"Возможно, что Мулла-Баба плюнул на нас. Он уж давно обвиняет нас в нерешительности. Возможно, что он хочет теперь действовать самостоятельно, а эти идиоты не потрудились переговорить со мной. Столько событий за какие-нибудь полчаса! - подумал Мамедов. - Но кто же тогда сфабриковал эту бумажку? Чанышев? Сам черт ногу сломит в этой каше".
Мамедов сделал любезное лицо и переменил тему разговора.
- Я сам люблю русских, - сказал Мустафа. - Я также за широкую свободу и против монархизма. Но так проводить социальную реформу, господа, как проводите вы, все-таки трудно в этих условиях. Ваше население культурнее нашего. Что годится для вас, не годится для нас.
- Что вы хотите? - перебил его Муратов. Он боялся, как бы Сашка не оборвал Мамедова. - Мы запишем, Запиши, Саша, ихние требования!
Он кивнул Лихолетову. Сашка развалился в мягком кожаном английском кресле. Вынув из штанов огрызок карандаша, он важно записал под диктовку министра:
"Туркестан должен быть автономным, власть в Туркестане должна быть передана в руки временного правительства, то есть правительства Кокандской автономии. Частная собственность на землю, орудия и средства производства остается неприкосновенной. Судопроизводство должно вестись по шариату**. Женщины должны оставаться закрытыми".
Муратов воспринял всю эту программу как нечто естественное. Ни одним жестом, ни одним движением глаз не выдал себя. Да вряд ли он и задумывался над тем, что говорил Мамедов. Только два первых пункта как будто поразили его. Взяв из рук Сашки бумагу, он указал на эти пункты Мустафе.
- Этого хотим не мы, а население, - сказал Мамедов, пожав плечами.
- Ах, население! - Муратов улыбнулся.
Скрипнула дверь. Из коридора в кабинет вошел другой член правительства, хлопковый фабрикант Давыдов, и резко спросил Мамедова:
- Кончили?
Мамедов, сморщившись, объяснил ему. Давыдов махнул рукой:
- Бросьте! Какие требования? Какой мир? Что это за люди?
Муратов предъявил мандат от имени железнодорожников. Давыдов, едва взглянув на бумажку, скомкал ее:
- Со стрелочниками я не разговариваю. Мириться не будем. Ясно?
Муратов не ожидал такого натиска.
- Фактически, значит, - ответил он Давыдову, несколько оробев, хотите гражданскую войну? Ведь и ваши бедняки не за вас!
- Об этом не беспокойтесь, господин бедняк! - отчеканил Давыдов.
Сашку будто сдуло с кресла. Он подпрыгнул и очутился около Давыдова.
- Благодари бога, Змей Горыныч, что я нынче дипломат! - сказал он.
Он хотел плюнуть на ковер, прямо под ноги Давыдову, но воздержался и проглотил слюну. Это вышло смешно, но никто этого не заметил, никто не рассмеялся. Напялив папаху на лоб, Сашка молча, насупившись, вышел из кабинета. Муратов вежливо раскланялся с обоими министрами и на пороге кабинета даже махнул им рукой.
Делегаты вернулись в крепость ни с чем. Там был уже организован ревком. Ревкомовцы послали по железнодорожному пути разведчиков, чтобы они откуда-нибудь из окрестностей, километров за сорок от Коканда, где сохранилась еще телеграфная связь, дали телеграмму в Ташкент о помощи. Разведчикам было поручено сообщить, что советский Коканд в опасности.
18
Наступил холодный вечер. Узкие переулки Старого города опустели. Даже там, где горели тусклые огни керосиновых ламп или пылал очаг, свет все равно не проникал наружу. Каждый дом был маленькой крепостью, с окнами во двор. Высокие, выше человеческого роста, глиняные дувалы окружали дома.
Внутри чайханы, сквозь большие, давно не мытые стеклянные окна, в синем тумане видны были люди, сидевшие на деревянных нарах, покрытых пыльными и рваными паласами. Над дверью висел масляный фонарь.
Юсуп толкнул дверь. Его обдало теплом и запахом только что испеченных лепешек. Юноша осторожно осмотрелся и занял место поближе к выходу. У очага, под ржавой трубой, протянутой сквозь крышу, сверкал огромный медный тульский самовар. Здесь же на подносе, рядом с двумя фарфоровыми чайниками, лежали грудой пестрые, расписанные цветочками пиалы. Юсуп показал один палец. Самоварчи подал ему пиалу.
В углублении глиняного пола под очагом тлели уголья. Народ сидел кучками. У окна двое сражались в кости. Оборванный человек, тот самый, что появился сегодня утром в конторе на станции Коканд, грел над угольями руки.
Юсуп, выпив одну пиалу, попросил вторую. Оборванец посмотрел на него. Юсуп молча пригласил его сесть рядом с собой и попросил самоварчи подать чай гостю.
- Ты богат? - удивился старик.
- Нет. Разве богатый сидел бы здесь?
- Да, сегодня хорошо иметь дом! Перестали стрелять. Сегодня очень тихо. Ты где живешь?
- У меня нет дома, - сказал Юсуп.
- Будешь спать здесь?
- Да. Много блох! - Юсуп брезгливо дернул плечами.
Старик рассмеялся:
- Ты, верно, не привык к блохам? Да уж не в первый ли раз ты ночуешь в чайхане?
Юсуп покраснел. Он действительно впервые попал на ночь в чайхану. Несколько лет тому назад мать продала его Мамедову. Мустафа привез его из Бухары. Мальчик спал с лошадьми в конюшне. Кража (так он расценивал утренний поступок Дениса Макаровича) показалась ему смелым и ловким делом. Затем любопытство задержало его у станции. А дальше все вышло само собой. Аввакумов оставил лошадь в крепости. Юсуп не сопротивлялся. Вернуться домой без лошади и экипажа, быть брошенным в яму, с цепью на ноге... Зачем же? Он стал служить Аввакумову. Его послали на разведку в Старый город. Дали немного денег. Они были спрятаны у него в складке пояса.
Юсуп оглядел чайхану, поджал ноги и произнес тихо, сквозь зубы.
- Я тебе не отвечу, потому что молчание - украшение мюридов**.
Все в чайхане захохотали. В особенности смеялся один из гостей, молодой парень, красивый как девушка, Все его называли Сапаром. Он подошел к Юсупу и, щелкнув его пальцем по лбу, спросил:
- Кто тебя выучил этому?
- Люди.
- Люди? Слышишь, Абдулла? Люди. - Парень подмигнул своему партнеру по игре и потом опять обернулся к Юсупу: - Значит, ты мюрид?
- Нет, я еще не мюрид, - ответил Юсуп игроку.
Старик Артыкматов, хлопнув себя по бедрам, обратился ко всем сидевшим:
- Ну, поздравляю вас, мусульмане, еще с одним мюридом! Может быть, ты будешь ишаном?** И объявишь джихад?**
Юсуп понял, что над ним начинают насмехаться. Но он решил не давать себя в обиду. Он приготовил кулаки.
- Я не буду ишаном! - сказал он.
- Почему? Ума не хватает? Ты безбожник? Да уж не джадид** ли он? загалдели со всех сторон гости.
Вся чайхана прицепилась к нему. Эти бездельники затем только и собирались тут, чтобы затеять от скуки какое-нибудь развлечение. Юсуп встрепенулся, задрожали над глазами темные длинные ресницы.
- Теперь нет ишанов, - сказал он и еще крепче стиснул зубы.
- Нет ишанов? Слыхал, Абдулла?
- Ишаны всегда будут, - уверенно сказал второй игрок.
- Нет! - твердо ответил ему Юсуп. Он сказал так только из упрямства, из желания противоречить. Ему не понравились эти люди, и поэтому он спорил как ребенок.
Абдулла сжал маленькую кость в огромном, как воронье гнездо, кулаке. Подбросив кость и поймав ее в воздухе, толстый Абдулла лениво почесал острым углом кубика свою курчавую жирную грудь и подозрительно взглянул на Юсупа.
- Ты хочешь сказать, что в наше время нет достойных людей? насмешливо спросил он юношу. - Тогда чьим ты будешь мюридом?
На это Юсуп мог бы ответить. Но он подумал: "Незачем связываться с этой сволочью! Мое дело - ждать, что скажут другие". Он закрыл рот ладонью, положил голову на валик и сделал вид, что дремлет. В чайхане опять наступила тишина, нарушаемая только стуком костей. Наконец Абдулла с приятелем ушли из чайханы. Сразу же после их ухода по чайхане пополз шепот:
- Это сын Хамдама... Он...
Посетители начали рассказывать друг другу историю Абдуллы. Каждый что-нибудь знал о нем. Один говорил, что Абдулла был зачат женщиной, имя которой сейчас все позабыли. "Нет, не позабыли... - уверял другой. - Три года тому назад она умерла в Андижане. Это была первая жена Хамдама, Фатьма". - "Толстуха? Вдова? Я помню ее, - добавил его сосед. - Отец женил его насильно. Из-за денег!" - "Ну да! Это случилось незадолго до андижанского восстания!" - "Сын в мать", - "Тоже лавочник!" - "Хамдам держит его, как пса, - на цепи". Так переговаривались гости и смеялись над Абдуллой.
Фитиль в лампе спустился, самоварчи экономил керосин. Завыл ветер, и снова от притока воздуха загудел самовар. Кряхтя, поднялись со своих мест вооруженные джигиты из милиции Иргаша.
Когда они скрылись, Артыкматов открыл один глаз. Самоварчи заметил это.
- Видал молодцов? - сказал он гостю. - Целую неделю шляются. С утра пьют, едят бесплатно. До полночи! И все затем, чтобы слушать, о чем говорит народ. А о чем может говорить народ? Народ говорит о мануфактуре, о хлебе. Все это не стало дешевле, хотя бы в правительстве было десять Мамедовых. Это не наша власть, это татары да евреи. Ну, что ты молчишь?
