Ленин чуть было не отрезал, что все это поповская болтовня, но прикусил язык, сообразив, что он сам находится рядом с Пироговым в полном соответствии со сказанным.
— Что касается хохлатых ибисов над вашей головой, то фараону действительно дана такая возможность — видеть их, — буднично, словно о симптомах насморка, сказал Пирогов. — Ибо это ах. Загробное воплощение человека, обитающее в небе. У обычного человека только один ах. У фараонов — семь. А у Осириса так и вовсе четырнадцать. Пять ах у нефараона — уникальный случай, они указывают, что вам дано намного больше, чем другим. Вон Веласкес метким глазом художника сразу это уловил. Кстати, ничего, что он вас рисует?
— Ничего, — рассеянно отозвался Ленин, думая о другом. — А вы мне вот что разъясните-ка. Зачем они эту агитацию разводят? Деньги у них есть — докладчик публично признался. Влияние на массы есть — хотя бы через упомянутую гипнотическую установку. Отчего же они еще не совершили переворот, которым грозят? Коротки ручонки — это очевидно. Но по какой причине?
Тут Веласкес нагнулся и повернул ленинский подбородок так, чтобы натурщик получился к живописцу несколько в полупрофиль. Ильич поморщился, но стерпел.
— Есть причина, — сдался припертый к стенке Пирогов. — Отменно работает у вас голова, сударь, несмотря на падение. Жрецы народу врут. Не нашла Исида четырнадцатый кусок Осириса — его божественный фаллос. В этом, собственно, и состоит причина захирения страны. Утратив свою андрогенную составляющую, древнее египетское царство навсегда потеряло былое могущество.
— Иначе говоря, Египет стал страной без яиц, — с прямотой коммуниста беспощадно сформулировал Ленин.
— Именно! Оскопленный Египет постепенно превратился в задворки цивилизованного мира — а ведь когда-то он был его центром. Представьте, как обидно это наблюдать мумиям, столько сил и интриг когда-то вложившим в его процветание. Вот потому жрецы и разработали секретный план, часть которого прозвучала во время выступления Хеопса — операция «Поиск». Нам не говорят, для чего из людей уже сегодня под видом любви к истории формируют поисковые отряды — дабы никто из нас не вздумал этому помешать. Но отдельные, мыслящие мумии и сами догадались — отряды целенаправленно ищут утерянный фаллос Осириса. Только он, размещенный между пирамидами в определенной оси координат, сможет вернуть этим пирамидам былую силу и заставит их работать в качестве мощных гипноизлучателей Земли — как это было когда-то.
Тихонько засмеявшись, Ильич радостно потер ладони. Вот такие задачки он любил щелкать с юности.
— Но то, что вы узнали, сударь, не должно подвигнуть вас на опрометчивые шаги! — добавил Пирогов, нервно теребя в руках платок с вензелями. — Поверьте, были тут у нас задиристые личности. Георгий Димитров — не изволили слыхать?
— Нет, — сказал Ильич.
— Смелый человек. Сильный оратор, — почти прошептал Пирогов и оглянулся. — А как рассуждал: мол, сколько можно терпеть фараонское иго, долой египетское самодержавие!.. — он замолк и рассеянно обтер чужим платком свой лоб.
— И что же? — азартно торопил его Ильич.
Еще раз посмотрев за спину, Пирогов выдохнул ему в ухо:
— Закопали! Нажали через свои каналы в реальном мире — и там было официально принято решение мавзолей в Софии, где покоилась мумия Димитрова, взорвать, а его самого — похоронить. Даже памятника не осталось: теперь на том месте ровная площадка. Поверьте, фараон и его жрецы умеют мстить.
Ленин, которого пироговские увещевания нисколько не впечатлили, поднялся с пола, в несколько взмахов отряхнул костюм и, подойдя со спины к художнику, заглянул в незаконченный набросок. С бумаги на него в упор уставилось собственное лицо, подпертое пышным стоячим кружевным жабо и украшенное незнакомой фатовской бородкой. Раскосые глаза над монгольскими скулами вельможно смотрели куда-то вбок. Следов великих свершений на портрете рассмотреть не удалось, зато следы десятка-другого великих пороков были налицо.
— Родригес Диего де Сильва-и-Веласкес и прославился в веках умением мастерски отразить в парадном портрете внутренний мир человека, — похвалил не видавший эскиза Пирогов, складывая тряпки с пола в аккуратную стопку.
— Гм-гм, — неопределенно отозвался Ильич, в уме которого уже складывался план, в котором товарищу Веласкесу отводилось должное место. — На сегодня, я думаю, мы прервем сеанс. Продолжим завтра, в то же время.
И он быстренько спровадил художника к его сицилийским друзьям. После чего повернулся к Пирогову и, картавя от легкого возбуждения, вопросил:
— А что, батенька, не разогнать ли нам с вами это Учредительное собрание к чертовой матери?..
Глава 12. Ходоки с Тибета
Дня и ночи в гробнице не существовало: границу между ними символически провели факелы, переведенные на экономный режим. Сейчас зал освещала сотня-другая пламенников, не больше — выхваченные их мятущимся огнем углы через несколько шагов сменялись тьмой египетской.
Ленин топтался возле знакомой, пахнущей дубом и смолой, бочки с Александром Македонским, и судорожно вспоминал нужные слова на древнегреческом. Так удачно вышло, что Пирогову пришлось отвлечься на перевязку незнакомой мумии, припрыгавшей к великому хирургу с выпавшей коленной чашечкой в руках. Со словами «эх, мне бы сюда алебастра!» врач склонился над пострадавшим. Ильич воспользовался этим и быстренько отлучился.
Найдя в уме последнюю рифму, он тихонько поскребся пальцем в пузатую стенку и произнес то, что в переводе на язык родных осин звучало бы примерно так:
Ленин, народа слуга, спустился в глубины Аида,Чтобы приветствовать сына богов, Александра.Встреча вождей двух великих случилась удачноСудьбы душ многих она переменит вокруг.
В густом меду что-то булькнуло, на поверхности надулся и лопнул здоровенный пузырь, но, к великому сожалению Ильича, из бочки никто не вынырнул. Он поскреб в глубинах памяти и закинул второй пробный шар:
Арес, коварной войны бог, Маркс и Афина ПалладаПомощь даруют, едва их об этом попросим.Слава твоя не померкла в веках, победа за нами пребудет!По венценосному заду тоскует спиной Буцефал.
И опять молчание было ему ответом. Очевидно, полководец думал. Или древнегреческий Ильича был не настолько хорош. Можно было, конечно, и не переводить сей призыв, но Ленин допускал, что Македонский, держащийся отшельником, не пил из такого пузырька, как он.
В любом случае, лучше пока не форсировать события. В качестве прощания, наклонившись над бочкой, Ильич сообщил в ее гулкое нутро еще строфу для информации:
Думай быстрей, о былой победитель ЕгиптаГнусно интриги плетет лицемерный Хеопс — фараон.Ты лишь способен поднять боевые фалангиШтурмом взять почту жрецов, телеграф, телефон.
Сделав это нужное дело, Ильич пошел прочь, обдумывая следующие шаги. Зал уже заметно опустел. Навстречу ему попалась только группа совсем древних старцев в ярких оранжевых простынях и смешных вязаных шапочках с ушками. Бросив на эти шапочки мимолетный взгляд, Ильич тут же о старцах забыл. Но вскоре пришлось вспомнить! Заворачивая за колонну, он обнаружил, что деды, шустро семеня, прилепились следом. «А Пирогов ведь предупреждал, — пронеслось в ленинской голове, — у Хеопса всюду шныряют шпики. Ну как засекли мою вербовку Македонского. Надо было загримироваться!»
Ильич резко остановился и повернулся к врагам лицом. Старцы, несмотря на невероятную дряхлость, не дрогнули: они медленно приближались, окружая его почти кольцом. Отступать было некуда, позади — стена. Бросившись к ней, Ленин выдернул из держателя пылающий факел и, вжавшись спиной в холодный камень, приготовился встретить конец достойно, как и подобает революционеру. Он даже открыл рот, чтобы спеть напоследок любимое «Нас венчали не в церкви».
Но тут деды, словно по неслышной команде, дружно хлопнулись на колени и униженно поползли к ногам Ильича. А один из них, похожий на высушенного богомола, заголосил на манер деревенской плакальщицы, все чаще по мере приближения целуя грязный пол:
— Привет тебе, великий махатма, ищущий всеобщего блага! Привет тебе, упразднивший церковь, рассадник лжи и суеверий. Привет тебе, разрушивший тюрьму воспитания и уничтоживший семью лицемерия. Привет тебе, испепеливший войско рабов и раздавивший пауков жизни. Привет тебе, признавший ничтожность личной собственности. Да сияет солнце и луна над увидевшим неотложность построения домов общего блага!
При этом старикашка протягивал Ильичу обшарпанный ящик слоновой кости. На полинявшем шелке, устилавшем его нутро, лежало нечто, напоминающее собачье дерьмо по весне. На ящике Ильич с удивлением прочел надпись «На могилу брата нашего, махатмы Ленина».
