Не знаю, помог ли я вам чем-нибудь, но я желаю вам найти Мэтяна.
Мадам Амино потребовала от Майко немедленно лететь в Нью-Йорк и встретиться там с Катагири:
– Найди связь между прошлым Macao и настоящим. Мне не дает покоя эта фраза: «учился он по программе для одаренных детей, чтобы успешно идти по жизни». Его приемный отец наверняка большой самодур. А еще узнай, что же такое Микаинайт.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк… Давненько там не был, – Кубитакэ наивно полагал, что его тоже отправляют туда. – У вас же два билета, да? – спросил бедняга с серьезным выражением лица, массируя ноги мадам.
Мадам ответила ласково:
– Если и ты уедешь в Нью-Йорк, то кто же мне ноги помассирует? Последнее время погода такая переменчивая.
– Я тоже хочу в Нью-Йорк. Хорошо себе придумали: молодого и красивого при ревматизмах держать. У меня у самого на душе – ревматизм сплошной.
– А тебе и здесь работы хватит: пойдешь в редакцию журнала, где работал Macao, разыщешь списки преподавателей английского. Может, в этот момент Macao ходит где-нибудь по Токио со своей коляской. Вот ты, на своих здоровых ногах, и будешь искать человека, похожего на Macao.
– Вы предлагаете мне стоять целый день с сачком на каком-нибудь углу в Токио? Хотелось бы заметить, что во всем мире есть только одна букашка по имени «Macao». К тому же у меня даже нет его фотографии.
В ответ на ворчание Кубитакэ мадам сказала:
– Только одна букашка, поэтому и выделяется. Следуй своей интуиции: как почувствуешь, что это Macao, беги за ним.
– А вам известно, какого размера Токио?
– Как ни странно, очень тесный город. Совершенно неожиданно можешь встретиться со старым приятелем. Так что стой каждый день в каком-нибудь людном месте.
– Будут принимать меня за педика.
– А ты оденься попроще.
– Тогда за бомжа.
– Вот и стань бомжом. А я попрошу Майко, когда она вернется из Нью-Йорка, чтобы иногда навещала тебя. Будет тебе отрада. Так что относись к своей задаче с рвением и упорством. Вот тебе еще одно испытание.
На следующий день Кубитакэ вышел на улицы Токио, как ему сказала мадам Амино, превратившись в бомжа. Но при этом кожа у него была белая, волосы расчесаны на косой пробор. И странное дело: на словах он всячески возражал вдове, но тело его покорно ей подчинялось. Это раздражало его, но вывод «ничего не поделаешь» оказывался решающим.
Ни-че-го не по-де-ла-ешь.
Кубитакэ следовало бы поблагодарить человека, придумавшего эту теорию. Да и всем читателям тоже. Почему?
Потому что это единственная теория, которая заранее дает ответ на любое неизвестное явление в мире. Сравнима с теорией элементарных частиц в физике.
Но Кубитакэ мог бы продвинуться дальше в поисках «ничегонеподелания».
Ничего не поделаешь, раз уж мадам Амино начала поиски сына. Моя работа – быть с ней до самого конца. Как ни смешно, я бывший писатель. Если начнешь писать роман, то нужно продолжать, другого не дано. Ничего не поделаешь. Уж мне ли не знать. Романы не заканчиваются. Их заканчивают суетливые читатели, но не писатели. Я тоже был одним из суетливых читателей и заразился странной привычкой: писать романы. В результате убить роман – единственное, на что я оказался способен. Потому что роман не под силу одному писателю. Да и двум тоже. Ничего не поделаешь. Я последую принятым в мире привычкам и закончу роман. Но тогда он скатится до уровня манерных сплетен. Роману не добиться популярности, если не перевести его на язык сплетен. Сейчас мадам Амино пытается написать роман. Поиск сына? Хорошая тема. Я был писателем, а упал до уровня одного из героев. О'кей, буду делать то, что мне сказано. Ничего не поделаешь. Я же герой романа. Так разорвите, кто-нибудь, этот роман на клочки!
Почему, неизвестно, но ему даже не приходило в голову убежать. Он думал: ничего не поделаешь, все равно за каждым моим движением ведется постоянное наблюдение.
Но ждавшие Годо Владимир и Эстрагон[26] в конечном счете, кажется, смогли с ним встретиться? А землемеру К.[27] удалось войти в Замок?
Точно, я же бросил обе эти книги на середине. Лучше и не вспоминать о них. Я понял, что мне никогда не справиться с тем состоянием, какое было у героев.
Кубитакэ охватило волнение, немного напоминающее то, что он испытывал когда-то. Оно тут же перешло в неприятное предчувствие. Кубитакэ не стал говорить об этом мадам Амино, хотя ему показалось, что «Macao не найдется». Но не прошло и двух дней его «сидения в засаде», как это предчувствие сменилось другой уверенностью.
Парня по имени «Macao» нет на этом свете. Мне нужно найти того, кого изначально не существовало. И что еще хуже, я не могу бросить этот напрасный труд.
Кубитакэ сидел на складном стульчике у западного выхода станции «Синдзюку». В руке у него был счетчик, он не прекращал подсчетов количества прохожих, которых видел. Следующие десять дней он планировал провести таким же образом, выполняя задание мадам Амино.
Метрах в десяти от Кубитакэ стоял монах в широкополой шляпе, он звенел в колокольчик, прося подаяния. Кубитакэ подумал: а вдруг этот монах и есть Macao, надо будет поговорить с ним в ближайшее время. Кто знает, может, найдем с ним общий язык.
4. Что ни день, то оргия
Волны мозга Микаинайта
Украденная память десяти дней вернулась, когда я просмотрел планы, записанные в календарь. Придя в себя, я смог восстановить свои аудиовизуальные воспоминания до мелочей, и это внушало уверенность.
На всякий случай я сходил в больницу и прошел обследование. Удар ничего не повредил, но врач неоднократно повторял восхищенно, что у меня поразительные волны мозга.
– Обычно у бодрствующего человека наблюдаются только гамма– и бета-волны, и только у тех, кто овладел специальной духовной тренировкой, появляются альфа– и тета-волны. В частности, тета-волны возникают во время сновидений. У дзэнских монахов во время занятий медитацией мозг порой излучает такие волны. Как вы знаете, дзадзэн[28] – это медитация с открытыми глазами, то есть в период бодрствования, и тета-волны возникают только в том случае, если душа пребывает в состоянии высокой стабильности. У вас то и дело появляются тета-волны вперемежку с альфа-волнами. Вы занимаетесь какой-либо особой медитативной практикой?
– Я экстрасенс, – сказал я с усмешкой и прибавил: – Наверное, это волны мозга Микаинайта, которые перемешались с моими.
– Микаинайт? А что это такое?
Если начать объяснять, это затянется надолго и, скорее всего, понять меня будет сложно, поэтому я ответил так:
– Это мой дух-хранитель. Он всегда дремлет у меня за спиной. – Мы переглянулись с врачом и улыбнулись друг другу.
Город потерянной памяти
Прошло три года, как я оказался в Токио по протекции одного японца, который сейчас сидит в тюрьме. Мой официальный статус в Токио – рабочий-иностранец-нелегал, но это не мешает мне жить спокойно. В моем паспорте Соединенных Штатов Америки стоит виза работника СМИ, которую мне удалось получить с помощью одного знакомого, она действительна и до сих пор. К СМИ я не имею никакого отношения, но по документам всё легально.
Катагири говорил мне, что мои родители были японцами, но я никогда не зацикливался на своем японском происхождении. В Нью-Йорке я считал себя просто азиатом. Впервые становишься японцем, только почувствовав себя им. Не слишком ощущая себя японцем и не имея запутанного прошлого, связанного с Японией, я, в отличие от моего босса, не испытывал ненависти к японцам. Боссом я называю своего приемного отца Катагири; если охарактеризовать его в двух словах, то он один из японских иммигрантов. Со времен Второй мировой войны стал убежденным противником Японии и после эмиграции в Америку ни разу не ступал на японскую землю.
Я вырос на его рассказах о Японии, но страна, жившая в его сознании, оказалась слишком далека от той Японии, где я был сейчас. Ненависть к нынешней Японии – к ее земле, народу, деньгам и конституции – родила в нем другую Японию, которая существовала только внутри него самого. В его Японии, разумеется, не было ни земли, ни народа, ни денег. Был только глава государства и конституция, суть которой – «умение главы государства управлять обществом». Я захотел увидеть Японию собственными глазами, чтобы у меня сложился свой взгляд на эту страну, отличный от его. Так я оказался в Токио. Еще я думал, что не смогу понять Японию Катагири, не зная настоящей Японии, которая находится по другую сторону Тихого океана.
– Поедешь – только разочаруешься. Брось ты эту затею, – Катагири почему-то упрямо пытался остановить меня. Но у меня были свои планы, и я уже жил самостоятельно, отдельно от него, поэтому проигнорировал его предостережения.
Честно говоря, у меня не было конкретных дел в Токио. Только смутные планы подзаработать иен – самую сильную на тот момент валюту – и пожить в каком-нибудь городке Юго-Восточной Азии или Европы. К тому же три года назад мои условия жизни в Нью-Йорке ухудшились по причинам личного характера, и я оказался перед необходимостью на какое-то время уехать оттуда. Причины личного характера всегда попахивают плотью или деньгами, в моем случае отношения с женщинами и друзьями принимали слишком запутанный оборот.
