— Таких людей очень много. Деньги — их божество.
— Его отец сейчас отбывает пожизненный срок в тюрьме в Порт-оф-Спейн за то, что в драке убил человека. И знаешь, за что? Он должен был тому человеку деньги, и тот ему об этом напомнил. Не успело еще солнце зайти, как его арестовали. — Она покачала головой. — Соломон на своем грузовике зарабатывает кучу денег, и тем не менее Вильяму пришлось заплатить ему, чтобы он привез доктора Родригеса. Соломон вообще вертит Вильямом, как хочет. Как в тот раз, когда Вильям ездил на Тобаго для Соломона. Сомневаюсь, чтобы Вильям вообще знал, в чем там было дело. У Соломона правая рука не знает, что делает левая.
Она отвернулась к окну, сквозь которое лились последние лучи заходящего солнца.
— Он мой сын, и я его люблю, но если бы он не был моим сыном, я не уверена, что хорошо бы к нему относилась.
Каждый вечер мы втроем — Вильям, миссис Шамиэль и я — обедали за круглым деревянным столом, накрытым клеенкой, разрисованной яблоками и грушами. Было странно обнаружить такой рисунок в Лавентиле, в доме, обитатели которого, вполне вероятно, ни разу в жизни не пробовали ни яблок, ни груш. За обедом миссис Шамиэль рассказывала го о своей приятельнице Руби, продавщице кондитерского отдела, то об их новом начальнике, мистере Эбрахаме, которого она сразу невзлюбила. Иногда она обсуждала посетителей: у одних постоянно не было денег, другие разговаривали с ней свысока, третьих она знала уже сто лет. Закончив, она обычно спрашивала:
— Ну, Вильям, а что новенького в этом сумасшедшем доме, где ты работаешь?
И тогда он украдкой поглядывал на меня через стол, и я знала, что он стесняется.
Вильям работал в семье Родригесов уже шесть лет. Он занимался двором и садом; ухаживал за цветами, растениями и фруктовыми деревьями, подстригал газон и подравнивал живые изгороди. На небольшом пятачке Вильям выращивал ананасы; время от времени он приносил один-два домой; хозяева вроде бы ничего не имели против.
Я узнала о маленьком мальчике Джо, который так сильно укусил свою младшую сестренку, что той пришлось делать противостолбнячный укол. Миссис Шамиэль сказала, им повезло, что отец — доктор; все необходимое было у него под рукой. Джо таскал инструменты Вильяма и прятал их во дворе. Он часто играл в сарайчике для инструментов, хотя ему это запрещалось. Миссис Шамиэль считала, что Вильям должен поговорить с мальчиком:
— Эти дети вьют из тебя веревки, — говорила она. — Некому призвать их к порядку.
Вильям рассказал нам, как маленькая девочка, Консуэла, засунула голову между прутьями кроватки и застряла. Ему пришлось сбегать за пилой, чтобы освободить ее.
— Она вся побагровела, — сказал он. — Чуть не умерла. И все это время мать простояла, уткнувшись лицом в стену, и рыдала, как будто ребенок уже умер.
Вильям не был уверен, долго ли еще миссис Родригес выдержит жизнь на Тринидаде, потому что она боялась решительно всего: от мух до острого перца. Миссис Шамиэль сказала:
— Она боится моря, боится лягушек, она боялась даже Бриджит, собственную горничную! Ты спросишь, как она оказалась на Тринидаде. Ее муж — красавец мужчина, такой может заполучить любую, стоит ему захотеть. Ты его видела, — напомнила она, — это тот доктор.
Вильям сказал, что доктор Родригес несколько раз обо мне спрашивал.
— Я сказал ему, что ты чувствуешь себя гораздо лучше. Он сказал, что очень рад это слышать.
Соломон всегда заявлялся домой очень поздно, а иногда приводил с собой приятеля, они сидели в темноте на веранде и пили ром. Если они начинали очень уж шуметь, миссис Шамиэль вставала, выходила к ним и делала замечание. Она не боялась Соломона, и он это знал. У него было много друзей, и у всех у них были необычные прозвища: Крикет, Длинный, Красномордый, Кобо, Малыш. Соломон меня почти не замечал, а когда изредка заговаривал, я чувствовала себя очень неуютно.
— Так все-таки откуда ты, Селия? — спросил он как-то вечером, вернувшись домой необычно рано. Мы уже закончили обедать, но еще сидели за столом. Вильям говорит, у тебя родственники в Англии?
— Да, — ответила я.
— А твоя тетя живет в поместье где-то здесь, на Тринидаде.
— Да, в Тамане.
— У меня в тех краях есть приятель, работает в Четырех Дорогах. В таких поместьях, знаешь ли, очень неплохо живется. Полно фруктов и вообще всякой жратвы. А в некоторых еще и очень прилично платят.
Я не знала, что сказать.
— Не нужно беспокоиться ни о еде, ни о жилье.
Миссис Шамиэль встала из-за стола, мимоходом заметив:
— Соломон, чего это ты вдруг заинтересовался ее делами? Пойди-ка лучше приведи себя в порядок. По-моему, тебе пора помыться.
На следующий день он принес корзину крупных белых яиц и переложил их в таз за домом. Никто, кроме меня, этого не заметил, и я тоже вскоре забыла, пока в один прекрасный день до меня не донесся какой-то странный треск. Выбежав из дома, я увидела, как из яиц вылупляются детеныши аллигаторов. Некоторые из них достигали в длину моей ладони. Они разевали крошечные пасти, цеплялись лапками и извивались, пытаясь выбраться из скорлупы. У них была гладкая блестящая кожа, больше похожая на змеиную. В том, как они барахтались и ползали друг по дружке, было что-то пугающее.
Схватив широкую доску, я накрыла тазик. Когда Соломон явился домой, я в присутствии его матери сказала ему о крокодильчиках. Бросив на меня недовольный взгляд, он выскочил во двор. Миссис Шамиэль пошла вслед за ним.
— Как ты мог притащить в дом эту гадость? — резко спросила она.
— Я собираюсь подождать, пока они немножко вырастут, и продать таксидермисту. Не обязательно ждать, пока они станут взрослыми, чтобы получить прибыль.
— Если хочешь разводить аллигаторов, сними себе квартиру возле зоопарка.
На следующий день аллигаторы исчезли.
9
Окончательно поправившись, я начала думать, что же делать дальше. Пока я болела, было еще более или менее позволительно сидеть на шее у обитателей Лавентиля, но теперь это стало невозможным. Соломон ясно дал мне это понять, начав именовать дом не иначе, как «Отель Шамиэль».
Покидая Черную Скалу, я намеревалась отправиться прямиком в поместье, где жила тетя Сула. Я знала, что оно называется Тамана и что человека, у которого тетя работает, зовут Джозеф Карр-Браун. Вильям сказал, что добираться до поместья автобусом придется целый день. Но когда ехать? Я была бы очень рада увидеться с тетей Сулой, но в то же время мне не хотелось ничего ей объяснять. Как раз сейчас, по словам Вильяма, было очень трудно добраться до Таманы: на прошлой неделе дорогу Эль-Квамадо разрушил сильный оползень. Мне придется подождать, пока дорогу расчистят.
В ночных кошмарах мне являлся Роман. Действие всегда происходило под домом, здесь же под лестницей лежали козы. Роман раздевался и демонстрировал мне себя. Потом он приказывал раздеться и мне, и я подчинялась. Мое тело было покрыто короткими цыплячьими перьями, белыми и коричневыми. Он клоками вырывал эти перья и разбрасывал по двору, а я бегала за ним и собирала, стараясь прикрепить их обратно. Я просыпалась в холодном поту.
Иногда мне казалось, что от всех этих мыслей я вот-вот сойду с ума. Глядя с веранды вниз, на солнечные зайчики, яркими серебряными вспышками скачущие по крышам, я мучительно старалась понять, почему все произошло так, как произошло. И никогда не могла найти ответа. И еще я поняла, что у меня ничего нет. Это было все равно что жить в мире, в котором есть только испепеляющая жара и яркий, слепящий свет. Нет тени, нет места, где можно было бы укрыться, спрятаться от палящих лучей. Отчаяние — вот что чувствует человек, у которого ничего нет. Здесь, в Лавентиле, раскладывая по полочкам свою жизнь, как будто это была не я, а совсем другой человек — человек, которому я могла бы только посочувствовать, но не позавидовать — я начинала верить, что так будет всегда. И однажды утром, когда я осталась одна дома, мысль о том, что у меня ничего нет и не будет, стала настолько невыносимой, что мне захотелось умереть. Покончить со всем этим. И вот тогда я бросилась на колени перед Девой Марией и начала неистово, от всего сердца молиться. Потому что только чудо могло меня спасти.
На следующий день, около четырех часов, я дремала на веранде и проснулась от звука подъехавшей машины. Посмотрев вниз, я увидела у подножия холма, там, где Соломон обычно оставлял свой грузовик, какую-то синюю машину. Из нее вылез Вильям, а вслед за ним еще какой-то белый мужчина. Вильям помахал мне, и я помахала в ответ. Кто это с ним? Гость? На мгновение я испугалась, что это полицейский, но потом сообразила, что полицейский должен был быть в форме. Забежав в дом, я быстренько умылась и расправила свое ситцевое платье.
Вильям привел на веранду доктора Эммануэля Родригеса. Теперь я его узнала. Он был среднего роста, не низкий и не высокий. Зачесанные назад темные волосы открывали узкое загорелое лицо. На нем были темные брюки и белая рубашка.
