Ах, слюнки текут и в животе урчит от перечисления всех блюд! Да и жажда дает о себе знать.
Впрочем, гости на свадьбе Селии от жажды не умирали: лимонад, квас, пиво, красное вино — выбирай, что душа пожелает, а любителям напитков покрепче официанты наливали водки «Аквавита», стоило только звякнуть рюмкой.
По дороге из церкви к дому, где справляли свадьбу, молодых чествовали многочисленными залпами из ружей, как велит обычай Фагерё: грохот стоял неописуемый — можно было подумать, что русские пришли. Во дворе за здоровье молодых пили, славословили в стихах, читали поздравительные телеграммы. Пара свадебных музыкантов ни на минуту не опускала смычков.
Кое-как переварив праздничный обед, отпустив домой пастора и справив естественную нужду, гости пустились в пляс. Во дворе устроили танцплощадку, а музыкальное сопровождение обеспечил оркестр «Тип-топ», привезенный с материка. Селия, пылая лицом и сверкая диадемой, кружилась с новоиспеченным мужем в свадебном танце. Публика аплодировала, свистела и кричала «ура».
В следующую минуту танцплощадка уже сотрясалась, как сеть-частушка, полная салаки: мелькали цветастые платья и черные пиджаки, раскрасневшиеся лица и улыбающиеся рты, топали ноги. Оркестр «Тип-топ» играл вальс, фокстрот, слоу-фокс, танго: «Прощанье ландыша», «Алые паруса», «Бесаме мучо», «Мы повстречались на Капри», «Ревность». Добродетельные жены кружились в крепких объятьях мужей, отроки приглашали хихикающих девиц, патриархи, полуслепые от катаракты, разминали ревматичные конечности, обнимали своих седых старушек за талию и ковыляли к танцплощадке, ведь кто может ходить — тот может танцевать, пусть и не так задорно, как в юности.
Дети носились вокруг, словно осенние листья, разгоряченные, шумные. Мужички, отвернувшись, прихлебывали из собственных фляжек. Двое юношей сцепились за сараем по неизвестному поводу, — к счастью, их успели развести в разные стороны до серьезного кровопролития. Один гость, чьего имени мы называть не станем, умудрился спьяну уронить свой бумажник в дырку сортира, затем, пытаясь достать, чуть не последовал за ним, после чего был отправлен на берег для срочного омовения. Один из керосиновых фонарей, подвешенных над танцплощадкой, упал на доски, разлившийся керосин вспыхнул, и танцы пришлось ненадолго прервать, чтобы погасить огонь.
Иными словами: свадьба удалась.
Сразу после полуночи отец невесты заметил незнакомого мужчину, стоявшего у калитки.
По традиции, когда празднество достигало высшей точки, к дому могли подойти незнакомцы и позвать невесту для нового чествования. Рубен Дальстрём, отец Селии, решил было, что это именно такой гость, и уже собрался пригласить его пройти во двор, чтобы угостить — опять же, как водится.
Рубен стал спускаться с крыльца. Вдруг он почувствовал дрожь во всем теле, по коже пробежали мурашки; таким холодом веет от родника в низине Дракхоле — «Драконьей норе», — когда майским днем проезжаешь мимо по дороге из Сёдер-Карлбю в Стурбю.
Рубен замер на нижней ступени.
Оркестр «Тип-топ» играл «Розу из Котки». Голос солиста казался далеким, глухим.
Рубен Дальстрём уже отходил по земле полвека и даже больше. В молодости он был моряком и кое-что успел повидать в мире: кто путешествует, тот много видит чудес. Да и дома с ним порой приключалось такое, что разум не объяснит: например, он дважды, с перерывом в десять лет, встречал русалку, оба раза на Торскхарун, и оба раза она предупреждала о надвигающейся непогоде. Не раз во время осенней ловли салаки у мели Полгрунд он слышал монотонные жалобные песни утонувших моряков с погибшей шхуны «Айятар». И бьяру[5] он встречал в собственном сарае морозной февральской ночью двадцать с лишним лет назад: бьяра был похож на низкорослого мужичка с горящими желтыми глазами и дико визжал. Из этих и других происшествий Рубен Дальстрём сделал вывод, что многое есть на свете, чего умом не поймешь, а опасаться надо, и что дурные предчувствия лучше не гнать прочь. Думая об этом, Рубен спустился к калитке, чтобы получше рассмотреть незнакомца.
Следует признать, что шел он медленнее и осторожнее, чем обычно.
Гость и вправду не был знаком Рубену. На самом деле Рубен почти не видел его лица, наполовину скрытого широкими полями шляпы. Кроме того, дело было в июле, когда темнеет довольно рано, поэтому Рубен разглядел лишь блестящие глаза и густую черную бороду в пол-лица. Одет чужак был в длинный серый плащ и еще источал слабый, но отчетливый горький запах, напоминавший полынь.
— Добрый вечер, — неторопливо поздоровался Рубен Дальстрём.
— Я прийти танцефать с нефеста, — произнес незнакомец с сильным акцентом, который напомнил Рубену о давнишнем рейсе на шведском грузовом судне вместе со старым мореходом из Таллина.
Гость попытался протиснуться в калитку. Рубен заметил, что он хромает. Его левая нога, будто лишенная ступни, не была похожа на человеческую. Щиколотка, видневшаяся из-под штанины, заросла волосами, как лошадиное копыто. Тогда-то Рубен Дальстрём и смекнул, с кем имеет дело.
На всем юго-западном архипелаге рассказывают истории о незнакомце, который в полночь приходит к дому, где играют свадьбу, и просится станцевать с невестой. Недостаточно бдительные пускают незваного гостя на двор. Он хромает, однако на это не обращают внимания. Чужак велит музыкантам играть развеселую шотландскую польку и принимается танцевать с невестой, все быстрее и быстрее. Хромая нога ударяет землю с диким гулом. Тогда гости в ужасе догадываются, кто этот незнакомец.
Рубен Дальстрём слышал эту историю много раз. Он хорошо помнил, чем она заканчивается.
Рубен почувствовал, как на лбу выступили капли пота. Во рту пересохло, колени подгибались.
— Танец мне можно, одер нихт? — спросил незнакомец, и голос его скрипел, как мел о стекло.
Где Рубен Дальстрём набрался храбрости для решительных действий, нам не известно, так как никто из участников событий никогда после не упоминал их ни единым словом. Может быть, отцовская любовь победила страх, ибо даже самого робкого мужчину любовь умеет сподвигнуть на неожиданный поступок. Возможно, в эту минуту он мысленно увидел, как его дочь танцует свадебный вальс, как раскраснелись ее щеки, как сияют глаза, как черные волосы блестят, словно крылья синьги весной.
Свою младшую дочь, Селию, Рубен любил всем сердцем.
Рубен Дальстрём набрал воздуха в легкие и преградил незнакомцу дорогу. Он знал, что тот может войти в калитку только после отчетливо прозвучавшего приглашения. Однако знал Рубен и другое: откажись он пригласить чужака, ему несдобровать.
Рубен лихорадочно пытался найти выход. Он поднял взгляд на иссиня-черное небо, но там мерцали одни лишь звезды — белые, холодные, далекие. Незнакомец издал глухой глубокий рык, как старая собака. И говорят же, что нужда всему научит: Рубена внезапно осенило.
— Это самое… — начал он было, но голос скрипел, как гнилой колодезный ворот, и ему пришлось перевести дыхание. — Это самое… негоже такому знатному господину плясать, не выпимши рюмочку.
— Ну, нести тогда румочку!
— Знатный господин небось толк в этом деле знает. Водка не годится, нужен коньяк!
Чужак сделал нетерпеливый жест:
— Коньяк, только шнелль!
— Обождите тут. — Рубен старался говорить как можно увереннее.
С дрожью в коленях он побежал к дому и, спотыкаясь, ввалился в кухню Бенгсфульса. За столом сидели его братья Аксель и Вильгельм, а еще Исаксон из Бакки, Леандер Карлсон и другие почтенные мужья, спокойно попивающие кофе с коньяком. Они удивленно проводили взглядом Рубена, который промчался мимо них, направляясь в залу, где стоял шкаф со спиртным. Вернулся он, прижимая к груди несколько бутылок коньяку, и по дороге прихватил пару бокалов.
— Пойдемте со мной! — позвал он, глядя на компанию безумными глазами. — Вопрос жизни и смерти Селии!
Рубен выбежал из дому, словно человек, которому приспичило по малой нужде.
Мужички озадаченно переглянулись. К счастью, ни один островитянин еще не отказывался от выпивки, особенно если наливают лучший контрабандный немецкий коньяк. Компания дружно двинулась вслед за Рубеном. Тот уже успел подойти к калитке, открыть первую бутылку, сунуть чужаку бокал и налить обоим по хорошей порции коньяку.
— Ваше здоровье! — Рубен поднял бокал и мгновенно осушил.
Незнакомец последовал его примеру.
— Ну, тепер пора… — поторопил чужак.
— Нет, нет, и на другую ногу тоже! — перебил его Рубен. — Господин хороший, как же иначе танцевать?
Рубен налил еще коньяку, выпили по второму бокалу.
— И на третью ногу!
После девятой или десятой ноги коньяк, казалось, стал действовать — чужак чуть покосился. Однако Рубена качало, как буй во время шторма, и надежды на него было мало. На выручку пришел его брат Вильгельм, быстро смекнувший, в чем дело. Встав перед гостем с непочатой бутылкой коньяку в руках, он крикнул:
