Николая II я видел несколько раз. Внешне это был самый заурядный человек, среднего роста, с рыжеватой бородой и вихляющей походкой. Тот, кто не знал самодержца лично, мог свободно принять его за обыкновенного армейского офицера. Под глазами у Николая II отвисали большие мешки — признак пристрастия к спиртному. На портретах художники обычно эту деталь опускали.
Монарх приезжал в Красносельские лагеря. Объезд частей он всегда начинал с Преображенского полка, находившегося на правом фланге, и в частности с нашей роты, стоявшей первой. Однажды, направляясь к нам, Николай II, как обычно, сказал стоявшему в начале линейки дневальному:
— Здорово, братец!
Первогодок, увидев на плечах прибывшего погоны полковника, не долго думая, отчеканил:
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
Николай II усмехнулся (надо было «ваше императорское величество»), но ничего не сказал и вместе со свитой двинулся к полковому знамени.
Иногда он появлялся у нас часов в пять утра и приказывал горнисту играть тревогу. Начиналась суматоха. Солдаты быстро собирались, выстраивались и форсированным маршем шли к Красному Селу. Там было военное поле. Посреди него возвышался так называемый «царский вал». На нем беседка, в которой располагались семья Николая II и высшие сановники. Сам царь верхом на лошади занимал место у подножия насыпи и принимал парад войск. Все гвардейцы проходили с винтовками «на плечо», а павловцы «на руку», будто устремлялись в атаку. Это отличие для лейб-гвардии Павловского полка было установлено, чтобы подчеркнуть его особые заслуги в войнах.
Николай II и его окружение упивались на этих смотрищах кажущейся военной мощью. Но русско-японская война, как известно, показала всем гнилость и бессилие российской империи. Теперь ее расшатывала еще и революция.
Усталые и хмурые, разместились преображенцы в казармах лейб-гвардии Уланского и в манеже Конно-гренадерского полков. В комнатах было по двадцать пять — тридцать коек. Матрацами солдат не обеспечили, спать пришлось по-походному: шинель в изголовье, шинель под себя, шинель на себя.
По огромному парку, раскинувшемуся на побережье Финского залива, разлилась тишина. Царские хоромы тщательно охранялись жандармами и тайной полицией, подвластными коменданту дворца обер-палачу революции 1905 года генералу Трепову.
Устраиваясь на отдых, гвардейцы и не подозревали, что находятся накануне небывалых за время всей истории своей части событий.
После поражения декабрьского вооруженного восстания в Москве революция не сразу пошла на убыль. Наоборот, многим из нас тогда казалось, что она только набирает силу. Борьба продолжалась и в городе и в деревне. Крестьяне выступали против помещиков. В промышленных центрах не прекращались стачки и забастовки. В Петербурге почти ежедневно проходили массовые митинги и демонстрации. Волнения захватывали и воинские части. В конце мая 1906 года в Кронштадте восстали военные моряки. Их выступление, поддержанное рабочими, имело ярко выраженный политический характер. Ходили слухи, что правительство предполагало послать нас на подавление кронштадтцев.
Преображенцы не желали больше выступать в роли жандармов.
Возбужденное состояние, появившееся у солдат еще в Красном Селе, не прошло, как рассчитывал командир полка. С утра 9 июня, пользуясь тем, что был свободный день, гвардейцы собирались группами и горячо обсуждали волновавшие их вопросы. Родилась мысль: все наши претензии и требования предъявить царю, поскольку он рядом.
Унтер-офицер Прокофий Прытков, старший унтер-офицер Кузьма Андреев, рядовой Дмитрий Сокотнюк, ефрейтор Игнатий Бороздин и я, обменявшись мнениями во время прогулки по парку, пришли к выводу, что необходимо собрать солдат на митинг.
— Надо договориться, с чем идти к императору, — сказал я.
— Правильно, — поддержал Прытков. — Солдаты недовольны многим. И тем, что их положение бесправно, и что отслуживших срок задерживают, и что приходится помогать полиции в подавлении забастовок… Наше ли это дело — стращать народ оружием, когда он добивается лучшей жизни?
По аллеям шныряли люди в штатском. Мы избегали встречаться с ними: резиденция Николая II усиленно охранялась и вокруг было полно шпиков и переодетых жандармов.
Перед вечерней поверкой в ротах первого батальона наблюдалось необычное оживление. О своих солдатских нуждах многие говорили громко, не таясь. К нам пришел дежурный по полку командир 4-й роты капитан Старицкий. Он был какой-то настороженный и после переклички оставался у нас до тех пор, пока все мы не отправились в казармы. Только тогда Старицкий удалился, уверенный, что солдаты утихомирились и будут отдыхать.
Но о сне никто и не думал. Как только Старицкий покинул батальон, гвардейцы высыпали во двор, который располагался позади двухэтажного корпуса и был обнесен со всех сторон высоким забором. На заднем плане находились хозяйственные постройки. Фасадом здание выходило на Уланскую улицу. На противоположной ее стороне были расквартированы 3-й батальон и музыкантская команда.
Мы с Прытковым вышли на середину двора. К нам тотчас же присоединились Андреев, Сокотнюк, Бороздин. Раздались возгласы:
— Товарищи, все сюда!
Из помещений показались новые группы преображенцев. Их число быстро росло. В основном, это были люди из 1-го батальона, но среди них встречались и из 3-го, и музыканты. Всего набралось около трехсот человек. Закрыли ворота.
— Братцы, будем действовать сообща — один за всех, все за одного! — зычно крикнул рослый бородач Прокофий Алексеевич Прытков, уроженец Воронежской губернии. — Один прутик сломать легко, а попробуй сломать веник…
— Верно! — отозвались солдаты.
— Друг за дружку стоять!..
— Давайте запишем наши требования! — предложил я.
— И предъявим их начальству, а то и самому царю! — поддержал Прытков.
Я вынул из кармана листок, на котором имелись кое-какие наброски, и стал читать.
Первым шло требование об увольнении в запас всех, кто уже выслужил положенный срок.
— Верно! — раздались возгласы.
— Хватит тут пропадать в полку!..
— Домой!
Мы стали обсуждать пункт за пунктом. Прокофий Алексеевич давал подробные пояснения. Его дополнял унтер-офицер Кузьма Андреевич Андреев, уроженец Останской волости, Псковской губернии.
К тому, что у нас было подготовлено, собравшиеся добавили немало нового. В выработке этой своеобразной петиции все участвовали активно. В возгласах, высказываниях чувствовалось единодушие, какой-то подъем. Мы вдруг стали между собой как бы ближе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
