— Ну?!!
На том конце провода царило молчание и слышались лишь механические потрескивания и какие-то слабые голоса — по-видимому, эхо чьих-то разговоров.
— Слушаю вас, — повторила я чуть более мягко.
— Натуля! Это я, твой любимый Алешенька. Доброе утро.
Кому доброе… Масик все-таки осуществил свою вчерашнюю угрозу позвонить, проигнорировав мои попытки объяснить ему, что поезд ушел, рельсы не только разобрали, но даже успели сдать в металлолом и вообще «мы только знакомы — как странно». Уж если он чего решил, так выполнит обязательно. Но — как правильно подметил наш великий, безвременно ушедший бард, — к этим шуткам отношусь я очень отрицательно.
— Здравствуй, — прохладно отозвалась я. — Ты застал нас буквально чудом, мы уже собрались выходить.
— Да, погода чудная, — с энтузиазмом откликнулся Масик, абсолютно проигнорировав употребленное мною множественное число местоимения. — Может быть, пойдем погулять? Ты не против?
Ну что тут будешь делать? То ль убить его, то ль в приют отдать… То ли сделать ещё одну попытку донести до его сознания полезную информацию.
— Солнце мое, я у-ез-жаю! На весь день. За город. С мужем.
В трубке послышался нетерпеливый вздох:
— Про твоего мифического мужа я уже слышал. Хорошо, поезжай, развлекись. Только возвращайся не слишком поздно, я буду беспокоиться. И не забудь, что ты моя невеста, веди себя прилично. А куда ты едешь?
— В Белые Столбы! — машинально ответила я, пытаясь одной свободной рукой хоть как-то докрасить ресницы и вообще привести себя в порядок перед выходом.
Шут с ним, пусть как хочет, так и называет. От меня не убудет.
— Да? Знаешь, я там… Хотя, нет, я все перепутал. Я был в Черноголовке, делал снимки…
— Извини, невежливо прервала я, — мне уже некогда. Пока.
О себе, любимом, Масик может рассказывать неопределенно долго, причем реакция собеседника для него как бы и необязательна. Так что мое невоспитанное поведение было почти оправданным в данной конкретной ситуации.
Надо отдать должное Андрею, он эту ситуацию воспринял адекватно. Только поинтересовался, чего на сей раз добивается мой эксцентричный поклонник. Ответ о том, что, как и раньше, заключения счастливого семейного союза, его вполне удовлетворил и единственный комментарий, который прозвучал, был:
— Правильно ты когда-то говорила: где бы какого психа ни носило, обязательно на тебя выведет.
Звонок в дверь лишил меня возможности достойно ответить на этот выпад. Хотя ничего, кроме банального «сам дурак» мне все равно ничего не пришло в голову. А на таком уровне я все-таки ещё не дискутирую.
Пятнадцать минут спустя наш кортеж из двух машин весело катил по шоссе мимо подмосковных лесов и полей и расплодившихся там в невероятных количествах краснокирпичных особняков «новых русских». Некоторые постройки были очень даже недурны, некоторые почти радовали глаз, но подавляющее большинство отличалось вопиющим дурным вкусом и отсутствием фантазии. Стандартные четырехугольные коробки с непременной башенкой, присобаченной где-нибудь, точнее, где для неё нашлось место. Но в некоторых творениях местных зодчих просматривались явные признаки мании величия: например, пятиэтажный дом с готическим шпилем. Умереть, уснуть и проснуться, рыдая.
Тем не менее, на фоне этого «новодела» обычный подмосковный дачный поселок выглядел, если честно, довольно убого. Когда-то Белые Столбы делились на две части железной дорогой: справа обычный поселок городского типа, где одноэтажные избы-развалюхи чередовались с двухэтажными, ещё пленными немцами строенными, бараками, а слева — чуть ли не элитный дачный поселок с гектарными участками и шикарными — по послевоенным меркам — дачами. Но за полвека многое изменилось, причем не сказать, чтобы к лучшему: жилая часть поселка переползла в дачную и изрядно потеснила летние жилища горожан, а там, где дачи все-таки сохранились, участки давным-давно были поделены и переделены на несколько частей, дома перегорожены пополам, а то и на три части, и вместо вековых сосен за серым штакетником маячили огороды с «самопальными» парниками. В общем, «Вишневый сад» в постсоветском исполнении — без слез не взглянешь.
Дом тети Тани тоже представлял собой половину когда-то роскошной профессорской дачи, но все-таки выгодно отличался от соседних построек. Во-первых, крыша сверкала на солнце новеньким оцинкованным железом, а не мозолила глаза ржавчиной или просевшей черепицей. Во-вторых, недавно возведенный второй этаж тоже радовал взор медовым цветом натурального дерева и большими, чуть ли не во всю стену, окнами. А в-третьих, если на участке и были так называемые парники, то они удачно прятались за стеной дома и не оживляли пейзаж погнутой арматурой и рваным полиэтиленом — заменителем стекла. Зато яблок действительно было много: ветви деревьев буквально гнулись под их тяжестью, а за желтыми и красными плодами практически не было видно листвы.
— Ничего себе! — присвистнул Андрей, остановив машину у калитки. — Сюда надо было на самосвале приезжать. Эта твоя тетя Таня случайно не родственница Мичурина?
Вопрос ответа явно не требовал, посему я молча вылезла из машины и пошла открывать калитку. Хозяйки пока не было видно, но я помнила, что собак в доме нет, а калитка днем «запирается» на палочку. Так оно и оказалось: я беспрепятственно вошла в сад и, обогнув дом, оказалась перед невысоким крыльцом — тоже явно недавно сооруженным. И тут меня ждал сюрприз: входная дверь оказалась запертой. Н-да… Это, кажется, называется примерно так: «Приходите, приходите, нас все равно не будет дома».
— Ты уверена, что нас приглашали именно сегодня? — раздался сзади голос Андрея.
От неожиданности я слегка вздрогнула: никак не могу привыкнуть к тому, что мой друг ходит почти бесшумно даже по городской квартире, а уж на природе-то в нем и вовсе просыпаются все охотничьи инстинкты вместе взятые. Когда-нибудь по его милости у меня случится столбняк. Или — если крупно повезет — всего лишь родимчик.
— Нас приглашали не «именно сегодня», а в любой день. Тетя Таня живет здесь постоянно до морозов. То есть до середины ноября, как минимум, а сейчас только начало сентября, если я не ошибаюсь.
— Не ошибаешься, хотя это и нехарактерно. Но хозяйки, как видишь, нет. Что будем делать?
— Собирать яблоки, — решительно ответила я. — В конце концов, нас за этим и звали — спасать фрукты. Пока будем работать, глядишь, и тетя Таня вернется. Может, она просто вышла куда-то, не может же она безвылазно сидеть на участке.
— А если она уехала в Москву?
— Наберем столько яблок, сколько успеем до сумерек и поедем домой. Пикник организуем у меня, вот и вся разница с предыдущей программой. Если все-таки замерзнем, то ключ должен лежать под половицей на крыльце: зайдем в дом, погреемся. В общем, там видно будет. Скорее всего, тетя Таня пошла в магазин или в гости к соседям и вернется с минуты на минуту…
— Смотри — смотри. Твоя подруга, твоя инициатива. Мы тут присутствуем только в качестве рабочей силы, — пожал плечами Андрей и пошел звать Павла и Людмилу, которые так и не выходили пока из своей машины: то ли целовались, то ли обсуждали подробности недалекой свадьбы.
Около четырех часов мы добросовестно собирали яблоки, и чем больше проходило времени, тем сильнее становилось во мне чувство смутного беспокойства. Что могло случиться с тетей Таней? Плохо себя почувствовала и срочно уехала в Москву? Возможно. В любом случае, это было единственной мало-мальски подходящей версией событий. Настойчиво приглашать к себе в любой день и при любой погоде — и исчезнуть в неизвестном направлении в субботу, да ещё тогда, когда осень решила напоследок побаловать теплом и солнечным светом? Странно это как-то…
По-видимому, не одну меня мучили сомнения. Павел оторвался, наконец, от своей Милочки, которая, если верить моим наблюдениям, не столько работала, сколько мечтала о своем, потаенном, и подошел ко мне. Я не без удовольствия прекратила битву за урожай и сладко потянулась:
— Перерыв на перекур?
Павел кивнул и протянул мне зажигалку. Эталон настоящего мужчины — сильный и молчаливый. Рядом с ним я всегда чувствовала себя просто трещоткой и поэтому старалась говорить меньше, чем обычно. Но ведь как-то общаться надо! Понимать с полувзгляда можно только очень близкого человека, а я даже с Андреем ещё не дошла до такой стадии. Тем более, что от Павла и полувзгляда-то не всегда можно добиться. Больше всего он мне напоминает остро отточенный нож: сплошные вертикали и серо-стальные тона глаз и прически. Делайте со мной, что хотите, на работа в компетентных органах накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Просто надо уметь этот отпечаток видеть. Я — умею. И прощения за нескромность просить не собираюсь.
