Сережу рванули вперед. Он уперся пятками, но кожаные подошвы сандалий заскользили по траве. Сережа постарался зацепиться ногой за куст, но только зря расцарапал кожу.
Ну, почему так устроен человек? И не боится он, и боли особой не чувствует, а только злость, и плакать совсем не хочет, а слезы сами по себе закипают где-то в глубине и грозят вырваться. Они еще не очень близко были, эти слезы, но Сережа уже чувствовал их.
Вырываясь, он сказал сквозь сжатые зубы:
— Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович обязательно придет. И собака.
«В самом деле, — думал он, — не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он в лагерь придет?»
Гутя злорадно объяснил:
— Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока мам-папу не вызовут. А потом на линейке… Ну, в общем, ясное дело.
— Могут и галстук снять, — пыхтя, добавил Солобоев.
— Нет, — огорченно сказал Гутя. — Не снимут. В лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.
«Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?» — подумал Сережа. И рванулся так яростно, что его чуть не упустили.
И задрожала земля, расступились кусты.
— А ну не тррогагь! — послышался звонкий и грозный голос.
Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
— Ну, я так не согласен. Четыре километ ра его переть. Машина-то, небось, уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
— Чичас он сам побежит, — вдруг сообщил Пудра. — Вы его только подержите.
Он отпустил Сережу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Сережа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
— Гады, четверо на одного, — сказал Сережа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего. А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
— Ну, побежишь? — спросил он.
— Попробуй только ударь, — сказал Сережа.
Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Сережа закусил губу, но не двинулся.
— Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
— Будешь, — протянул Пудра и хлестнул еще раз.
Неожиданно, то ли из книжки про разведчиков, то или еще откуда-то, вспомнились Сереже слова: «Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его из строя…» И он без размаха, коротко, трахнул сандалией Пудру по ноге.
Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:
— Ну, чичас попляшешь… — И размахнулся.
— А ну, кончай! — сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Сережу. Это было очень неожиданно, и Сережа пропустил момент. Ему бы рвануться из Витькиных лап — и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.
— Ты чего? — спросил Гутя у Женьки.
— А ничего, — хмуро бросил Женька. — Мучаете человека. Чего он размахался? — Женька кивнул на Пудру. — Ему бы так…
— Ты, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, — сказал Гутя.
— Ну и болван, — отрезал Женька. — Все вы… Собаку еще погубить хотели, она-то при чем?
— А тебе жалко? — с досадой сказал Гутя. — Она бы тебе ноги пообглодала.
— А мне чего их глодать? Я, если б знал, с вами бы не связался… Обождите, я еще скажу в лагере, как вы его мучили…
Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.
— Во изменник! — сказал Пудра, все еще держась за колено.
— Ему же хуже будет, — сказал Гутя.
— Хуже всех будет вам, — пообещал Сережа. — Вы еще вспомните…
— Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, — прохихикал Витька Солобоев. Сережа напряг плечи и сжал кулаки — кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:
— Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюн-Хавузен. Ну, зови своих всадников! — И, скривив рот, он издевательски проблеял: — Ескадро-о-он!..
Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Сережа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!
И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.
Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…
*
Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Сережа-то не был маленьким ребенком. И старым, опытным человеком он тоже не был.
И он изумился и вздрогнул почти так же, как и его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
И самый главный всадник, смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой, негромко сказал:
— Не трро-огать!..
И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки.
*
Катер рокотал мотором и разгонял по стеклянной воде длинные волны. Вода и небо были светлыми, несмотря на поздний час. А берега кутались в сумерки.
Мигая цветными огоньками, плавно прокатывались навстречу сухогрузы и буксиры.
На них играло радио.
Впереди, там, где не гасли закатные облака, поднимался город: трубы, крыши, башни и узорчатые вышки. Там тоже мигали огоньки, и становилось их все больше.
— Через полчаса причалим, — сказал Алексей Борисович. — Если больше не будет приключений. Если не сядем на рифы, не нападут пираты и не налетит тайфун.
Они с Сережей стояли на носу у поручней. Сережа молчал. Он не откликнулся на шутку. Смотрел перед собой и молчал.
— Сергей, — сказал Алексей Борисович. — Ты меня пугаешь, честное слово. Ты целый час будто в рот воды набрал. Что с тобой?
Сережа повернул к нему лицо. Оранжевыми веселыми точками блеснул в его глазах закат.
— А как всадник услышит, что его зовут?
— Учись… — откликнулся Алексей Борисович. — Слушай, смотри.
— Я вспоминаю, — сказал Сережа. — Вы не смейтесь, Алексей Борисович, ладно? Я вспоминаю. Как они примчались! А говорят, чудес не бывает.
Алексей Борисович взял его за плечо. На Сережином плече, под ключицей, часто билась горячая жилка.
— Чудеса бывают, — осторожно сказал Алексей Борисович. — Собственно говоря, что такое чудо? Несколько редких случаев, совпавших друг с другом… Вот, допустим, открою я портфель и скажу: «Раз, два, три! Упади сюда метеорит!» Упадет?
— Нет, — уверенно сказал Сережа.
— А вдруг? Ведь они все-таки падают на Землю. И если так совпадет, что катер окажется на месте падения.
Сережа засмеялся.
Алексей Борисович сказал:
— Так получилось. Надо было, чтобы я взглянул на берег и увидел «газик», который вдруг остановился у моста и высадил ребят. Надо было, чтобы рядом оказался телефон. И надо было, чтобы в правление колхоза в тот момент зашел командир отряда Володя Малахов. Они как раз хотели ехать в Дмитровку, и лошади были оседланы… Вот и получилось чудо. Это, брат, такие ребята, что лишнее чудо сотворить не откажутся.
— А почему у них форма?
— Все студенческие отряды сейчас форму себе шьют. Каждый свою. Ты разве не видел? А эти ребята все время с конями, вот и завели буденовки, кто сумел. Красивая форма?
— Еще бы.
Сережа закрыл глаза и снова, (как в кино, увидел рванувшиеся кусты, вскинутые конские головы, вздыбленного гнедого жеребца на краю поляны, острые шлемы с голубыми кавалерийскими звездами…
«Не трро-огать!»
А потом крепкие руки, жесткое седло. Трава, летящая под копытами.
«Не трро-огать!»
Сережа засмеялся, вцепившись в поручень.
— Как они… Будто атака! Даже я ничего не понял. А те, кто меня ловил! Они, наверно, и сейчас ходят обалделые… Нет, все равно это — чудо, Алексей Борисович.
— Может быть… Но, видишь ли, Сережа, такие чудеса случаются раз в жизни. Не чаще. И надеяться на них не надо.
— Я понимаю, — тихо сказал Сережа. — Ну и что же? Мне и одного хватит на всю жизнь.
