Кардинал возвращается.
Поскольку до сих пор ничто не мешало возвращению Кардинала так, как страх Королевы перед тем, как бы Месье Принц не задумал то, на что он пошел в настоящее время, она сочла, что не обязана больше соблюдать какие-либо границы. Хотя она, конечно, подозревала, что Принц ничего не делал, кроме как с согласия Герцога д'Орлеана, и могла бы опасаться, как бы этот последний не потряс небеса и землю против нее тотчас же, как увидит возвращение Кардинала в Королевство, она знала, что Герцог был Принцем слабым и неспособным самостоятельно совершить никакую насильственную акцию; да она и не особенно заботилась о его возмущении. Потому что Кардинал уже сделал ему украдкой все зло, какое только мог, и самое худшее, что с ним могло бы случиться — вместо того, чтобы действовать, как лис, что он и делал в настоящее время, он сможет действовать, как лев, в будущем. Итак, она отправила гонца к Его Преосвященству, дабы расположить его не откладывать больше его возвращения. Она уже посылала к нему двух других по тому же поводу, и это с того самого мгновения, когда она узнала, что Месье Принц пустился в путь на Берри. Казалось бы, он должен был бы повиноваться, как только принял первого, и место, какое она весьма желала ему вновь препоручить, было достаточно высокой ценой, чтобы скорее нанимать почтовый экипаж, чем задерживаться хоть на момент с ее удовлетворением. Но если Герцог д'Орлеан был слаб, то этот Министр был таким же ничуть не меньше. Итак, прежде чем устремиться в дорогу, он хотел знать заранее, будет ли обеспечена безопасность для его особы. Впрочем, он имел при себе три тысячи пятьсот всадников; он навербовал их в стороне Льежа и в пригородах Колоня и Экс-ла-Шапель.
Это был достаточно надежный эскорт, чтобы ничего не бояться, особенно когда ему был обеспечен свободный въезд в Шампань стараниями его [57] доброго друга Фабера, кто обещал ему еще увеличить эту помощь на пятнадцать сотен человек в случае надобности. Он не мог остерегаться ни его преданности, ни его обещаний, потому что тот имел самый большой интерес, чем кто-либо другой, поддерживать его удачу, он, кто одолжил ему столько денег; но, какие бы резоны он ему ни называл, точно так же, как и Королева, дабы поторопить его не задерживаться с отъездом, так как Кардиналу мерещились тени Комендантов Мезьера и Шарльвиля, увеличивших их гарнизоны, Фаберу потребовалось сначала прощупать их пульс, а потом уже уговаривать его решиться выехать в дорогу.
Два ловких Коменданта.
Эти Коменданты, один из них Маркиз де Нуармутье, и другой, Бюсси ла Me, абсолютно не думали препятствовать его намерениям. Они были друзьями Коадъютора, а поскольку Кардинал и он были заодно в этот момент, это означало бы действовать прямо против интересов их друга — мешать въезду в Королевство человека, кто являлся туда только для того, чтобы переодеть его в пурпур. Однако, так как в этом мире частенько бывает опасно дать понять, что боишься некую персону, потому что она способна этим злоупотребить, едва эти два Коменданта услышали комплимент Фабера, как немедленно объединились, чтобы заставить бояться себя еще больше. Итак, они принялись с ним лукавить; первый сказал ему, что всегда старался принадлежать к друзьям Кардинала, но так и не извлек из этого большой пользы; до сих пор этот Министр сделал добро бесконечному числу особ, но что касается его, то он никогда не чувствовал на себе его благодеяний; потому он не удивляется, если сделался подозрительным Его Преосвященству, поскольку, когда подают кому-то повод жаловаться, тотчас же уверяются, что этого человека следует опасаться. Другой говорил с ним почти в тех же самых выражениях, но, тем не менее, с заверениями, что он всегда уделял больше внимания исполнению долга, чем своей справедливой досаде. Нуармутье сказал то же [58] со своей стороны, но с определенным видом, как бы желая его уверить, якобы он говорил не совсем от чистого сердца.
Фабер, кого было довольно-таки трудно застать врасплох, прекрасно понял, что они хотели воспользоваться удобным случаем продвинуть свои личные дела; но так как они были способны навредить делам Государства, нуждавшегося в помощи, навербованной Кардиналом, он рассудил, что будет совсем некстати передавать ему их ответ. Напротив, он дал ему знать, что они настолько хорошо настроены по отношению к нему, насколько только можно желать; к тому же Маршал д'Окенкур был на марше, чтобы встретить его по дороге; Королева поручила ему эскортировать его вплоть до Пуату, где тогда находился Двор, а с таким проводником с ним никогда не могло приключиться ничего дурного.
Скорее эта помощь, чем резоны Фабера, обязала его повиноваться Ее Величеству. Наместник, увидев его расположенным поверить ему в конце концов, двинулся в путь перед ним до окрестностей Сент-Юбера, и когда он доставил его живым и здоровым в свой город, Его Преосвященство уже не так дрожал, как по дороге. Он видел издали несколько испанских соединений, что Эрцгерцог отрядил для разведки его следования, и хотя они не приближались к нему более, чем на полу-лье, он совсем было уверился, будто пропал. Правда, невероятно увеличило его страхи то обстоятельство, что он заметил с другой стороны отделение гарнизонов Мезьера и Шарльвиля, оставившее стены их городов, потому как эти два Коменданта узнали, что враги вышли в поле, и они пожелали выяснить причину; но так как этот Министр не входил во все эти детали, он тотчас поверил, будто они сговорились друг с другом его окружить. Итак, хотя Фабер внушал ему, что одни были Испанцы, а другие Французы, и, следовательно, он не должен опасаться их объединения, тот никак не мог прийти в себя от своих тревог, пока не очутился посреди Седана. Командир отделения [59] этих двух гарнизонов явился, однако, заверить его по дороге, что эта вылазка сделана только для благополучия его следования; но либо он счел, что этот комплимент сделан лишь для того, чтобы лучше его поймать, или же страх не позволил ему обратить внимание на то, что ему говорили, он оказал тому столь жалкий прием, что тот вернулся к своему отряду весьма недовольный Министром.
ЧАСТЬ 2
Племянницы Кардинала.
Этот последний, выезжая из Франции, проводил своих племянниц до Седана. Он вызвал их из Италии некоторое время спустя после того, как был возведен на Министерство, и оставил их там Фаберу, чтобы тот отправил их к нему, если будет вынужден совсем оставить город, или же, дабы они были поближе ко Двору, если его счастью будет угодно позволить ему когда-нибудь туда вернуться. Однако, так как недавно Герцог д'Орлеан достаточно явно заявил себя на стороне Принца де Конде, вербуя Войска от его имени, а к тому же, Кардинал еще не был уверен в успехе армий Его Величества в Гюйенне, он распорядился оставить их в этом городе до тех пор, пока он более-менее не прояснит свои дела. Красотки были все довольно очаровательны, и вот об этих-то Манчини, по меньшей мере, можно было сказать скорее, чем о Мадемуазель де Шеврез, что они были девицами с большим аппетитом. Хотя они были еще совсем молоденькие и имели Гувернантку, не дававшую им особенной воли, они говорили подчас вещи, казалось бы, непристалые ни их возрасту, ни воспитанию, какое их дядюшка расстарался им дать; поскольку, сказать по правде, он не только стремился к тому, чтобы у них был скромный вид, но еще и к тому, чтобы они были действительно добродетельны. Он отчитывал их сам перед всем светом, когда к этому имелся какой-то повод, но стоило ему отвернуться, как они начинали себя вести еще хуже; они все вещи называли по их именам, не остерегаясь того, что это далеко не всегда прилично особам их пола. Из семейства Манчини было пятеро сестер, а из Мартиноцци — всего лишь двое; [60] эти не часто одобряли того, что те говорили и повторяли; хотя изредка они были довольно слабы, чтобы подражать тем, однако, следует признать, существовала значительная разница между теми и другими; у этих было гораздо больше сдержанности, и это подарок, какой они получили от природы. Видели даже, как они частенько краснели от определенных рассуждений своих родственниц. То, что делало вот так одних столь дерзкими, тогда как другие выглядели более скромными, так это то, что у тех из трех их братьев имелся один, и это был второй, кто научил их всевозможным скверным выходкам и коварству. Это не нравилось Кардиналу, и так как вопреки его выговорам тот продолжал усердствовать в своих дрянных привычках и даже подавать ему множество других поводов к огорчению, это послужило причиной тому, что он его в каком-то роде лишил наследства, как я скажу об этом в своем месте. Вместо того, чтобы установить его своим наследником и позволить ему носить свое имя и свой герб, он предпочел ему одну из его сестер, когда пожелал задуматься о составлении своего завещания.
Осада Монрона.
