Я сказал: «Теперь ты знаешь, каково быть отвергнутым. Я хотел дать тебе вкус этого. Прощай». Но это было четырнадцать веков назад.
Напомните мне об этом немце позже… о Гурджиеве, который был жив только несколько лет назад. Он должен был бы видеть Гурджиева, и тогда он бы узнал, как просветленная или озаренная личность ведет себя и говорит. Нет ничего, о чем бы Гурджиев не говорил и, конечно, те слова не записаны в его книгах, потому что никто не опубликовал бы их.
Или, если его интересует только индийское просветление, которое, кажется, доминирует у этих идиотов… иначе, что бы Индия делала с ним? Просветление случается везде. Если его интересует только индийское просветление, тогда нам очень близок Рамакришна. Его слова не были сказаны правильно, потому что он жил в деревне и использовал деревенский язык. Все те слова, которые, как люди думают, не должны использоваться любым просветленным были вычеркнуты. Я странствовал по Бенгалии, спрашивая людей, которые еще говорят так, как говорил Рамакришна. Все они сказали, что он был ужасен. Он имел обыкновение говорить так, как человек должен говорить — с силой, без страха, без какой-либо утонченности.
Я всегда говорил так, как мне нравится. Я не чей-нибудь раб, и меня не волнует, что эти идиоты думают про меня. Это в их руках: они могут думать, что я просветленный; они могут думать, что я озаренный; они могут думать, что я невежественный. Они могут думать все, что хотят — это их дело. Они могут писать; бумага есть, чернила есть. Почему они должны заниматься мной?
Кстати, Яшу, из-за того, что ты грустила, ты привнесла этого идиота сюда. Никогда не будь грустной снова — потому что если ты будешь, то я привнесу этого идиота, а ты знаешь, что я могу привносить все отовсюду, даже из ниоткуда.
Сейчас мы покончили с этим немцем и грустью, так? Но крайней мере, похихикали… хорошо! Да, я могу понять. Даже если смеяться в грусти, у нее есть другой цвет для этого, но это естественно. Мои саньясины должны научиться быть немного над природой. Они должны научиться тому, о чем никто не беспокоится в обычном мире. Разлука имеет свою собственную красоту, как и встреча. Я не вижу ничего плохого в разлуке. Разлука имеет свою собственную поэзию; человек должен только выучить ее язык, и человек должен жить в ее глубине. Тогда из грусти приходит новый вид радости… который кажется почти невероятным, но это происходит. Я знаю это. Это то, о чем говорилось этим утром. Я говорил о смерти моего Наны.
Та разлука была окончательной. Мы больше не встретимся снова, однако в этом есть красота, и он сделал это еще более красивым, повторяя мантру. Он сделал разлуку более молитвенной… она стала благоухающей. Он был стар и умирал, возможно, от тяжелого сердечного приступа. Мы не сознавали этого, потому что в деревне не было врача, даже аптекаря, лекарств, поэтому мы не знали причину его смерти, но я думаю, что это острый сердечный приступ.
Я сказал ему тихо: «Нана, хочешь ли ты что-нибудь сказать мне перед тем, как ты уйдешь? Последние слова? Или может ты хочешь дать мне что-то, чтобы я помнил тебя всегда?»
Он снял свое кольцо и положил его в мою руку. То кольцо теперь у моего саньясина; я отдал его кому-то. Но то кольцо всегда было тайной. Всю свою жизнь он не позволял никому смотреть, что в нем, однако частенько, снова и снова смотрел в него. Кольцо было залито стеклом, через которое можно было смотреть. Сверху был бриллиант; на каждой из его сторон было стеклянное окно.
Он не разрешал никому видеть то, на что он смотрел через эти стекла. Внутри была статуя Махавиры, джайнского тиртханкары; действительно прекрасный образ, и очень маленький. Должно быть, там был маленький портрет Махавиры, а эти два стекла увеличивали его. Они увеличивали его, и он выглядел действительно огромным. Для меня кольцо было бесполезным, потому что, к сожалению, даже хотя я приложил все мои усилия, я никогда не мог любить Махавиру так, как я любил Будду, несмотря на то, что они были современниками.
Чего-то не хватает у Махавиры, а без этого мое сердце не может биться с ним. Он выглядит точно как каменная статуя. Будда выглядит более живым, но не удовлетворяет моим стандартам жизненности - вот почему я хочу, чтобы он также стал и Зорбой. Если он встретит меня где-нибудь в ином мире, будет большая проблема. Он закричит на меня: «Ты хотел, чтобы я стал Зорбой!»
Но вы знаете, что я очень хорошо умею кричать. Он не может заставить меня замолчать; я собираюсь идти своим собственным путем. Если он не собирается становиться Зорбой, то это его личное дело, но тогда с этим миром все кончено, у него нет будущего. Если он хочет будущего, тогда ему придется слушать меня. Ему придется стать Зорбой. И Зорба не может существовать один - он кончит в Хиросиме — и Будда не может существовать один. В будущем для них нет возможности быть отдельно.
Психология человека будущего должна быть мостом между материализмом и духовностью; между Востоком и Западом. Однажды мир почувствует благодарность оттого, что мое послание достигло Запада; иначе искатели пойдут на Восток. В это время послание живого Будды пришло на Запад.
Запад не знает, как признать Будду. Он никогда не знал Будд. Он знал только частичных Будд — Иисуса, Пифагора, Диогена — он никогда не знал тотального Будду.
Это не удивительно, что они спорят обо мне. Вы знаете, что они опубликовали в индийских газетах? Они написали историю, что я похищен какими-то врагами и что моя жизнь в опасности.
Я здесь сейчас, а они в действительности не интересуются мной. Это прогнившая страна. Индия гнила почти две тысячи лет — она воняет! Ничто не смердит больше, чем индийская духовность. Это труп, и очень старый труп, ему две тысячи лет!
Что за истории выдумывают люди! Я могу быть «похищен какими-то врагами и сейчас моя жизнь в опасности». В действительности, двадцать пять лет моя жизнь была в непрерывной опасности. Это чудо, что я остался жив. И теперь они хотят защитить меня! Повсюду в мире есть странные люди; но будущее человечества не принадлежит этим странным людям, но самому новому виду, и этот новый вид я назвал Зорба-Будда.
Я говорил вам, что мой дедушка перед смертью дал мне его самую любимую вещь — статую Махавиры, спрятанную за бриллиантом в кольце. Со слезами на глазах он сказал: «Мне нечего больше дать тебе, потому что все, что было у меня, отнимется и у тебя, точно так же, как это было отнято у меня. Я могу подарить тебе только мою любовь к тому, кто узнал себя».
Хотя я не сохранил кольцо, я исполнил его желание. Я узнал того, и я узнал его в себе. Что он значит в кольце? Но бедный старик, он любил своего Мастера, Махавиру, и подарил свою любовь мне. Я уважаю его любовь к его Мастеру и ко мне. Последние слова на его губах были: «Не волнуйся, потому что я не умираю».
Мы все ждали, скажет ли он что-нибудь еще, но это было все. Его глаза закрылись, и его не стало.
Я все еще помню ту тишину. Воловья телега проезжала по руслу реки. Я точно помню каждую деталь. Я ничего не говорил, потому что не хотел беспокоить мою бабушку. Она не сказала ни слова. Прошло несколько мгновений, и я стал немного волноваться за нее и сказал: «Скажи что-нибудь; не будь такой молчаливой, это невыносимо».
Можете ли вы представить себе, она запела песню! Вот как я научился тому, что смерть должна быть отпразднована. Она пела ту же песню, которую пела тогда, когда впервые полюбила моего дедушку. Это тоже чего-то стоит: что девяносто лет назад, в Индии, они имела мужество полюбить. Она оставалась незамужней до двадцати четырех лет. Это было очень редко. Я спросил ее однажды, почему она оставалась незамужней так долго. Она была такой красивой женщиной… я просто шутя сказал ей, что даже король Чхаттерпура - государства, где находится Кеджурахо, — должно быть влюбился в нее.
Она сказала: «Странно, что ты упомянул его, потому что он влюбился. Я отвергла его, и не только его, но и многих других тоже». В те дни в Индии девочки выходили замуж уже в семь, максимум в девять лет. Просто страх любви… если они будут старше, они могут влюбиться. Но отец моей бабушки был поэтом; его песни до сих пор поют в Кеджурахо и окрестных деревнях. Он настаивал, что пока она не согласится, он не выдаст ее замуж ни за кого. По воле случая, она полюбила моего дедушку.
Я спросил ее: «Это даже более странно; ты отвергла короля Чхаттерпура, и, однако, ты полюбила этого бедного человека. Зачем? Он определенно был не очень красивым и не был выдающимся; почему ты полюбила его?»
Она сказала: «Ты задаешь неправильный вопрос. Когда влюбляешься, «почему» не существует. Я просто увидела его и все. Я увидела его глаза, и во мне возникло доверие, которое ни разу не поколебалось».
Я также спрашивал моего дедушку: «Нани говорит, что она полюбила тебя. С ее стороны все в порядке, но почему ты позволил браку произойти?»
Он сказал: «Я не поэт или мыслитель, но я могу узнать красоту, когда я ее вижу».
