— Я знал, что мне не следует сюда ходить, Ларри! — прошептал Пол. — По вечерам надо оставаться в кровати. С какой бы стороны я ни взглянул на этот город, он все равно меня угнетает и вызывает отвращение.
— Знаешь, что сказал Мюрат всего через несколько лет после того, как здесь побывал мой любимый поэт? Он сказал: «Европа заканчивается Неаполем, и заканчивается плохо».
Пол разочарованно усмехнулся:
— Нет, конечно, когда-то это был очаровательный город… Просто мы попали сюда в неудачное время. А потом, быть может, это я притягиваю несчастья, вроде той стычки, когда на меня набросилась эта… эта вопящая гарпия, возомнившая себя Жанной д'Арк…
Ларри увидел, что Пол сжал кулаки, словно вновь переживая недавний досадный инцидент.
— Забудь об этом, — сказал он. — Ты ее больше никогда не увидишь.
— Кроме того, — продолжал Пол, — не знаю, может быть, виной тому мое протестантское воспитание, но вот уже три дня я вижу кругом только воровство, порок, голод и мерзавцев. Все это, безусловно, неизбежно в побежденной стране, но я не могу привыкнуть к побирающимся детям, торгующим своим телом девочкам, бледным истощенным женщинам, старающимся затащить тебя в темноту зловонных и грязных улиц, откуда только и слышно: «Хочешь поесть, Джо? Хочешь сувенир из Неаполя, Джо? Хочешь красивую девушку, Джо?» А эти скоты, то есть мы, с нашими гнусными замашками победителей, за несколько жалких монет охотно пользуемся услугами этого огромного борделя под открытым небом…
— Но, Пол, — ответил Ларри, — ты не в Новой Англии! Теперь это даже не тот город, в котором я был семь лет назад! Это город измученный и оголодавший. Ради еды люди готовы на все, а есть нечего. Ты не можешь себе представить, что им пришлось пережить! Голод убивает всякую гордость! Ты прав, когда говоришь, что Неаполь, несомненно, гораздо лучше, чем то, что ты увидел. Я припоминаю, что в первый приезд горожане показались мне живыми, благородными, радушными… Ты не прав, когда думаешь, что это город побежденных. Истерзанный, голодный, но не побежденный. Он освободился сам. Дети, которые сейчас повсюду бродят, как голодные кошки, в сентябре бросались с гранатами под немецкие танки.
Некоторое время они молча шли по широкой пустынной мостовой. Трамвайные рельсы нежно поблескивали в лунном свете, и казалось, что улица уходит прямо в бесконечность.
— Набережная королевы Виктории — веселое место по сравнению с этим, — пробормотал Пол.
Ларри не ответил. Вскоре они остановились перед длинным фасадом, который казался почти не тронутым рядом с обрушившимся соседним зданием.
— Это здесь? — спросил Пол.
— Впервые я приехал сюда на трамвае номер три, — ответил Ларри дрогнувшим голосом. — Тогда здесь была мемориальная доска.
Они перешли на другую сторону улицы, стараясь держаться подальше от стены, и присели у высокой решетки парка. Над воротами виднелся номер дома: 250. Едва различимые в сумерках извилистые трещины, словно вьющиеся растения, покрывали весь фасад.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Ларри.
— Меня тревожит соседний дом… Если он упадет, остальные могут обрушиться, как карточный домик.
Ларри огорченно покачал головой.
— В любом случае стены следует подпереть, — продолжал Пол. — Тогда он сможет простоять еще много месяцев. В доме кто-нибудь живет?
— Не знаю… В мой первый приезд второй этаж занимала пожилая супружеская пара, и в Оксфорде поговаривали, что они сохранили кое-какие документы, оставшиеся в квартире после отъезда семейства Шелли. Телефона у них не было, а цербер-привратник был неумолим. Мне так и не удалось с ними поговорить.
— Что касается цербера, то, судя по всему, тебе он больше не угрожает, — сказал Пол.
Распахнутая настежь дверь привратницкой хлопала на ветру, и скрип петель был слышен даже с того места, где сидели друзья.
— Шелли занимали два этажа?
— Похоже, что так, — ответил Ларри. — Но теперь дом необитаем. Как-то я провел перед ним больше часа, но не увидел ни единой живой души.
— Сейчас жильцы, кажется, вернулись…
— Что?
— Ты ничего не заметил?
— Нет! — воскликнул Ларри.
— Левое окно на втором этаже… Мне показалось, я видел в нем какой-то дрожащий свет…
— Должно быть, отражение огней проехавшей вдалеке машины или военного корабля.
Пол поднес ладони к глазам.
— Видел? Свет снова появился, теперь в среднем окне. — Он повернулся к Ларри. — Это не отражение уличных огней, черт побери! Это свеча, которую переносят из одной комнаты в другую.
— Свеча! Можно подумать, тебя тоже околдовали!
— Меня не удивляет, что именно его жена написала «Франкенштейна», — прошептал Пол. — Смотри, занавеска шевелится. Господи, такое впечатление, что я все еще смотрю кино!
— И звуковое кино, — добавил Ларри, сжав ему руку. Они прислушались. В тишине ясно был слышен цокот лошадиных копыт, гулко стучавших по мостовой. Вскоре, словно прибыв прямо из эпохи, о которой они только что говорили, появился громыхающий фиакр. Ларри почувствовал, как кровь отливает у него от лица.
— Они возвращаются домой, — шепнул Пол прямо ему в ухо.
Словно в подтверждение его слов украшенный фестонами и позументами экипаж, как будто только что сошедший с фотографии вековой давности, остановился у ворот. Запряженное в него животное показалось Ларри более упитанным и резвым, чем другие лошади, которых он видел в городе. Несмотря на затемнение, рядом с кучером слабо мерцал фонарь — для того, без сомнения, чтобы объезжать выбоины и кучи мусора, которыми была усеяна мостовая. Притаившись в темноте, друзья, насколько это позволял тусклый свет фонаря, наблюдали за происходящим. Из экипажа вышел высокий худой человек, одетый в редингот. Мужчина повернулся, галантно подал руку изящной даме и помог ей спуститься на землю. На женщине были длинная юбка и облегающий камзол, а лицо наполовину скрывал капор. Они перешли тротуар и исчезли под аркой ворот, а фиакр развернулся и уехал.
— Вот это да! — воскликнул Ларри. — Здесь еще живут! Это значит, что дом не в таком уж плохом состоянии, как я опасался.
Он произнес это с таким облегчением, будто речь шла о его собственном доме.
— Во времена твоего великого человека люди одевались примерно так же, верно? — насмешливо спросил Пол.
Ларри пожал плечами и ничего не ответил. Он продолжал внимательно наблюдать за высокими окнами. Но там не видно было ничего, кроме давешнего призрачного и колеблющегося огонька.
— Должно быть, они уже поднялись на второй этаж, — произнес Пол.
— Мне кажется, я вижу силуэт за занавеской…
— А я не вижу ничего!
— Я смотрю за двоих, — сдавленным голосом произнес Ларри. — И вижу не только настоящее, но и прошлое: ты был прав, такое впечатление, что они вернулись…
