут вряд ли разъехались бы две телеги. Очевидно, размах крыльев не позволял чудовищу совершить посадку. Мне было до жути интересно взглянуть на этого змея поближе, а еще лучше заснять его на видео, но инстинкт самосохранения заставлял сидеть и не высовываться. Ящер сделал над нами три круга и улетел восвояси. И убрался он очень вовремя, ибо, едва я выбрался из-под брюха коня, выяснилось, что не только я, но и мой мерин испытывал малую нужду.
— Заметил, нет? — спросил я Лешека. — Как думаешь?
— Пока не ясно. Авось, типа, пронесет.
К вечеру слева от дороги открылось необъятное поле, засеянное сурожью — на нем плотной стеной, высотой до холки коней, стояли колосья пшеницы и ржи. Откуда я это знаю? Да приходилось в детстве бывать в деревне, могу отличить овес от проса, а рожь от пшеницы. Дорога, выгнувшись лукой, шла краем леса, освещаемая закатными косыми лучами и было в этом пейзаже что-то из забытого детства, а, может, из генетической памяти. Начиная с середины поля в низинке завиднелась околица, а за ней — деревня.
Мне сразу представилась типичная русская деревушка из российской глубинки. Десятка два дворов, избы, иные убогие, покосившиеся, другие — крепкие, с резными наличниками и петухами на крышах. Все зависит от количества проживающих в них лиц сильного пола. За избами огороды: огурчики, капуста, морковка, репка, укропчик — все так и прет под ласковым летним солнцем. А как прет и сколько, зависит от количества проживающих на этом дворе представительниц противоположного пола.
В такой деревушке обязательно есть свой дед Щукарь, недотепа, балагур и весельчак, объект подтрунивания всего деревенского населения. Есть там и своя Машка-распутница, эдакая местная солоха, которую дед Щукарь спросил однажды:
— Ты, говорят, Машка, обладаешь даром мужиков совращать?
На что Машка, конечно же, возмутилась:
— Даром?!! — и, поднеся к носу деда кукиш, пояснила: — Во!
И хоть через такую деревеньку насквозь проходит большак, дорога эта разбита, с глубокой колеёю, а по сторонам — невысыхающие лужи. В них босоногие ребятишки возятся с поросятами, да плещутся гуси. И куры бродят везде, с квохтаньем убегая от проезжающей телеги.
Когда до околицы осталось совсем немного, до нас донеслось бренчание балалайки. Сразу представилось, как девки сидят на завалинке, лузгают семечки и отмахиваются от назойливых ухажеров. А парни выпячивают груди и, словно барды и менестрели, или как восточные акыны на айтысу соревнуются в сочинении непристойных частушек.
Но, миновав околицу, мы убедились, что главная улица пуста. Звон балалайки доносился с крайнего двора. На завалинке покосившейся избенки сидел морщинистый старичок в драном треухе, с прилипшей к губе недокуренной «козьей ножкой» и тренькал по струнам.
