У Мод было множество плюсов. Она была невыносимо прелестна. Я любил ее широкие плечи бывшей чемпионки по плаванию (сто метров вольным стилем менее чем за минуту). Она потрясающе выглядела в купальнике. Она всегда жила с мужчинами старше себя (Фабрис, программист; Лоран, государственный советник; Жюль, телепродюсер). У нее был когда-то лабрадор, с банданой вокруг шеи (Блэк, задавлен кабриолетом «ауди» в Сен-Реми-де-Прованс), она полгода была вегетарианкой (вновь вернулась к мясу в самый разгар истории с коровьим бешенством), она сломала берцовую кость, катаясь на скейте (эспланада Трокадеро[43]), чудом не утонула, ныряя в Средиземном море (Поркероль, июнь 93-го). У ее отца был отель на баскском побережье[44] (три звезды, 16 из 20 по справочнику Го-Мийо[45]). Оба ее старших брата были горными спасателями (Тинь[46]). Кроме того, она ненавидела жить одна.
— А твоя мать?
— Никто не врал так, как моя мать. К счастью, я разругалась с ней, еще когда была подростком. Иначе она увела бы у меня всех моих парней.
Я не счел нужным настаивать.
Как-то раз Мод сравнила рекламу с порнографией. Я, как всегда остроумный, имел несчастье заметить, что недвижимость сродни проституции. Она хлопнула дверью. Я не видел ее до конца дня. Вечером она повела меня есть кускус на последний этаж Института арабского мира.
— Тот же вид, что из «Тур д’Аржан», но не так разорительно!
Сиди-брагим[47] окрашивал губы в красный цвет. Мод решила изобразить ревность.
— У тебя, конечно же, была целая куча девиц, этих пергидрольных идиоток, которые носят свитер с широченным вырезом, чтобы показывать сиськи, и все время думают о том, с кем они пойдут обедать.
— Обед с девушкой ни к чему не обязывает.
— Но ужин — да, ведь так? Девица, которая соглашается поужинать, уже в кармане, а? Какими же вы, мужики, по временам можете быть жалкими!
— «По временам» не говорят.
Она швырнула мне салфетку в лицо. Такие разговоры вселяли в меня надежду и опасение.
На набережной нас подрезал полный чернокожих «форд-корса» с пригородными номерами. Наш таксист с извинениями ударил по тормозам. Париж, Париж.
Я плохо спал в ту ночь. Мод была не совсем неправа. Мне поднадоела реклама. Чтобы дать вам представление об уровне, скажу, что я был наименее неграмотным в агентстве. Родольф думает только о том, кого бы трахнуть. Бориса интересуют только его деньги. Я слыву среди них гуманитарием. Например, именно я уговорил Джона Ирвинга[48] на кампанию под лозунгом «Мир по Gap’у».
А ведь я, между прочим, поклялся себе, что в этом письме ни разу не употреблю название торговой марки. Их и так слишком много в моем ремесле.
Я качусь по наклонной плоскости. Что я делаю целыми днями? Ловлю такси, пью чересчур много кофе, слушаю зарубежные CD, в которых не разбираю слов, скупаю газеты охапками, ужинаю в модных ресторанах, где севиче стоит непомерных денег. Беру напрокат дублированные видеокассеты, слышу странные голоса, мастурбирую чаще, чем трахаюсь. Была, правда, та итальянка в серой атласной юбке, я подцепил ее как-то вечером в ночном клубе. Она захотела пойти в отель («Монталамбер»). Я уснул сразу же после. Когда я проснулся, девушка уже ушла. Я даже не помню, была ли она сверху.
Такое впечатление, что кофе булькает у меня в венах. Моя кровь достигает анормальных температур. Бывали недели, когда мне не хотелось трезветь. Я засовываю пальцы в глотку, пытаясь вызвать рвоту. Не помогает. У меня красные глаза, как будто я всю ночь ревел.
Квартира с нетерпением ждет появления Мод. С ней гостиная не была бы в таком состоянии. Если так пойдет дальше, мое бедное сердце не выдержит в тот момент, когда я буду дрочить в сортире. Неприглядная будет картинка. Зачем я вам все это говорю?
Вообще-то мне никогда не приходило в голову рассказать историю своей жизни. Люди часто думают, что носят в себе сюжет для романа. Это не вполне верно: я думаю, что они скорее скрывают судебное дело, все они совершили кучу мелких гадостей, о которых ни в коем случае не хотят никому рассказывать. Муки совести, наравне с несчастьем, — самые демократичные вещи в мире. Все имеют на них право в тот или иной момент. Иногда я говорю себе, что Мод вернется. В то же время именно этого я больше всего опасаюсь, потому что я не уверен, что мог бы продолжать жить с ней, если бы она вернулась. Это трудно объяснить. На самом деле я хотел бы, чтобы всего этого не произошло. Я предпочел бы, чтобы она умерла. По крайней мере, я мог бы тогда сожалеть. Я мог бы вспоминать о ней без ненависти. Да, так было бы лучше. Через какое-то время одиночество приобретает этот прелый запах мокрого полотенца. Нужно всегда жить с кем-то, хотя бы для того, чтобы не пи́сать при открытой двери. Я даже взял в прокате одну кассету, не посмотрев название на коробке. В фильме коротко стриженый пепельный блондин насиловал азиатку ершиком для унитаза. Возможно, мне это приснилось. Мне с некоторых пор снятся странные сны, грустные и алкоголические.
Все эти последние недели я больше всего боюсь проснуться среди ночи и часами плакать, сидя на диване в гостиной перед дрожащим светом беззвучно работающего телевизора, глядя на мебель, которую выбирала Мод. Вот так: мужик в трусах и майке ревет посреди ночи в одном из домов в центре Парижа. Вот что вы с Мод со мной сделали. Поздравляю вас. Я так и не вычислил, что могло бы мне помочь вновь обрести сон.
Я попробовал бурбон (гадость), французские романы (то же самое), комедии положений в три часа ночи (не самое худшее). Ничего не помогло. Теперь дни длятся действительно двадцать четыре часа. Несокращающихся.
Я все-таки познакомил Мод с Родольфом. Он нашел, что она похожа на какую-то актрису немого кино. Я сказал, чтобы он к ней не прикасался.
Насколько это возможно, я стараюсь не впадать в пессимизм и меланхолию. Никчемные чувства. Это не мешало мне топтаться на месте в препаршивом настроении. У меня было странное ощущение неустойчивости, как будто постоянный эффект разницы часовых поясов. Еще один зимний день в чистилище.
Я вышел из метро на станции «Бурс». На площади повсюду стояли лотки, торгующие старыми пластинками на 33 оборота, кустарными сувенирами, антиквариатом, коллекциями марок, вышедшими из употребления игрушками. Карусель с деревянными лошадками довершала картину. Биржевые маклеры в бежевых костюмах ели бутерброды, сидя на ступеньках дворца Броньяр. Я нашел Макса в «Водевиле». Это ресторанчик, где никто никого не слышит. Макс создал биржевую фирму и только что подписал с агентством контракт на серию телевизионных роликов. Зал был забит постоянной клиентурой, состоявшей из адвокатов, кутюрье, журналистов. Очень мало женщин. В полдень дамы укрывались в ресторанах при гостиницах, в чайных салонах. У Макса была небольшая лысина, светлые, очень тонкие волосы и загар после уикэнда в Биаррице. За десертом он попросил меня устроить ему встречу с Марго. Я понял цель его приглашения. После обеда я купил для Мод заводную обезьянку с металлическими тарелками — точно такая была у Джеймса Дина в начале «Бунтаря без причины».[49]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
