- Это, кажется, революция,- промямлил художник и стал зарисовывать оратора на чистой стороне прейскуранта.
- Ах, это, право, занятно,- сказал поэт,- но я должен отнести розы моим знакомым.
- Если вы идете на ту улицу, я пойду с вами, - пробормотал художник.
По странной случайности и Маргарита, и та, которую любил Николай, жили на одной улице. И Николай, не имея возможности войти к ней в дом, часами стоял под ее окнами.
Когда друзья вышли из кофейни, снежная мгла заволокла им путь. Снег падал большими хлопьями, влажными, теплыми, мягкими... Неожиданно в эти зимние дни наступила оттепель и возник голубоватый туман, окутав улицы своей пеленою. Туман, снег и огни фонарей - все было зыбко, странно и фантастично. Люди возникали из полумрака, подобно призракам, и вновь пропадали таинственно, покинув бледные круги, отброшенные мертвым светом электрических фонарей.
Друзья зашли в цветочный магазин и взяли букет из роз, приготовленный для Вениамина. Они вышли на улицу, слегка опьяненные влажным и дурманным запахом цветов, привезенных из Ниццы, томных, усталых от долгого пути... Николай и Вениамин прошли два бульвара, пересекли площадь, миновали собор и уже хотели по привычке идти на мост, как вдруг из тумана выросла какая-то дюжая фигура и загородила им дорогу.
- Вам чего надо? - крикнул грубый голос, и кто-то осветил фонарем двух приятелей.
- Нам надо перейти через мост, мы идем к знакомым, - сказал Вениамин, пожимая плечами.
- Нельзя туда,- крикнул тот же голос насмешливо и сердито.
Теперь, при свете фонаря, приятели видели, что на мосту стоит отряд солдат и какой-то фургон.
- Почему же нельзя? - спросил нерешительно Николай.
В это время на лошади подъехал жандармский ротмистр.
- Это еще кто такие? - крикнул он низким придушенным голосом: - кто такие? А?
- Будьте любезны, - сказал Вениамин, стараясь быть вежливым,- будьте любезны, прикажите пропустить нас через мост.
Вместо ответа ротмистр засмеялся и вышиб из рук Вениамина коробку с розами:
- Обыскать их!
Солдат с рыжими усами, лихо закрученными, взялся за шубу Вениамина, молвив:
- Раздевайся, барин.
После обыска, когда друзья надели свои холодные и влажные шубы, валявшиеся на снегу, жандарм сказал им, смеясь:
- Ну, проваливайте... Живо... Марш!
Они пошли вдоль набережной, прислушиваясь к солдатскому говору и смеху, звучавшим из мрака, в котором скрывался мост.
- Какая неприятная история, - сказал художник, вздрагивая при воспоминании о том, как солдатские руки обшаривали его.
- Мои розы! - вздохнул поэт, и ему представились нежно-алые лепестки, растоптанные на снегу.
- Мы, однако, попробуем перебраться на тот берег, - заметил Николай, нас пропустят, вероятно, через Чугунный мост.
- Разумеется, - сказал Вениамин, чувствуя, что он не может не увидеть Маргариты и не прочесть ей новый сонет, ей посвященный.
Снег перестал идти, и среди перистых облаков медленно текла луна, почти полная, закутанная полупрозрачною пеленою. От ее холодного огня лучился неверный и таинственный свет, и при взгляде на черные тени, которые легли теперь по земле и стенам в разных местах, падало сердце, замирая жутко и сладостно.
- Как хорошо, - прошептал художник, улыбаясь: - гармония белого и черного. Как хорошо!
- Да, прекрасно, - согласился поэт: - явно, что мы не одни сейчас, живые и мертвые, и, быть может, еще не рожденные во времени - все присутствуют сейчас незримо: я слышу голоса, взывающие и поющие о любви.
- Может быть, - прошептал художник, который не слышал незримого хора и тайно предпочитал молчание.
Еще не дойдя до Чугунного моста, друзья встретили отряд жандармов, которые ехали с обнаженными шашками, блестевшими от луны.
Жандармы, заметив ночных пешеходов, прижали их к стене, наехав на них так, что лошади обдали им лица своим горячим дыханием и приятели почувствовали кисловатый запах лошади-ного пота.
- Эй, вы! Куда прете? - гаркнул пьяный жандарм в шапке, съехавшей на затылок.
- Нам - на ту сторону, - сказал угрюмо Николай и попятился от лошади, которая нетерпеливо перебирала ногами...
- Проваливайте, пока целы,- крикнул жандарм,- да не очень разговаривайте, а то сейчас его благородие подъедет. Проваливайте.
- Пойдемте домой,- сказал Вениамин, чувствуя, что от ночных приключений у него подкашиваются ноги и он изнемогает.
- Пойдемте, пожалуй,- согласился художник.
И они поплелись к бульварам. Никого не было видно на улицах. И странными, и неожидан-ными казались две эти тени, заблудившиеся в лунном городе. Все дома, казалось, умерли. Нигде не было видно огня.
- Это что такое? - спросил Вениамин, прислушиваясь к глухим и тяжелым звукам, которые откуда-то доносились время от времени...
- Стреляют из пушек, кажется, - заметил Николай, стараясь не терять хладнокровия.
- В самом деле - пушки.
Приятели пошли дальше, невольно стараясь держаться ближе друг к другу. Они обрадова-лись, когда, пройдя последний переулок, увидели, наконец, бульвар.
- Вот мы и пришли. Почти дома, - заметил весело поэт, вглядываясь в сеть обнаженных веток, посеребренных инеем и луною.
- Да. Почти дома. Только что это там чернеет, однако?
- В самом деле. Что такое? Я понять не могу.
- По-моему, бульвар перегорожен чем-то.
- Черт возьми! Это баррикады!
- Баррикады...
- Охота людям заниматься этой ерундой!
- Почему бы им не жить мирно?
- Но нас-то они пропустят, надеюсь.
- Жандармы нас не пропустили, однако.
- То жандармы, а революционеры пропустят.
- Вы думаете?
- Попробуем.
Когда приятели подошли к бульвару вплотную, они увидели, что боковые проезды и самый бульвар перегорожен проволокой, решеткой, завален какими-то ящиками, мусором, камнями и снегом. За этою изгородью расхаживало человек двадцать пять, иные с ружьями.
- Кто идет? - раздался чей-то строгий голос и к приятелям подошел высокий чернобородый человек с браунингом в руке.
- Мы - художники.
- Что? - не понял чернобородый.
- Художники мы, - повторил Николай и, помолчав, прибавил:- оружия у нас нет.
- Оружие найдется, - сказал высокий, - товарищ Семен! Дайте им по браунингу.
- Не надо. Зачем? - спросил недоумевая Вениамин.
- А вы разве не наши? Так вы кто же, черт возьми?
- Ах, не все ли равно? - сказал Вениамин, чувствуя, что он смертельно устал,- я сяду, пожалуй...
И он сел на опрокинутый ящик.
- Все ли равно или не все равно - это философия, а нам теперь некогда. Извольте взять браунинг и, если солдаты подойдут близко, палите в них. И вы тоже...
- А домой нам нельзя? - спросил Николай, недовольно хмурясь.
- Вот еще младенец какой! Что мы, для вас баррикаду будем разбирать, что ли?
- Нате вот, - сказал маленький человек, в меховой куртке, на кривых ногах, которого высокий назвал товарищем Семеном.
И он дал Николаю и Вениамину по браунингу. Луна побледнела на небе и ее не было видно среди облачного пепла. Земля и небо были закутаны теперь в серый шелк. Наступили томительные предутренние часы.
Через несколько минут Вениамину и Николаю казалось уже, что они давно, чуть ли не целую неделю, сидят за баррикадой. Все вокруг было знакомо: и этот товарищ Семен, на кривых ногах, который тянул коньяк из горлышка бутылки, и чернобородый дружинник, главарь, по-видимому, и молоденькая голубоглазая девушка с белою перевязью и красным крестом на ней; и каждая доска, живописно торчавшая в баррикаде, и этот красный флаг, водруженный наверху как знак вольности и мятежа...
Где-то затрещал барабан - сухо и четко.
- На места, товарищи, - крикнул чернобородый. И те, у кого были ружья, стали за баррикадой вплотную и приготовились стрелять.
Что-то трещало и дымилось около груды снега и камней, и как бы в ответ на этот треск и дым время от времени цокали то звонко, то тупо, ударяясь о баррикаду, солдатские пули.
- Что это с ним? - спросил Вениамин, заметив, что товарищ Семен как-то странно сползает на животе с баррикады.
Николай подошел к товарищу Семену и спросил:
- Что с вами? А?
Но товарищ Семен не отвечал.
Николай нагнулся над ним и заметил, что у него неподвижные глаза и губы.
- Как это странно всё, - пробормотал художник и вдруг пошатнулся.
Он упал на колени и замотал головой, как будто бы его душил воротник.
Но этого уже не видел Вениамин. Поэт лежал на спине раскинув руки. Правая нога его как-то неестественно дергалась. Над ним нагнулась голубоглазая девушка с белой перевязкою. А он, приняв ее за другую, шептал нежно: Маргарита...
1916
Судьба. - Печатается по изд.: Чулков Г. Люди в тумане. М., 1916.
ГОЛОС ИЗ МОГИЛЫ
I
Весною 1650 года в одном из воскресных нумеров Антверпенской газеты было напечатано: "В Швеции умер дурак, который говорил, что он может жить так долго, как он пожелает". Это был Декарт1. В сочинениях Христиана Гюйгенса2 читатель найдет замечательное письмо философа к брату. Из этого письма я и заимствую мои сведения о статье Антверпенской газеты, появившейся два с половиной века тому назад.
