— Вполне возможно. Но мы ничего о нем не знаем.
Доктор Фелл, пытающийся зажечь сигару, внимательно посмотрел на него.
— Это меня и беспокоит, Хэдли. — Он задул спичку и глубоко затянулся. — У нас имеются два теоретических брата, которые приняли французские имена: Шарль и Пьер. Есть и гипотетический третий брат. Для ясности будем называть его Анри…
— Надеюсь, вы не собираетесь утверждать, что знаете кое-что и о нем?
— Совсем наоборот, — отозвался доктор Фелл. — Я собираюсь подчеркнуть то, как мало мы о нем знаем. Нам известно о Шарле и Пьере, но у нас нет ни кусочка информации об Анри, хотя Пьер вроде бы постоянно упоминал его и использовал как угрозу. «У меня есть брат, чьи возможности куда шире и который очень опасен для вас. Мне не нужна ваша жизнь, а ему нужна… Я тоже подвергаю себя опасности, имея дело с моим братом». И так далее. Но в тумане не видно ни одной тени — человека или призрака. Это беспокоит меня, сынок. Я постоянно ощущаю его присутствие за кулисами — мне кажется, он держит все под контролем, используя в своих интересах бедного полубезумного Пьера и, вероятно, будучи таким же опасным для него, как для Шарля. Не могу избавиться от ощущения, что именно Анри поставил сцену в «Уорикской таверне», что он где-то рядом и наблюдает, что… — Доктор огляделся вокруг, словно ожидая увидеть кого-то в пустом холле. — Знаете, я надеюсь, что ваш констебль найдет Пьера и задержит его. Если он перестал быть полезным для Анри…
Хэдли закусил кончик уса.
— Да, — кивнул он, — но давайте придерживаться фактов. Предупреждаю, что раскопать их будет нелегко. Вечером я телеграфирую в румынскую полицию. Но если Трансильвания была аннексирована, в результате неразберихи могло погибнуть множество официальных документов. Ладно, займемся Мэнгеном и дочерью Гримо. Кстати, я не вполне удовлетворен их поведением…
— Почему?
— Я имею в виду, если считать, что мадам Дюмон говорит правду, — уточнил Хэдли. — Кажется, вы так считаете. Но ведь, как я слышал, Мэнген присутствовал здесь вечером по требованию Гримо, на случай прихода посетителя. Если так, то он оказался ручным сторожевым псом. Мэнген сидел в гостиной около парадной двери. В дверь звонят — если мадам Дюмон не лжет, — и входит таинственный визитер. Однако все это время Мэнген не проявляет никакого любопытства — он сидит в комнате за закрытой дверью, не обращая внимания на посетителя, поднимает тревогу, только услышав выстрел, и внезапно обнаруживает, что дверь заперта. По-вашему, это логично?
— По-моему, здесь все нелогично, — отозвался доктор Фелл. — Даже… Но это может подождать.
Они прошли по длинному холлу, и Хэдли, приняв вежливо-бесстрастный вид, открыл дверь. Комната с деревянными шкафчиками, жесткими стульями и аккуратно стоящими на полках книгами была меньше комнаты профессора. На полу лежал потертый ковер; в камине догорал огонь. Под лампой с зеленым абажуром, обращенный к двери, стоял письменный стол Миллса с пишущей машинкой. С одной стороны машинки лежала в проволочном контейнере аккуратная стоика писчей бумаги с отпечатанным текстом, а с другой находились стеклянный стакан, тарелка с черносливом и экземпляр «Дифференциальных и интегральных исчислений» Уильямсона.
— Клянусь всеми богами, — возбужденно произнес доктор Фелл, — что он пьет минеральную воду и читает такие книги для развлечения… — Он умолк, когда Хэдли сердито толкнул его локтем и представил всех троих Розетт Гримо.
— Естественно, мисс Гримо, я не хочу беспокоить вас в такое время…
— Пожалуйста, не извиняйтесь, — прервала его Розетт, сидящая у камина в напряженной позе. — Понимаете, я любила отца, но не настолько, чтобы разговоры о нем причиняли мне нестерпимую боль. Тем более что, когда о нем не говорят, я начинаю думать…
Девушка прижала ладони к вискам. Отблески пламени подчеркивали контраст между ее глазами и другими чертами лица. Но этот контраст не оставался неизменным. Квадратное лицо, унаследовавшее довольно варварскую славянскую красоту матери, могло быть суровым, а узкие карие глаза — мягкими, как у дочери священника. Но в следующий момент лицо смягчалось, а взгляд становился свирепым, как у дочери дьявола. Кончики бровей были слегка приподняты, а складка широкого рта выглядела насмешливой. Она казалась беспокойной и озадаченной. Позади нее стоял Мэнген с мрачным и беспомощным видом.
— Но я хочу кое-что узнать, — продолжала Розетт, медленно постукивая кулаком по спинке стула, — прежде чем вы приступите к вашему допросу третьей степени. — Она кивнула в сторону маленькой двери в противоположной стене. — Стюарт поднялся с вашим детективом на крышу. Это правда, что убийца вошел и вышел без…
— Лучше предоставьте это мне, Хэдли, — тихо сказал доктор Фелл.
Рэмпоул знал, что доктор убежден, будто является образцом такта. Очень часто этот такт походил на кучу кирпичей, брошенных через люк в потолке. Однако эта убежденность вкупе с добродушием и наивностью производила куда больший эффект, чем самая изощренная тактичность. Казалось, он сам падал с потолка вместе с кирпичами, чтобы предложить сочувствие или пожать руку. И люди тут же начинали рассказывать ему о себе.
— Харрумф! — фыркнул доктор Фелл. — Конечно, это неправда, мисс Гримо. Мы прекрасно знаем, как преступник проделал этот трюк — даже если его проделал тот, о ком вы никогда не слышали. — При этом девушка быстро взглянула на него. — Более того, не будет никаких допросов третьей степени, а у вашего отца есть шанс выкарабкаться. Послушайте, мисс Гримо, я никогда не встречал вас раньше?
— О, я знаю, что вы пытаетесь меня приободрить, — улыбнулась Розетт. — Бойд рассказывал мне о вас, но…
— Нет, я говорю серьезно. — Доктор Фелл прищурился, напрягая память. — Вспомнил! Вы учились в Лондонском университете, не так ли? И состояли в дискуссионном кружке? Мне кажется, я председательствовал, когда ваша группа обсуждала права женщин в мире.
— Розетт — ярая феминистка, — мрачно подтвердил Мэнген. — Она утверждает…
— Хе-хе-хе! — Сияющий доктор шутливо погрозил пальцем. — Может быть, она и феминистка, мой мальчик, но допускает жуткие ляпсусы. Помню, что этот диспут завершился самым чудовищным скандалом, какой я когда-либо видел, за исключением митинга пацифистов. Вы выступали за права женщин, мисс Гримо, и против тирании мужчин. Потом одна тощая особа из вашей команды минут двадцать рассуждала о том, что женщина нуждается в идеальных условиях существования. Вы выглядели все более сердитой, а когда настала ваша очередь, заявили звонким серебристым голоском, что для идеального существования женщине нужно меньше говорить и больше совокупляться.
— Господи! — в ужасе воскликнул Мэнген.
— Ну… тогда я так считала, — призналась Розетт. — Но вы не должны думать…
— Возможно, вы употребили другое слово, — продолжал доктор Фелл. — Как бы то ни было, эффект не поддавался описанию. Как будто вы шепнули «Асбест!» банде пироманов. К сожалению, я пытался сохранить серьезный вид, то и дело прикладываясь к стакану с водой. Но меня интересует, часто ли вы и мистер Мэнген обсуждаете подобные темы. Такие разговоры должны быть необычайно поучительными. Например, о чем вы беседовали сегодня вечером?
Розетт и Мэнген заговорили одновременно. Доктор Фелл улыбнулся, и оба испуганно умолкли.
— Теперь вы понимаете, — продолжал доктор, — что не нужно бояться разговоров с полицией и что вы можете изъясняться абсолютно свободно. Давайте посмотрим в лицо фактам и спокойно побеседуем.
— Хорошо, — кивнула Розетт. — У кого-нибудь есть сигарета?
— Старый плут своего добился, — шепнул Хэдли Рэмпоулу.
Тем временем «старый плут» снова зажигал сигару, покуда Мэнген рылся в карманах, нащупывая сигареты.
— Я хочу задать очень странный вопрос, — снова заговорил доктор. — Были ли вы, ребята, настолько заняты друг другом, что не замечали ничего, пока не поднялся шум? Насколько я понимаю, Мэнген, профессор Гримо просил вас присутствовать здесь этим вечером на случай возможных неприятностей. Почему же вы не были настороже? Разве вы не слышали звонок в дверь?
Смуглое лицо Мэнгена омрачилось. Он сделал яростный жест:
— Признаю свою вину. Но тогда я не придал этому значения. Откуда я мог знать?.. Конечно, я слышал звонок. Фактически мы оба говорили с этим типом…
— Вы… что? — вмешался Хэдли, шагнув мимо доктора Фелла.
— Говорили с ним. Неужели вы думаете, что иначе я бы позволил ему пройти мимо меня и подняться наверх? Но он назвался Петтисом — Энтони Петтисом.
Глава 7
ВИЗИТЕР В МАСКЕ
— Конечно, теперь мы понимаем, что это был не Петтис, — продолжал Мэнген, щелкнув зажигалкой перед сигаретой девушки. — Рост Петтиса — всего пять футов четыре дюйма. Кроме того, сейчас я вспоминаю, что и голос был не очень похож. Но он использовал слова из лексикона Петтиса и так же растягивал их.
