Вождь велел гостям устраиваться на отдых и ждать, когда барабан, установленный внутри старой башни, пробьет три раза, созывая всех на пир.
Айла напоила Арда терпкой настойкой и, подмигнув, выудила из мешка яблоко и сливу. Сладкие плоды слегка подпортились в дороге, но по-прежнему казались очень вкусными.
Калека был рад перевести дух. Устав от тряски и до конца не отойдя от волнения, он никак не мог унять дрожь в пальцах, даже снадобье не помогало. Оставалось надеяться на сон.
Но уснуть не удалось. Едва голова коснулась подушки, кто-то громко постучал в борт повозки.
— Моя дочь, Безымянная, отведет тебя к наместнику богов, — проговорил вожак. Без шлема и плаща он выглядел вдвое меньше. Рядом с ним стояла коротко подстриженная девушка в сером шерстяном платье. Ее тонкую шею оттягивали костяные бусы. — Он хранит заветы и историю роднари. Ты должен поговорить с ним. Один.
— Почему это — один? — нахмурился Ландмир. — Я сына никуда не отпущу!
— Мальчик знает нас. Знает имя великого Тхалуга. Многие годы никто не называл нас «первым народом» и не спрашивал про огни, — сюда приходили убивать и грабить. Наместник хочет расспросить твоего отрока. Ваш приход — знак для всех роднари.
Ландмир намерился возмутиться, но кочевница легонько дотронулась до его руки и успокоила парой тихих фраз. Хотя лицо девушки по-прежнему выражало неприязнь.
— Хорошо, — кивнул отец. — Только Пард отправится следом за вами. Мне плевать, что вы там себе вообразили — одного сына никуда не пущу.
Два дюжих парня подхватили Арда с почтенной осторожностью, словно хрустальную скульптуру, понесли к старейшине. Теперь на мальчика глядели не десятки, а сотни людей. Он ежился под взглядами, слышал негромкие перешептывания за спиной. От парней, что несли его, сильно воняло потом и навозом.
Впереди шла Безымянная. Тоже молча. Горбилась, втягивала голову в плечи, словно постоянно ожидала удара, отчего казалась еще меньше. Вдобавок ко всему, девушка дрожала под порывами ветра, что неудивительно при ее убогом облачении.
Хижина наместника и хранителя заветов представляла собой огражденный колышками круг земли, расчищенный от камней и сорняков. Вместо стен и крыши — сыромятные кожи, натянутые на каркасы. Всюду громоздились исписанные шкуры, свертки с непонятным содержимым, глиняные горшочки, лотки с засохшими чернилами, углем, и прочий хлам. Если здесь и хранилось когда-то нечто важное, непогода уничтожила все давным-давно. От книг остались тяжелые корешки из позеленевшей бронзы; берестовых табличек, на которых, по легендам, Тхалуг записывал буквы общего языка — не видно ни одной. Ард ощутил такую боль, словно потерял нечто родное и любимое… Как? Как можно превратить прекрасный Файхалтар в такое?!
Наместник был обнажен. Спина густо поросла волосами, кожа блестела от пота. Нисколько не стесняясь чужих взглядов, он трудился над совсем юной девушкой, распластавшейся на шкуре. Никаких звуков страсти не раздавалось. Будто делали скучную, повседневную работу, от которой никто не получал удовольствия.
Ознаменовав финал сношения грязной бранью, наместник натянул штаны и велел девушке убираться. Та послушно сгребла вещи в охапку и поспешила скрыться.
— Чертов возраст… — бурчал он, вытирая пот, и ни к кому конкретно не обращаясь. Затем схватил глиняный черепок и запустил им вдогонку любовнице. — Если не сумею зачать ребенка — придется выбирать ученика из местных выродков. Мать их эдак, они ведь круглые дураки! Ничего не способны запомнить! Семя паршивого борова… Мне нужен наследник! Мальчишка!
Тем временем подошел Гултак.
— Недолго тебе осталось, гнилой пень, — холодно бросил он. — Уже седьмая девушка за девять лун — даже с собственной дочерью не гнушаешься возлежать! Но ни одна не понесла. Твое семя засохло.
— Поглядим, поглядим, — наместник набросил меховую безрукавку. — Я еще тебя переживу, стервец. Как пережил десяток таких же умников. Слабаки… мрете, мошкара.
Он уставился на Арда тяжелым взглядом, полным какого-то странного интереса. Было нечто в нем неприятное. Надменность или пренебрежение. А может — все разом.
— Так значит, это и есть тот чужеземец, что знает приветствия?
Ард повторил все, что почерпнул из фолианта о странствия Тхалуга. То была одна из первых, самых любимых книг, ставших для него спасением от одиночества и дум о своей печальной участи. Мальчик хорошо помнил каждую страницу.
— Мал и слаб телом… — вздохнул наместник. — Вот кого нам принесла река судьбы после стольких лет молчания. Мы чем-то прогневили ее.
Арду хотелось попросить его оглядеться. Если кто и проклял некогда великое племя — то явно не бог или река судьбы.
— Хватит трепаться, — оборвал разглагольствования Гултак. — Это наш гость. Он утомлен после долгой дороги и, как ты, наместник бога, верно заметил, слаб телом. Мальчик должен наесться горячей похлебки и спать. Что ты хотел узнать?
Калека был удивлен. Обычно к жрецам и посланникам богов относятся с великим почтением. Здесь же между вождем племени и хранителем мудрости царила настоящая вражда. Они открыто ненавидели и презирали друг друга.
— Давно обещано Тхалугом: когда, спустя годы забвения, к нам придут чужаки и обратятся подобающе к роднари, огни вновь загорятся в чашах, — наместник указал на статую. Время стерло лик, и теперь невозможно понять, кто здесь изображен. — Но что-то я не вижу пламени. Зато вижу больного сопляка, которого следовало удавить еще в детстве.
— Придержи язык, ты! — гаркнул Пард, приближаясь. Он пришел без топора, но его кулаки — оружие сами по себе.
— Остынь, чужеземец, — попросил Гултак. — Наместник — наша забота. За его грубость ваш предводитель волен спросить с меня все, что пожелает. Даю слово.
Он приказал парням, чтобы Арда унесли к фургону и позаботились о горячей еде и питье.
Держась за шеи носильщиков, мальчик услышал обрывки разговора наместника и вождя:
— Гултак. Пришлешь ко мне свою дочь к следующему полнолунию.
— Она уже посещала тебя. И все без толку. Зато я видел синяки на ее запястьях…
— Не могу отказать себе в удовольствии попробовать вновь. У нее сухо там, где должно быть мокро, но мне она по вкусу.
— Твое время тает, — от слов Гултака веяло холодом. — Придет срок — спрошу за каждое оскорбление.
— Жду не дождусь.
Похлебка на вкус была непривычной. Жирная, клейкая, остро пахнущая чесночной травой, она быстро застывала в глиняных мисках. Зато мясо хорошо разварилось, таяло во рту. Умяв полпорции, мальчик решил, что еда ему все-таки нравится. Вместо хлеба здесь ели горькие лепешки из растертой травы и толченых клубней. Ландмир принял их, благодарно поклонился группке женщин, после чего спрятал снедь в мешок.
