– Что это?.. – испуганно произнесла Ирочка, – где моя мама?
– А вот она, – скрипуче произнес Мороз и указал на огромную елку, стоящую в углу. Зеленая красавица, привезенная из заповедного леса, в котором она росла долгие годы, пока браконьеры не срубили ее под самый корешок, была украшена странными гирляндами и игрушками, а на самой верхушке красовалась голова матери Иры.
– АААА!!! – завопила девочка и попыталась вырвать руку, но Дед держал ее мертвой хваткой.
– Теперь она никогда не будет ругаться и наказывать тебя, – засмеялся Мороз, – я исполнил твое желание. Теперь твоя очередь.
Ирочка не прекращала кричать от ужаса, находясь наедине с непонятным чудовищем, разорвавшим в клочья всех гостей и украсившим елку их кишками и остальными потрохами.
Дед Мороз, все еще не отпуская Иру, подошел к своему мешку, который уже не был пуст, а оказался наполнен оторванными конечностями гостей и их требухой, которые он решил забрать себе в качестве новогодних подарков.
Девочка кричала без остановки, не видя и не слыша ничего вокруг.
Она даже не заметила, как похолодало. Но, спустя несколько минут, мороз стал невыносимым и поубавил ее пыл. Она смотрела по сторонам, тяжело дыша и выпуская пар изо рта. Это была не ее квартира.
Это вообще была не квартира. Больше не было красного. Лишь белый снег и вечно зеленые ели, чьи заснеженные ветви поблескивали в призрачном свете луны.
Она умоляюще уставилась на Мороза, который, наконец, отпустил ее руку. Ирочка хотела бежать, но страх и холод сковали ее тело, и она не могла сдвинуться с места.
– Моя Снегурочка, – страшно улыбнулся Дед Мороз, показав свои жуткие зубы-сосульки.
Из глаз малышки потекли слезы, тут же замерзшие на бледных щеках.
Мороз оскалился и схватил Иру. Не успела она опомниться, как почувствовала, что стоит спиной к чему-то твердому и холодному. Это был ствол дерева. Ствол огромной ели. Ее руки были связаны веревкой, протянутой вокруг всего толстого ствола.
– Снегурочка, – скалясь, произнес Мороз и больше не вымолвил ни слова за все то время, пока стоял напротив Ирочки, молившей его о пощаде до тех пор, пока холод не заставил ее замолчать навеки.
В один конец
Белобрысый парень шел по пустынной улице, пиная мыском потертой кроссовки жестянку, лязгающую при каждом соприкосновении с асфальтом. Постапокалиптический пейзаж навевал мысли о том, что он последний человек на земле. Возможно, ему так было приятно думать, ведь он безумно устал от общества своих родных и знакомых. Но не было никаких катастроф и жутких вирусов, покосивших все население планеты или превративших их в агалтелых зомби, пожирающих всех на своем пути. То был простой заброшенный район некогда процветавщих фабрик и заводов, в середине двадцатого века ставших градообразующими предприятиями для небольшого поселения в Сибири. Апокалипсис пришел, быть может, только для этих ветхих зданий, полвека назад дававших надежду на светлое будущее, и этому светлому будущему людей, веривших в торжество коммунизма. Чуть поодаль находился санаторий, такой же обветшалый, как и эти мертвые отголоски прошлого, в которых, казалось, если прислушаться, можно и сейчас уловить звуки разговоров фабричных работников, обсуждающих начальника цеха на перекуре.
В строительстве этих нынче бесполезных развалин принимал участие его прадед, потом дед гнул спину на алюминиевом заводе, отец паренька пошел по стопам своего предка, но после развала СССР был вынужден стать разнорабочим и перебиваться случайными заработками. Теперь же его сын стоял перед выбором, который делать не имел ни малейшего желания. Он был и очевиден и болезнен в одно и то же время: остаться с семьей, отказавшись ото всех перспектив и мечтаний, или уехать, бросив их загибаться в этом богом забытом месте.
– Эй, красотка! – раздался голос с хрипотцой.
Парень, не отрывая взгляда от жестянки и не замедляя шаг, вытянул средний палец и выставил его в сторону, откуда доносился звук.
– Ого-го, Златовласка сегодня не в духе, – заржал Хриплый.
– Ладно тебе, Алекс! Иди к нам, – позвал другой голос, принадлежавший приземистому мальчугану с испещренной шрамами головой, создававшими впечатление, что у него нечто вроде лишая.
– Вы уж как-нибудь без меня сегодня, – наконец, отозвался белобрысый, все же не отрывая взгляда от жестянки.
– Как знаешь, – пожал плечами Плешивый, – нам больше достанется!
Светловолосый паренек поднял обе руки, сжав их в победном жесте, тем самым с сарказмом желая знакомым удачи в их начинаниях.
– Да пошел ты, Алекс! – взорвался Хриплый, поднявшись с корточек и начав кричать что есть мочи, высовываясь из зияющей дыры в стене старого санатория, – думаешь, ты лучше нас?! Думаешь, уедешь отсюда, выучишься и станешь чистеньким и умненьким, а?! Никому ты там не нужен! Ты всегда останешься дворовым оборванцем с кудряшками, как у девчонки.
Светловолосый паренек стиснул зубы и сжал кулаки, чувствуя, как внутри закипает злость. Он частенько дрался с этим соседским забиякой с хриплым голосом, давшим повод придумать ему кличку, заменившую имя, по которому долгие годы к нему уже никто не обращался, разве что мать да старая бабка, дни который уже должны были быть сочтены, но она все еще цвела и пахла самогоном, которым снабжала добрую половину молодежи в городишке и которым «лечилась» сама.
– Иди сюда, и посмотрим, кто из нас девчонка! – выпалил Алекс, не найдя в себе сил сдержаться.
– Пф! – фыркнул Хриплый и сплюнул сквозь расщелину между зубов, – отсоси, – он схватился за свою промежность и потряс ею, дразня соперника.
Светловолосый знал, что тот хочет вывести его из себя, поэтому решил не поддаваться на провокацию и просто крикнул в ответ:
– Пилотку не сосут!
– Что ты сказал?! – лицо Хриплого исказила гримаса злости, – а ну повтори!
– Хотя откуда тебе знать, что с ней делают? – засмеялся Алекс и вернулся к своей жестянке, не обращая внимания на вопли старого знакомого.
А тот не мог оставить все, как есть, и помчался вниз по полуразвалившейся лестнице, чтобы настигнуть обидчика, удаляющегося вниз по безлюдной улице, ведущей в лесной массив.
Алекс слышал звук приближающихся шагов, но делал вид, что ничего не замечает. Почувствовав, что преследователь уже в паре метров от него, он резко развернулся и выставил ногу, оставив свою банку в покое. Нога, обутая в старую кроссовку, угодила Хриплому прямо в солнечное сплетение, и тот, издав глухой сип, опустился на колени, пытаясь унять боль и восстановить сбившееся дыхание.
– Я тебя урою! – слышал хриплые угрозы Алекс, медленно скрываясь за могучими деревьями, меж которых петляла извилистая тропинка.
Он знал, чем его приятели собираются скрасить свой досуг, к которому приглашали присоединиться и его. Многообразием их развлечения не отличались: самогон бабки Хриплого или «Момент» из ларька, которым они закупались уже столько раз, что могли бы приклеить обратно все отвалившиеся плиты и балки санатория. Саша и сам раньше не гнушался этих забав, но годы шли, он взрослел, понимая, что от подобных дел проку никакого, пока остальная компашка застряла в своем развитии, решив считать, что тот отщепенец, ставящий себя выше других.
Светловолосый паренек шел к заброшенной спортивной площадке, которая раньше служила местом для оздоровления организма отдыхающих. Сейчас же ржавые турники и прогнившие скамьи для пресса и тяги не пользовались особой популярностью. Пожалуй, Саша здесь и был единственным завсегдатаем. Большинство местных, не отличавшихся благосостоянием, находили увеселение в уже упомянутых химсредствах или время от времени предавались мордобою и футболу во дворовых полуразвалившихся спортивных коробах. Конечно, были и такие «отщепенцы» от местных «традиций», как и Алекс, но предпочитали относительно новые спортивные комплексы, оборудованные в некоторых из дворов и на стареньком небольшом стадионе. Саша же выбрал уединение. Так у него было время подумать, или не думать вообще, сосредоточившись на очередном подходе, которому не было нежеланных свидетелей, готовых подтрунивать над любителями ЗОЖ.
Мускулы напрягались под смуглой кожей, подрумяненной жарким летним солнцем северных широт. Пот стекал, оставляя влажные бороздки на рельефных изгибах крепких мышц. «Двадцать, двадцать один…» – мысленно считал Алекс, подтягиваясь на турнике, оставившем ни одну мозоль на его ладонях. Он не хотел походить на беззубую гопоту и худющих токсикоманов, коими был полон его район.
Лет десять назад он с семьей был вынуждены переехать из центра их городка на окраину, называвшуюся Выселками, куда в свое время селили откинувшихся с зоны бывших зеков. Контингент там был соответствующий. В центре же были отстроены новые дома для местной элиты, нуворишей, поднявшихся в девяностые, и приезжих толстосумов, решивших освоить новые горизонты. Те выглядели гораздо приличнее жителей Выселок. И, хотя Алекс принадлежал к последним, он понимал, что это лишь территориальный признак, мало отразившийся на его внешности и внутреннем мире. В свете этого было совершенно неудивительно, что большинство местных девчонок предпочитало его большинству остальных выселенцев.
