Известие о смерти Степана Кондратьевича Пантелеева окончательно добило и без того слабого и больного Кота Гамлета. Он уткнул морду в землю и надолго замолчал. Ворон и Камень тоже хранили скорбную тишину, уважая чувства своего нового товарища. Из трагического молчания Кота вывела Белочка, которая нашла-таки своего бельчонка и примчалась оказывать первую помощь больному. Она суетилась вокруг Кота, щупала ему живот и лапы, оттягивала слипшиеся веки, заглядывала в ушки и разбирала шерсть в поисках блох. Наконец общий масштаб разрушений был ею определен, и она приступила к лечению. Перво-наперво Белочка с помощью Ворона собрала целебные травки, и они вместе сплели некое подобие не то пеленок, не то бинтов, которыми обмотали несчастного больного. Теперь Кот Гамлет являл собой нечто вроде травянистого кокона, из которого с одной стороны торчала голова, а с другой – ободранный клочковатый хвост.
Первые несколько часов после известия о смерти папеньки Кот стонал и жаловался на то, что ему очень плохо, потом Белочкины средства начали оказывать целебное воздействие, и он, пережив самые горестные минуты, вновь включился в разговор, хотя и слабым дрожащим голосом. Он в основном оказался в курсе расстановки сил в театре, особенно когда Ворон сказал, что было покушение на худрука, забеспокоился о бабушке, актрисе Арбениной, и о многих людях, которых он знал и которые его очень любили и очень зависели от Богомолова. Некоторые его подкармливали вкусненьким, и он был им благодарен. Некоторые очень уважали папеньку, и их он ценил. И вообще, он любил театр, любил там бывать, гулять, общаться и всячески проводить время. Папенька и Арбенина были из тех людей, для которых театр – это дом, это вся жизнь, они приходили туда независимо от наличия репетиций и спектаклей, и Кот с театром сроднился, поэтому его беды и невзгоды принимал близко к сердцу.
– Уважаемый Ворон, вы не могли бы еще раз слетать и посмотреть, как там и что? – умоляюще попросил он, слегка подрагивая ободранным хвостом. – Я так волнуюсь за бабушку и за Льва Алексеевича тоже переживаю, он хороший, он всех кошек театральных любит.
Ворону просьба Кота Гамлета не понравилась. Что он, в самом деле, мальчик на побегушках? Одно дело – историю смотреть вместе с Камнем, и совсем другое – выполнять капризы какого-то драного кота, который вообще неизвестно откуда тут взялся и требует к себе внимания! Белочка должна его лечить, а он, Ворон, удовлетворять его непомерное любопытство и служить у него на посылках. Тоже мне, нашел себе Золотую рыбку! Обойдется. Выразить эти сердитые мысли вслух в том виде, в каком они пришли ему в голову, у Ворона окаянства все-таки не хватило, но общий смысл своих чувств он донес до окружающих, правда, в несколько смягченном виде.
Камень, по обыкновению, проявил мягкосердечие и бесхребетность.
– Ворон, голубчик, ты же видишь, как Гамлет расстроен, как он переживает, а ему волноваться сейчас нельзя, он и без того ослаблен, ему нужны положительные эмоции. Не вредничай, дружок.
– Какие уж такие положительные эмоции у него будут, если я начну летать и смотреть про то, как бабкиного начальника по голове тюкнули, – вполне резонно возразил Ворон. – Одно сплошное расстройство для твоего Гамлета выйдет. И вообще, что это за манера: чуть что – на болезнь ссылаться? Этот Кот пытается мной манипулировать. Я не позволю подобным образом с собой обращаться, у меня тоже собственная гордость есть.
– А давайте детектив смотреть, – внезапно предложил Камень. – Про театр, про то, как режиссера чуть не убили. Тем более там уже сыщики появились. Интересно же!
– Я не понял, – тихонько промяукал Гамлет, – как это вы собираетесь смотреть детектив? У вас разве есть телевизор? Что, про мой театр уже кино сняли?
– Тьфу! – сердито плюнул Ворон. – Он еще и тупой, оказывается. Между прочим, ваше Датское Величество, тебе никто ничего смотреть и не предлагает, это наше с Камнем дело, что, когда и в каком виде смотреть. А твое дело – лежать и болеть, если поправиться не можешь.
– Мальчики, не ссорьтесь, – примирительно произнес Камень. – Если ты, Ворон, согласен смотреть детектив, то уже лети, пожалуйста, а я тут пока Гамлету объясню наши правила.
– Объясни, объясни, а то будет только мешать нам. И не забудь предупредить его, что у нас все строго, пусть дурацких вопросов не задает и идиотских требований не выдвигает. Назад смотреть, как все было на самом деле, не полечу, хоть вы меня застрелите, это против правил. И вперед смотреть, как всех поймали и разоблачили, тоже летать не собираюсь. Если его это устраивает, то пусть молча болеет и слушает, как я буду рассказывать. А если нет, пусть убирается куда подальше со своими переживаниями.
– Больно ты строг, батюшка, – улыбнулся Камень. – Ладно, я все сделаю, как ты велишь, лети, не беспокойся.
Это далеко не первый детектив, который Камень и Ворон собрались смотреть, и у них за много лет выработались определенные и непреложные правила: назад не летать, вперед не забегать. Главное не в том, кто и за что убил, для этого достаточно один раз слетать назад и все посмотреть. Главное – увидеть, как работают сыщики, и удастся ли им разоблачить преступника. По правде говоря, из всех детективов, которые они посмотрели, только в одном случае из десяти удавалось раскрыть преступление, во всех остальных сыщики терпели фиаско.
Ворон сердито взмахнул крыльями и взмыл ввысь. Камень посмотрел ему вслед и перевел глаза на лежащего перед ним Гамлета.
– Вы бы покушали, уважаемый Гамлет, вам надо сил набираться.
– Не хочу, – уныло простонал Кот. – Аппетита нет. Пить только очень хочется. Как вы думаете, Камень, я умираю?
– Почему это? – испугался Камень. – Вы поправитесь, обязательно поправитесь, надо только набраться терпения и строго выполнять все, что предписывает наша Белочка.
– А почему же у меня совсем нет аппетита? Наверное, это признак приближающейся кончины, – упорствовал Кот.
– Ну что вы, не надо так думать. Белочка говорит, что отсутствие аппетита при ваших болезнях и травмах – вещь совершенно нормальная. Аппетит вернется. А пока вам надо хотя бы пить. Тут неподалеку есть ручей, в нем вода очень вкусная, просто-таки живительная.
– Я не доползу, – проныл Гамлет. – У меня совершенно нет сил. Наверное, я скоро умру от жажды.
– А вы посмотрите, у меня за спиной должна быть большая лужа, уж до лужи-то вы доползете, – посоветовал Камень.
Гамлет начал ползти в указанном направлении и скрылся из поля видимости. Через довольно продолжительное время раздался его страдающий голос:
– Невкусно.
– Что? – не понял Камень.
– Вода в луже невкусная. Ее невозможно пить.
– Надо взять себя в руки, – строго произнес Камень. – Пусть вода невкусная, но все же это лучше, чем ничего. Пейте, Гамлет, пейте. И кстати, я хотел у вас спросить: а что, собственно говоря, имела в виду ваша бабушка?
Гамлет снова приполз на место, прямо перед глазами Камня.
– Я не понял, вы про что спрашиваете?
– Ну, ваша бабушка в разговоре с молодым артистом сказала, что ей совершенно очевидно, кто покушался на ее руководителя. И ничего не объяснила. Вы не догадываетесь, что именно она хотела сказать? Вы же в этом театре свой, должны знать, что стоит за ее словами.
– Ах, вы про это… – Гамлет небрежно дернул грязным хвостом. – Она Сеню Дудника имела в виду. Очень бабушка его не жалует. Мне кажется, она будет только рада, если Сеню посадят в тюрьму. Она Богомолова любит, а Сеню – нет.
– А вы сами как считаете, мог он совершить это ужасное преступление?
– Люди – они такие, они все могут, – философски ответил Кот Гамлет.
– Ну, пойдемте искать следующих собеседников, – сказала Настя Антону.
Они вышли из кабинета художественного руководителя, дошли до двери, выходящей на служебную лестницу, и в задумчивости остановились.
– По-моему, мы рано отпустили Бережного, – заметил Сташис. – Надо было попросить его, чтобы он хотя бы раз провел нас по всему зданию и показал, где чьи кабинеты.
– Бесполезно, – махнула рукой Настя. – Тут все так запутано, что мы с одного раза все равно не разобрались бы. Придется искать методом тыка.
– А кого будем искать?
– Давайте попробуем начать с завлита, – предложила она. – Или, может быть, поищем главного администратора?
– Что-то я сомневаюсь, что он уже в театре, для главного администратора вроде бы рановато, – с сомнением произнес Антон. – Время его основной работы – вечер, когда идет спектакль. Мне сказали, что он приходит часа в три, не раньше.
Вечер, когда идет спектакль… А сейчас начало двенадцатого, и зрительный зал пуст, и фойе перед ложами тоже пусто, и трудно представить себе, как эту спокойную и торжественную тишину нарушат толпы зрителей, которые будут ходить здесь, разговаривать, смеяться, спешить в буфет или в гардероб, обсуждать увиденное на сцене. Тишина, царящая в фойе, показалась Насте хрупкой и какой-то дрожащей, словно ненадежной, готовой разрушиться в любой момент.
