— Признаю свою вину. Но тогда я не придал этому значения. Откуда я мог знать?.. Конечно, я слышал звонок. Фактически мы оба говорили с этим типом…
— Вы… что? — вмешался Хэдли, шагнув мимо доктора Фелла.
— Говорили с ним. Неужели вы думаете, что иначе я бы позволил ему пройти мимо меня и подняться наверх? Но он назвался Петтисом — Энтони Петтисом.
Глава 7
ВИЗИТЕР В МАСКЕ
— Конечно, теперь мы понимаем, что это был не Петтис, — продолжал Мэнген, щелкнув зажигалкой перед сигаретой девушки. — Рост Петтиса — всего пять футов четыре дюйма. Кроме того, сейчас я вспоминаю, что и голос был не очень похож. Но он использовал слова из лексикона Петтиса и так же растягивал их.
Доктор Фелл нахмурился:
— А вам не показалось странным, что Петтис, хотя он и коллекционирует истории о привидениях, расхаживает по городу наряженный, как в ночь Гая Фокса? Он что, любит шутки?
Розетт Гримо застыла с сигаретой в руке, потом бросила взгляд на Мэнгена. Когда она снова повернулась, в ее узких глазах мелькнул гнев. Мэнген выглядел обеспокоенным. У него был вид человека, который хочет жить в мире с окружающей действительностью, если только она ему это позволит. Рэмпоул чувствовал, что эти тайные мысли не связаны с Петтисом, так как Мэнген запнулся, прежде чем понял смысл вопроса доктора Фелла.
— Шутки? — переспросил он, нервно проведя рукой по черным курчавым волосам. — Кто — Петтис? Господи, конечно нет! Он всегда корректен, хотя бывает немного суетлив. Но дело в том, что мы не видели лица посетителя. Мы сидели в гостиной возле парадной двери после обеда…
— Минутку, — прервал его Хэдли. — Дверь в холл была открыта?
— Нет, — виновато отозвался Мэнген. — Но мы же не могли сидеть на сквозняке, да еще во время снегопада! Ведь дом не обогревается центральным отоплением! Я знал, что, если в дверь позвонят, мы услышим звонок, но, честно говоря, вообще не думал, что может что-то произойти. За обедом у нас сложилось впечатление, что речь идет о каком-то розыгрыше и что профессор устраивает много шума из ничего…
Хэдли перевел взгляд на девушку:
— У вас тоже создалось такое впечатление, мисс Гримо?
— Ну, в некотором роде… Не знаю. Всегда трудно определить, — сердито добавила она, — когда отец беспокоится всерьез, а когда шутит или притворяется. У него странное чувство юмора, и он обожает театральные эффекты. Со мной он обращается как с ребенком. Едва ли я хоть раз в жизни видела его испуганным. Но последние три дня он вел себя так странно, что когда Бойд рассказал мне об этом человеке в пабе… — Розетт пожала плечами.
— В каком смысле странно?
— Ну, к примеру, бормотал себе под нос. Внезапно выходил из себя из-за мелочей, что раньше бывало крайне редко, а потом начинал смеяться. Но главное было в этих письмах. Отец начал получать их с каждой почтой. Не спрашивайте меня об их содержании — он сжег все. Они приходили в простых дешевых конвертах… Я бы вообще не обращала на них внимания, если бы не его привычка… — Она заколебалась. — Мой отец принадлежит к тем людям, которые, получая письма в чьем-то присутствии, тут же сообщают, от кого они и о чем. Он тут же восклицал: «Чертов мошенник!», «Какая наглость!» или с удивлением «Ну и ну, мне пишет этот старый сукин сын!», как будто ожидал, что кто-то в Ливерпуле или Бирмингеме находится на оборотной стороне Луны. Не знаю, понимаете ли вы…
— Понимаем. Пожалуйста, продолжайте.
— Но, получая эти письма, отец ничего не говорил и никогда не уничтожал их открыто, кроме того, которое получил вчера утром во время завтрака. Взглянув на письмо, он скомкал его, встал из-за стола, подошел к камину и бросил его в огонь. Как раз в этот момент тетя… — Девушка бросила быстрый взгляд на Хэдли. — Миссис… мадам… ну, я имею в виду тетю Эрнестину! Как раз в этот момент она спросила, хочет ли он еще бекона. Внезапно отец повернулся от камина и рявкнул: «Убирайся к черту!» Это было настолько неожиданно, что, прежде чем мы успели опомниться, он вышел из комнаты, бормоча, что ему нигде нет покоя. В тот же день отец вернулся домой с картиной. Он снова был в хорошем настроении, усмехался и помогал таксисту и еще кому-то отнести ее наверх. Не хочу, чтобы вы думали… — Очевидно, на Розетт нахлынули воспоминания — она помолчала и добавила дрожащим голосом: — Не хочу, чтобы вы думали, будто я не любила его.
Хэдли проигнорировал это сообщение:
— Ваш отец когда-нибудь упоминал об этом человеке в таверне?
— Один раз — когда я спросила его. Он сказал, что это был один из шарлатанов, которые часто угрожали ему за насмешки над… над магией. Конечно, я знала, что дело не только в этом.
— Почему, мисс Гримо?
— Потому что я чувствовала, что эта угроза — настоящая. И я часто думала, было ли что-нибудь в прошлом отца, что могло бы навлечь на него подобные угрозы.
Это был прямой вызов. Во время длительной паузы в комнате слышались приглушенные скрипы и тяжелые шаги по крыше. Эмоции на лице Розетт постоянно сменяли друг друга — страх, ненависть, боль, сомнение… Иллюзия варварского происхождения возникла вновь — как будто норковое манто прежде было шкурой леопарда. Скрестив ноги, девушка откинулась на спинку стула — отсветы пламени поблескивали на ее шее и в полузакрытых глазах. Губы застыли в улыбке; на щеках четко выделялись скулы. Тем не менее Рэмпоул видел, что она дрожит.
— Навлечь угрозы? — с легким удивлением переспросил Хэдли. — Я не вполне понимаю. У вас были причины так думать?
— Нет. Да я так и не думаю — это просто фантазии… — Однако ее грудь стала быстрее подниматься и опускаться. — Вероятно, это связано с хобби моего отца. К тому же моя мать — она умерла, когда я была ребенком, — считалась ясновидящей. Но вы спрашивали меня…
— О сегодняшнем вечере. Если вы считаете, что было бы полезно покопаться в прошлом вашего отца, Ярд, безусловно, это сделает.
Она быстро оторвала сигарету от губ.
— Но, — продолжал Хэдли тем же бесстрастным голосом, — давайте вернемся к тому, о чем рассказывал мистер Мэнген. После обеда вы оба сидели в гостиной, и дверь в холл была закрыта. Профессор Гримо говорил вам, в котором часу он ожидает опасного визитера?
— Э-э… да, — ответил Мэнген. Он достал носовой платок и вытер лоб. При свете огня на его худом угловатом лице четко обозначились морщинки. — Это еще одна причина, по которой я не догадался, кто это. Посетитель пришел слишком рано. Профессор говорил о десяти часах, а он явился без четверти.
— Вы уверены, что речь шла о десяти вечера?
— Ну… да. По крайней мере, так я думаю. Около десяти, верно, Розетт?
— Не знаю. Мне отец ничего не говорил.
— Понятно. Продолжайте, мистер Мэнген.
— Мы включили радио — зря, так как музыка была громкой, — и играли в карты у камина. Тем не менее я услышал звонок и посмотрел на часы на каминной полке — они показывали без четверти десять. Я встал, когда услышал, что открылась входная дверь. Потом голос мадам Дюмон произнес что-то вроде «Подождите, я узнаю», и раздался звук, как будто дверь захлопнулась. Тогда я крикнул. «Кто там?» Но радио так вопило, что я, естественно, подошел выключить его. И мы сразу услышали голос: «Привет, ребята! Это Петтис. Что это за нелепые формальности насчет того, можно ли повидать босса? Я поднимусь к нему в комнату».
— Это его точные слова?
— Да. Петтис всегда называл доктора Гримо «босс» — больше никто не осмеливался на такое, кроме Бернеби, который называл его «папаша»… Поэтому мы ответили: «Ладно» — и больше об этом не думали. Но я заметил, что время приближается к десяти, и с тех пор был настороже…
Хэдли что-то рисовал на полях записной книжки.
— Значит, человек, назвавший себя Петтисом, — задумчиво промолвил он, — говорил с вами через дверь, не видя вас? Откуда же он знал, что вы там вдвоем?
Мэнген нахмурился:
— Полагаю, он видел нас через окно. Поднимаясь на крыльцо, можно заглянуть в ближайшее окно передней комнаты. Я сам всегда так делал, и если видел там кого-нибудь, то стучал в окно, чтобы не звонить.
Суперинтендент продолжал рассеянно рисовать в книжечке. Казалось, он собирался задать очередной вопрос, но передумал. Розетт устремила на него немигающий взгляд.
— Продолжайте, — сказал Хэдли. — Вы ждали до десяти…
— И ничего не происходило, — сказал Мэнген. — Но с каждой минутой после десяти я не успокаивался, а, напротив, нервничал все сильнее. Я говорил вам, что не ожидал прихода этого человека и вообще каких-либо неприятностей. Но я представлял себе темный холл и японские доспехи с маской и чем больше думал об этом, тем меньше мне это нравилось…
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. — Розетт бросила на него странный, удивленный взгляд. — Я думала о том же, но не хотела говорить тебе, чтобы ты не назвал меня дурой.
