Он категорически возражал, чтобы я его купала, поэтому его матери приходилось все бросать и подниматься к нему наверх. Вначале она пыталась превратить все в шутку: «Ну перестань, ну что же ты, мой маленький ослик». Она всячески убеждала его, что я очень хорошая и мне можно доверять. Прижимая его к себе, она ласково шептала: «Селия нам помогает. Селия хочет с тобой дружить. Она приехала с Тобаго, а тебе понравилось на Тобаго, когда ты ездил туда со мной и с папочкой». Один раз я слышала, как она говорит: «Селия не такая, как Бриджит, она гораздо лучше Бриджит». Доктор Эммануэль Родригес недоумевал. Не раз и не два он требовал, чтобы Джо «прекратил чудить», и на какое-то время это действовало, но потом все начиналось сначала. Доктор Родригес грозил, что накажет Джо. Однажды он даже снял ремень, собираясь его высечь, но Джо убежал наверх и спрятался. Элен Родригес сказала, что ремень — это не выход. Мне же казалось, что независимо от их слов и поступков Джо уже все для себя решил.
Перемена в его поведении произошла только после одного неприятного происшествия, случившегося, когда я проработала в доме уже больше месяца. Поднявшись наверх, я вошла в ванную, где Джо чистил зубы. С сузившимися в две голубые щелки глазами он вдруг плюнул мне в лицо и прошипел «Черномазая». Не думая о том, что делаю, я крепко ухватила его за короткий темный чубчик, набрала в рот воды из стакана, который был у меня в руках, и выплюнула ему на физиономию. От неожиданности он разинул рот, а потом громко заорал. Я попробовала его утихомирить, но он отбежал на другой конец ванной и прижался спиной к стене. Его наверняка могла слышать вся улица. Тут же примчалась его мать, в одной ночной рубашке, схватила своего сыночка и прижала к себе, как будто ему угрожала опасность. Она со страхом смотрела на меня, ее лицо побелело и заострилось.
Каким-то незнакомым и очень спокойным голосом я проговорила:
— Прежде чем в чем-то упрекать меня, спросите у вашего сына, что он сделал.
Повернувшись, я выбежала в коридор и дальше по лестнице вниз, нырнула в темноту, в сад, и бежала, не разбирая дороги, пока не добралась до самого дальнего его конца и там, прижавшись спиной к стенке сарайчика, замерла, пытаясь понять, что теперь со мной будет.
На следующее утро Вильям пришел очень рано. Все еще спали. Он присел рядом со мной на скамейку, где я сидела, наблюдая за восходом солнца. Ночью я почти не спала. Когда я рассказала Вильяму, что произошло, он покачал головой:
— Нет на свете ничего хуже, чем такой ребенок.
Я сказала:
— В мире есть куда более страшные вещи.
После завтрака доктор Эммануэль Родригес вызвал меня в свой кабинет. Он сидел за своим большим письменным столом, я уселась напротив. Джо рассказал ему о вчерашнем инциденте, сказал доктор.
— Я могу только попросить прощения за его непозволительное поведение. — Он смотрел прямо на меня и говорил очень серьезно. — Это было больше, чем просто невоспитанность. Это было грубо, оскорбительно и больше это не повторится.
Мне очень хотелось узнать, что именно Джо рассказал ему. Наверно, правду. Доктор Эммануэль Родригес надеется, что я приму его извинения и не стану увольняться.
— Пожалуйста, дай нам возможность все исправить. Моя жена очень расстроена. Она просила передать, что очень сожалеет о случившемся.
Когда он закончил, я почувствовала огромное облегчение.
— Ты принимаешь мои извинения, Селия?
— Да, сэр, — сказала я.
— Ты нам вполне подходишь. Мы очень тобой довольны. Я не сомневаюсь, что эти проблемы с Джо остались от Бриджит. — И закончил: — Итак, ты остаешься?
— Да, сэр.
Он встал.
— Вот и отлично.
Именно в этот момент я поняла, что доктор Эммануэль Родригес мне нравится.
У него были зеленовато-карие глаза — цвета травы, которая нуждается в дожде.
В этот же день, положив в карман синего платья доллар из своей первой зарплаты, под жаркими солнечными лучами я отправилась в город, не имея определенной цели, но следуя указаниям Вильяма; он перечислил мне места, которые, по его мнению, я должна была посмотреть.
Довольно скоро я очутилась на какой-то оживленной улице. Было очень жарко, солнце жгло мне голову, и я пожалела, что у меня нет зонтика. Марва всегда ходила с зонтиком. Вокруг меня суетилась толпа; люди заходили и выходили из магазинов — от маленьких лавок до огромных универмагов с сияющими витринами. Я забрела в «Стивенс и Тодд», поднялась в отдел женской одежды, где увидела хорошенькое розовое платье с нижней юбкой. Подойдя к зеркалу, я приложила его к себе. Продавщица смотрела на меня так, будто я вылезла из сточной канавы, поэтому я не решилась его примерить.
На Шарлот-стрит я услышала мелодию калипсо, доносившуюся из открытых дверей углового бара, который назывался «Черная шляпа». Вокруг было много белых. Мне бросилась в глаза блондинка в остроносых туфлях, с острыми грудями, торчащими из лимонно-зеленого платья. Она держала за руки двух белоголовых малышей. Они вошли в туристическое агентство под названием «Истерн Кредит Юнион Трэвел», над которым висел огромный рекламный щит с белым самолетом и надписью: BOAC[18]: Лондон! Нью-Йорк! Мы отвезем вас туда. Я не могла себе представить, что можно вот так просто войти, купить билет и полететь куда угодно.
Но было и другое: возле центрального почтамта на земле, скорчившись, сидела женщина, и там, где должны были быть кисти, свисали лохмотья бледной кожи, похожие на побеги, выросшие из запястий. Она подняла руки, и эти страшные завитки заколыхались, как живые. Почему-то они напомнили мне о мангровых болотах неподалеку от Черной Скалы. Женщина сидела на газете, по которой расползалось желтое пятно — я догадалась, что это ее моча. Женщину нельзя было назвать ни молодой, ни старой. Она как-то странно смотрела на меня, и я поняла, что она ждет милостыни. Люди заходили и выходили, не обращая на нее внимания, как будто ее здесь не было.
— Мисс, подайте, сколько можете. Гляньте на мои руки. Бог благословит вас. — У нее был слабый дребезжащий голос. — Божье благословение всем нужно.
— У меня нет денег, — сказала я.
В телеграмме, которую я отправила в Черную Скалу на имя тети Тасси, говорилось: «Сообщаю, что я жива и здорова. Я не вернусь. Селия».
12
Те первые полгода, что я проработала у Родригесов, были самым счастливым временем в моей жизни. Доктор Эммануэль Родригес говорил, что я выполняю свои обязанности «ответственно и эффективно». Я ничего не имела против того, чтобы меня загружали работой — это помогало не думать. Каждый день к вечеру я чувствовала себя настолько уставшей и вымотанной, что сразу ложилась и засыпала. Если ко мне обращались с просьбой, я отвечала: «Да, сэр» или «Да, мадам», и с готовностью бежала выполнять поручение. По выходным я тоже работала. Во-первых, мне никуда не хотелось идти, а главное, я радовалась любой возможности подзаработать и отложить еще несколько центов в жестянку из-под молока, которую я хранила под кроватью.
Джо в конце концов решил примириться с моим существованием — может быть, благодаря тому, что Джо меня теперь побаивался, а может быть, потому что он понял, что в этой игре не будет победителя. И даже если я уволюсь, на мое место придет кто-нибудь еще, не Бриджит, конечно, потому что мама пообещала ему, что Бриджит никогда не вернется, но другая девушка, к которой ему все равно придется заново привыкать и приспосабливаться.
Я знала, что Элен Родригес мною довольна, потому что она сама мне об этом сказала. Она даже не представляла, что я стану ей настолько полезной. Как в тот день, когда мы на машине возвращались с покупками и она уже готова была свернуть на Роберт-стрит, но тут я заметила мальчугана, который ускользнул от своей матери, занятой разговором, и выбежал на дорогу. Я закричала: «Стойте, мадам!» Она резко нажала на тормоз, и мы остановились прямо перед малышом, который глядел на нас расширенными испуганными глазами. К нам уже бежала его мать, Элен Родригес закрыла лицо руками: «Слава Богу, Селия, что ты его заметила!» А в другой раз, когда она покупала в Гленденнинг ткань на новое платье и уронила десятидолларовую бумажку, я подняла ее и подала ей со словами: «Взгляните, мадам».
— Ты не просто дополнительная пара рук, ты еще и дополнительная пара глаз.
Мне нравилось куда-нибудь вместе с ней ходить. Еще больше мне нравилось выезжать на машине. Сидя за рулем, она часто рассказывала об Англии. Она выросла в деревне в красивой местности под названием Уорикшир. Потом она поступила в колледж, чтобы стать учительницей. Если бы она не встретила Эммануэля Родригеса, который учился в соседнем университете, то, наверно, сейчас преподавала бы в школе где-нибудь в Англии. Но с другой стороны, сказала она как-то раз, что есть истинная любовь, если не самопожертвование?
