он согласился бы ехать на крыше вагона.
Что же тогда? Неужели? Да не может быть такого? Да! С обычным человеком не может быть. Петров выбрал самый фантастический вариант. Иначе он не был бы Петровым. Даже офицеры катаются по железной дороге. Пусть и с мягкими купейными вагонами. Петров, зная, что это такое, решительно отказался от железнодорожного путешествия.
Нищеброд с сумкой, в которой одежонка, пара общих тетрадей и домашняя снедь, без гроша за душой, потому что все было спущено за праздники с друзьями, подходит к привокзальному таксисту и небрежно бросает:
— Командир! Надо в Новосибирск!
Сказано это барственным покровительственным тоном, как будто он сейчас только что облагодетельствовал этого профессионала баранки.
Таксист протирает глаза. Здравое сомнение посещает его. Не тот это тип, чтобы ездить на такси.
Небритый молодой человек с не выветрившимся запашком уже плюхнулся на сидение, бросив сумку назад. Так нищеброды поступать не будут. Мало ли что не брит!
Но таксист еще попытался сопротивляться. Что-то ему не нравилось в этой истории.
— Знаете, что до Новосибирска…
И называет месячную стипендию. Другой бы дунул из такси, только след простыл.
А барин:
— Не обижу! Нешто мы без понятиев, командир. Не первый день замужем, стал быть.
Зевает, прикрывает глаза, показывая всем своим видом, что устал смертельно от жизненной суеты. Кистью, вроде бы как «брысь из дома». Небрежно. Без всяких эмоций.
Неуверенно таксист трогается с места. Всё-таки червячок сомнения продолжает грызть его душу. Никак не может поверить, что ему повезло. Ну, в близлежащую деревушку, понятно. А тут до самого Новосибирска! Это сколько же бабок срубишь! Такая удача выпадает крайне редко.
Как известно, дорога успокаивает и вселяет надежду, отвлекая от докучных сомнений. Если тебе еще и рассказывают, как правильно нужно выстраивать салаг, как руководить научно-исследовательским коллективом и какие перспективы у Сибирского отделения академии наук, то это уже внушает беспредельное доверие и уважение.
Приезжают поздним вечером. «Волга» мягко тормозит перед самым крыльцом общежития. Темно. Светятся окна всех пяти этажей. Фонарный столб в подобострастном поклоне освещает вход в общежитие.
Мокрый снег. Такие крупные с пятикопеечную монету снежинки кружатся беззаботным хороводом.
Петров стал таксисту дороже мамы, папы и батяни комбата. Дорога сближает людей. Он с трудом представлял, как он дальше будет жить без Петрова. Ему казалось, что они всю жизнь знакомы. Когда Петров сказал, что деньги у него в общежитии и он сейчас принесет их, водила сильно не напрягся. Лишь кивнул в знак согласия. Но тут же занервничал.
— Да я вот сумку свою оставлю. Будь спок! — сказал Петров. А вообще людям надо доверять.
— Мне сумка твоя с трусами и рваными носками не нужна, — нервничал таксист. Всё-таки сомнения окончательно не покинули его душу.
Покосился на монтировку, лежавшую возле сидения.
— Ну, не совсем они и рваные, — обиженно произнес Петров. — Причем тут я, если тут такое качество?
— Вместе пойдем! — решительно произнес таксист.
— Да не вопрос!
Петров пожал плечами. Переложил сумку в другую руку. Хотел закурить, но передумал.
— Чаю попьем. У меня индийский чай есть. Бабушка презентовала. У нее везде блат.
Теперь представьте, с какой болью дались таксисту следующие слова, ведь Петров стал для него родным человеком:
— Это… ну, что я там ходить с тобой буду? Ту это… ну, паспорт оставь! Вот! Ну, и это…Чай я уж как-нибудь до дома потерплю. Ну, вроде того. А индийский чай это хорошо!
Может быть, он надеялся на то, что Петров сейчас похлопает себя по карманам и скажет, что у него и паспорт в общежитии. Вот тогда уж он непременно пойдет с ним чай пить.
— Не вопрос!
Петров с улыбкой протянул ему корочки с серпастым гербом первого в мире социалистического государства и крупной золотистой надписью «паспорт». Паспорт для советского человека был дороже всего на свете. Таксисту стало стыдно за свою подозрительность и недоверчивость. Вот так из-за душевной черствости мы обижаем хорошего человека, одного из представителей советского студенчества, которому, как известно, везде у нас дорога.
Поэтому он торопливо сунул паспорт в карман. И отвернулся, чтобы не видеть глаз Петрова.
— Айн момент! — пообещал Петров и хлопнул дверкой.
Таксист вздрогнул и пригорюнился. Без Петрова жизнь потеряла всякий смысл. Хорошо, что у него была семья.
Скажем сразу, что таксист в это мгновение видел Петрова в последний раз. И хотя они были земляками, пути их больше не пересекутся. Но если бы кто-то таксисту тогда сказал об этом, то он плюнул бы ему в глаза, полный презрения и гнева. Уж он-то знает людей, был уверен таксист. Сама профессия располагала к постижению практической психологии.
Он сидел в машине, откинувшись на кресло и улыбался, представив, что он дома, в уютной двухкомнатной квартирке, где ему знаком каждый сантиметр, каждое пятнышко на ковре. Жена готовит стол, достает из шкафа заветную чекушку. Больше он себе не позволял, если ему на следующий день предстояло на работе. У них с этим строго. Прыгает сынок:
— Папка! Папка! А что ты мне привез?
Он небрежным движением бросает на стол купюры с профилем Ильича. Красненькие! Жена округляет глаза. он еще никогда не возвращался с такими деньгами.
— Столько денег! Откуда?
— Места нужно знать, — отвечает он. И смеется. Глядя на него, смеются жена и сын. Сегодня у них праздник.
— Клиент щедрый попался.
Но что-то щедрый клиент задерживался. Ладно! Полчаса туда — полчаса сюда — ничего не решают. Приятные картинки семейного гнездышка стали сменяться неприятным холодком, как будто кто-то водил ледяной сосулькой по позвоночнику. Он поежился. Стал ерзать, хвататься за баранку, как будто это была палочка-выручалочка на все случаи жизни. Оно так и было до сих пор. Баранка его и семью и кормила и поила. Выбрался из машины и тоскливо посмотрел на светящиеся окна пятиэтажки, всё еще надеясь, что сейчас двери откроются и покажется Петров с вот такущей пачкой денег. Долго будет извиняться, что заставил его ждать и благодарить. Никто так и не показался. Не вышла ни одна собака. И на улице было пустынно. Мимо прошел долговязый юноша в дурацкой шапчонке, которого таксист тут же возненавидел. И берутся же такие уроды! Ну, кто ходит в таких шапках? Специально надел, чтобы народ смешить?
Поднялся на крыльцо, потянул двери и вошел. И тут же зажмурился от яркого света, который бил прямо в глаза.
Суровая дама преклонного возраста строго поглядела на него. Так глядит генерал на проштрафившегося подчиненного. Ее рука лежала на раскрытой странице романа. Она была недовольна, что ее отвлекли от
