В таком положении была фортуна мсье де Ла Пэжоди, когда мсье де Сегиран застал его сидящим на табурете с флейтой в руках и околдовывающим подагру старой мадам де Сегиран. Мсье де Сегирану были свойственны известная серьезность и важность, которые, в соединении с меланхолией, порожденной в нем смертью жены, должны были бы несколько отдалять его от мсье де Ла Пэжоди; но этого не случилось, и мсье де Сегиран скоро освоился с присутствием в доме своей матери этого молодого человека с быстрыми и сверкающими глазами, оживленной физиономией, гибким и сильным телом, никогда не расстававшегося со своим веселым настроением. Но хотя мсье де Сегиран и относился к мсье де Ла Пэжоди с искренним восхищением, как к искусному флейтисту, и с видимым уважением, как к человеку, знававшему его тетку, маркизу де Бериси, его тем не менее не могли не изумлять и не озадачивать историйки, которые рассказывал старой мадам де Сегиран этот смелый и не воздержанный на язык человек. И до своей женитьбы, и потом мсье де Сегиран всегда очень уединенно жил в Кармейране и не подозревал, что в каких-нибудь полутора лье от его жилища собралось столько людей всякого возраста и состояния, главным занятием которых было предаваться любви и говорить о ней. Этим открытием мсье де Сегиран был несколько удивлен, равно как и тем, что его мать все еще проявляет к подобным вопросам такой живой и пытливый интерес. Мадам де Сегиран, действительно, ежедневно выслушивала отчет о положении дел во владениях Амура из уст маленького Ла Пэжоди, который знал таковое назубок. В итоге этих бесед наивный мсье де Сегиран убеждался в том, что весь город кишит любовными интригами. Мсье де Ла Пэжоди сообщал об их непрестанных видоизменениях, каковым, впрочем, он и сам немало содействовал и о каковых всегда был осведомлен раньше всех. Он представлял о них доклад мадам де Сегиран, уснащая его множеством забавных и непристойных подробностей. Мсье де Сегиран выслушивал эту литанию с серьезным видом, а иногда и с некоторым смущением и самоосуждением, если замечал, что находит в этом известное удовольствие и относится к этому не без любопытства, каковые он внутренне умерял размышлениями, из которых вытекало, что нравы века, если присмотреться к их интимной и тайной стороне, нехороши. Эти рассуждения еще усугубляли в нем чувство уважения к его покойной жене Маргарите д'Эскандо, которая в своем супружеском целомудрии была так не похожа на легкомысленных дам, чьи проказы и похождения смеясь излагал мсье де Ла Пэжоди.
Хотя мсье де Сегиран ни за что бы не согласился принять какое бы то ни было участие в этой сладострастной суете и искренне осуждал чувственную и распутную жизнь, которую вел как бешеный этот Ла Пэжоди, он все же не без грусти оглядывался на свое собственное существование. Оно представало перед ним во всем своем мрачном одиночестве и унылой праздности. Он вспоминал свои долгие дни в Кармейране, в тиши кабинета, свои прогулки в саду, свои остановки перед тумбой солнечных часов и тревогу пустых ночей. И добро бы у него еще было, как у мсье де Ла Пэжоди, какое-нибудь занятие, вроде игры на флейте! Это было, впрочем, единственное развлечение, в котором он завидовал мсье де Ла Пэжоди, ибо развлекаться с женщиной казалось ему особенно преступным, даже с одной единственной и в состоянии брака. Поэтому он отклонил предложения, сделанные ему в этом смысле его матерью, равно как не пожелал обратить внимания на некоторые взгляды, брошенные ему мадам де Листома, по менее законным побуждениям.
А между тем разве не делает их таковыми потребность тела? Его собственное, он не мог не сознаться, начинало упрямиться и бунтовать против навязанного ему столь длительного воздержания. Не говорится разве, однако, будто отсутствие упражнения притупляет чувства? Мсье де Сегиран убеждался в ложности этой аксиомы. Быть может, в этом следовало винить не столько его самого, сколько те примеры, которыми он был окружен, и те речи, которые он слышал не только из смелых уст мсье де Ла Пэжоди, но даже из уст родной матери. Рассказы об интригах и любовных похождениях, которые она любила слушать и повторять, окружали бедного Сегирана сладострастной атмосферой, отнюдь не помогавшей ему забыть, что, быть может, среди всех знакомых ему мужчин и женщин он один пребывает в целомудрии, для какового создан не более чем остальные.
Это ему стало ясно, когда однажды, придя в турвовский дом к мсье де Ла Пэжоди, он застал его шалящим с одной из горничных. При виде мсье де Сегирана эта девица вскрикнула, но, пока она опускала юбку, взоры мсье де Сегирана успели упасть на некое место, на котором они были бы рады остановиться подольше. Мсье де Ла Пэжоди сделал вид, что не заметил, как его гость покраснел и смутился, но на следующий день сообщил о своем наблюдении мадам де Сегиран. Та высказалась в том смысле, что только удачная и скорая женитьба может рассеять меланхолический и скучающий вид бедного мсье де Сегирана, не вяжущийся ни с его возрастом, ни с его личным достоинством, хотя он по-прежнему ничего не желает об этом слышать. Но ему все-таки необходимо прибегнуть к этой мере, если и не для удовлетворения чувств, то хотя бы для продолжения рода раз он не мог этого добиться от милейшей Маргариты д'Эскандо.
Однако мсье де Сегиран, несмотря на неоднократные попытки, делавшиеся его матерью за то время, что он у нее жил, по-прежнему упорствовал в своем вдовстве, с чем строго согласовалось и его поведение. Мсье де Сегиран разглядывал женщин ровно настолько, чтобы уметь их отличать одну от другой, и ни разу не позволил себе ни с одной из них хоть сколько-нибудь двусмысленных речей. Поэтому он был крайне удручен случаем с горничной и чувствовал себя виноватым,, как если бы он нарушил обет. С этого дня он стал вести себя еще более сдержанно. Он старался иметь дело преимущественно с пожилыми людьми, а то и вовсе избегал общества. Нередко вместо того, чтобы сойти в залу, где мадам де Сегиран слушала флейту мсье де Ла Пэжоди или его городскую хронику, он оставался сидеть у себя в комнате, ничего не делая или читая романы, что почти одно и то же. Таким-то образом он и напал на некое сочинение, где герои, после тысячи невероятных приключений, сходились в очарованном саду и проводили время, изображая в письменном виде приятные и лестные портреты друг друга. Мсье де Сегиран, от нечего делать, начал придумывать такие же и в том же духе. Первым образцом, пришедшим ему на ум, была, разумеется, его покойная жена. Она рисовалась ему такой благородной и такой нежной, что сначала он не находил слов; но, попытавшись несколько раз, он написал небольшой отрывок, которым остался скорее доволен и где покойная мадам де Сегиран была представлена во всей своей добродетели и красоте.
