— Разворачиваться–то разворачивайся, Наум, но напрасно и в партизанском деле не партизанствуй.
— Тоже мне советчик! — Солдатов усмехнулся. — А что же ты, Яков Филиппович, на семьдесят третьем километре не рассуждал так в декабре? Какую войну среди бела дня затеял! Еле ноги унесли.
— Зато шестнадцать вагонов и сейчас поди под откосом?
— А куда же им оттуда деваться? Гниют, что верно, то верно. Но советы свои ты брось. Всегда с обстановкой надо сообразовываться.
— С обстановкой считались даже самые великие полководцы. Не спорю. — Долинин тоже сбился с серьезного тона.
— Ну ясно, даже твой тезка по отцу — Александр Филиппович Македонский — обстановку учитывал. Шел–шел восемь лет покорять Индию, дошел до Ганга, видит — река широкая, и вернулся.
Долинин засмеялся. За год до войны Наум Солдатов поступил на заочное отделение университета и с жаром принялся изучать историю. Все, что вычитает из книг, все, что услышит от лекторов во время очных сессий, непременно рассказывал каждому, кто соглашался быть его слушателем. Но как–то получалось так, что вся история, особенно древняя и средних веков, в передаче Солдатова состояла исключительно из анекдотов, — он знал их сотни. «Понимаешь, — объяснил он однажды Долинину, — такой чудак–профессор попался, консультант. Самое главное для него, чтобы на лекции не спали».
— Опять извращаешь исторические факты, — вспомнив особенность Солдатова, сказал Долинин. — С фактами надо быть все–таки осторожнее. Что, например, ты будешь делать с тем фактом, что Цымбала я с тобой не отпущу?
— А ты думаешь, для меня это новость? — ответил Солдатов, удивив Долинина, который ожидал самого свирепого протеста. — Я уже заметил, как ты его расхваливал мне третьего дня, — продолжал Солдатов. — Простак ты, Яков Филиппович!
— Простак, не простак — не отпущу.
— Хорошо, — миролюбиво согласился Солдатов. — Только поговори с ним сам. Согласится ли еще? Я его пришлю к тебе. А пока будь здоров, до вечера!
В дверях Солдатов встретился с Ползунковым, который ветошью вытирал руки.
— Алешка! — сказал Солдатов. — Я тут съел весь харч твоего хозяина. Позаботься о новом.
— Как–нибудь не сплошаю, Наум Ефимович!
6
Цымбал вошел бочком, что было для него явно несвойственно, держался настороженно, готовый к обороне. Солдатов, видимо, не сказал ему, зачем вызывает Долинин.
Долинин тоже молчал некоторое время. Подбирая нужные, наиболее убедительные слова, он следил за влетевшим в окно зеленым жуком, который медленно полз по столу. Когда жук добрался до оставленной Ползунковым вилки и, потыкавшись в ее костяной черенок своим круглым лбом, повернул обратно, Долинин поднялся и повел Цымбала к высоко прорезанному подвальному окну.
Только встав на носки, через это окно можно было видеть, вровень с подоконником, улицу, реку и за ней на противоположном, таком же, как и этот, крутом берегу длинную линию похожих один на другой острокрыших домиков с крашеными ставнями и резными наличниками. Домики стояли среди берез, густых зарослей сирени, зелень которой сливалась с синью заречных лесов.
— Видите? — сказал Долинин, указывая рукой в окно. — Когда–то в этой деревне был один из лучших наших колхозов. В дни осенних и зимних боев большинство колхозников было оттуда вывезено, в деревне стояли войска, скот пошел на продовольствие. Словом, хозяйство расстроилось так, что дальше некуда. И ничего удивительного в этом нет. До передовой отсюда каких–нибудь пять–шесть километров. Немцы легко достают до нас артиллерией. Вон тот двухэтажный серый дом с башенкой… это клуб… в него уже попало три снаряда. Конюшне оказалось достаточно и одного попадания — сгорела. Стекла на парниках с землей смешаны. И все–таки мы хотим восстановить колхоз.
— Колхоз? В таких условиях?
— Да, колхоз, и в таких условиях. И в этом долю участия придется принять и вам, дорогой товарищ Цымбал. Мы сберегли с десяток тракторов, кое–какие машины…
— Напрасный разговор, — ответил Цымбал довольно спокойно. — Сегодня я ухожу с отрядом, с товарищем Солдатовым. Мое место там. А для работы на тракторах вы народу найдете. Крутить баранку — дело нетрудное: каждый подросток сумеет.
— Да еще нечего же крутить–то! Что ни трактор, то инвалид, раскиданы они где попало. В том–то все и дело, что наладить сначала надо, отремонтировать, привести в порядок, создать хотя бы подобие МТС, людей обучить, да быстро: время не терпит.
Цымбал молчал.
— Я не требую, не приказываю, а просто прошу помочь. Наладите дело, тогда, если хотите, идите снова к Солдатову, а то и совсем оставайтесь, район подымать вместе будем.
— Все это так, — согласился с доводами Долинина Цымбал, — но все–таки я должен уйти вместе с отрядом. Кроме всего, у меня же и личные счеты с немцами, я вам говорил когда–то. — Он коснулся рукой своей черной повязки.
— А у меня разве нет с ними счетов? — воскликнул Долинин. — Они мне район разорили, и какой район! Вместе придем в Славск, рано или поздно за все посчитаемся.
Для меня это может оказаться поздновато. — Цымбал отошел от окна и присел к столу.
— Рамникову, думаю, на первых порах председателем колхоза поставить, — не давая ему задумываться, продолжал Долинин. — Она же и агроном будет. Народ соберем со всего района. Механиком и директором МТС поработаете вы. Только бы с места стронуться! А разгон наберем — нас не остановишь. Ну как, по рукам?
— Товарищ Долинин! — Цымбал снова поднялся на ноги. — У вас жена есть?
— Есть, — ответил Долинин с недоумением.
— Простите за нескромность, а где она?
— Возле Свердловска, на Урале. Выехала из Славска со школой. Она заведовала учебной частью. А дочка с интернатом еще в Ярославле, никак не съедутся. Видите, разбросались по всему Советскому Союзу.
— Вижу. — Цымбал потупился. — Но это все–таки не то. Я вам сейчас скажу, товарищ Долинин, такую вещь, которую бы не должен говорить, да и не должен бы знать. Узнал случайно.
— Зачем себя принуждать, — попытался остановить его Долинин. — Если нельзя, то и не надо.
— Нет, надо. Вам сказать непременно надо. Я не хочу, чтобы мой отказ остаться вы расценили как каприз, как страх перед трудностями. Нет. Я тоже коммунист, я не зарывал в землю свой партийный билет, в каких бы переделках ни был, хранил его всегда на груди. Не в капризах дело. Вот я вам что скажу… — Цымбал явно волновался. — Я вам скажу, чего никто не знает, кроме, конечно, тех, кто ее туда посылал… Даже товарищ Солдатов не знает… Там, в общем, моя жена.
— Где там? — спросил Долинин.
— У немцев.
— Ну, это очень горько! — посочувствовал Долинин.
— Это, простите, не горько. Это страшно. Вы, наверно, меня не поняли. Она не в плену, не в оккупации. Она работает переводчицей в каких–то немецких частях. Она отлично знает немецкий язык — преподавала его в старших классах, когда мы жили возле Волосова. Она тоже коммунистка и ведет разведку в самом пекле. Больше полугода ее зовут уже не Екатериной Михайловной Цымбал… Встретились как–то осенью среди Гатчинского шоссе, мчалась одна в колясочке на немецкой лошади, поговорили минуту, озираясь по сторонам. Узнал от нее вот это кое–что, и только.
— Так где же она — в Волосове, в Гатчине, в Славске?
— А уж теперь и я не знаю где.
— Ну и чего же вы хотите? Быть поближе к ней? Своими хождениями вокруг нее вы ей не только не поможете, а скорее всего еще и навредите.
— А я и не собираюсь ходить. Но если что случится с ней, тогда!..
— Понимаю: месть? Эх вы! — сказал Долинин. — Неужели без вас наш народ этого не сделает, не отплатит гитлеровцам за все муки наших людей! Вот что, — теперь я разговариваю с вами как партийный руководитель: вы обязаны остаться здесь. Это вам партийное поручение. Что касается тайны вашей жены, это тайна не ваша и не моя. Она — государственная. Пожалуйста, больше никому об этом не рассказывайте.
Цымбал сверкнул серым глазом, не сказал ни слова и вышел.
Через минуту, взглянув на часы, вышел из дому и Долинин. Он пошел в райком, где его уже ждала вызванная Варенькой Маргарита Николаевна. Она долго отказывалась принять на себя руководство колхозом, сердилась, говорила: «А разве агроном там не нужен? Почему непременно я должна быть председателем?»
Этот день был днем сплошных уговоров и отказов. Только Варенька с готовностью согласилась провести учет колхозников, оставшихся в районе. Ей давно надоело сидеть, за канцелярским столом, она была готова на любое дело, лишь бы не возиться с бумагами.
Разговаривал Долинин по телефону и с облземотделом, просил семян. Там тоже почти отказали, — ответили уклончиво, ищите, дескать, главным образом у себя, но кое–что сделаем и мы…
