в Глухомани. У нее не было братьев и сестер – только тихая работящая мама и угрюмый отец, которого особо не волновали ни жена, ни дочь. Оба работали в Поместье Эхо: отец – на конюшне, мать – на большой суматошной кухне.
С юных лет Элора тоже трудилась: резала с мамой овощи, помогала отцу с лошадьми. Взамен семья получала, наряду с жалованьем, питание и кров. Если родители обходились без ее помощи, Элора, как и дети других слуг, могла заниматься чем хотела. Все Поместье было в их распоряжении, разве что им велели не впутываться в неприятности и держаться подальше от постояльцев. Довольно долго Элору это вполне устраивало. В конце концов, она не видела ничего другого.
День за днем она играла с детьми в догонялки и прятки – в широких коридорах и в пустующих комнатах; тихонько слушала, как поварихи сплетничают и рассказывают истории о призраках, которые потом передавались из уст в уста, обрастая новыми подробностями; выпрашивала на кухне лежалую морковку или яблоко, чтобы отнести любимому коню. Ночь за ночью до нее доносилось, как родители ссорятся. С годами число ее обязанностей росло, как росло и взаимное недовольство родителей. И Элора ловила себя на мечтах о том, как ей удается выбраться из Глухомани.
Зимы приходили и уходили, одна холоднее другой. А где зима, там и ярмарка, которая с каждым годом становилась все краше. На трое суток Глухомань наполнялась шумом и суетой: со всех сторон сюда съезжались гости. В Поместье тщательно наводили чистоту, украшали залы плющом и остролистом, и все комнаты были заняты. На три прекрасных дня холод как будто отступал, а привычный серо-белый пейзаж расцветал яркими красками. Потом ярмарочные шатры сворачивались, гости уезжали, и Глухомань становилась еще более блеклой и скучной – по крайней мере, так казалось Элоре.
Когда она встретила свою пятнадцатую весну, в ее жизни произошло кое-что важное. Кое-что опасное, неожиданное и волнующее. В окрестностях Глухомани объявился разбойник. Он ездил на коне по безлюдным дорогам и нападал из засады на экипажи богачей. Нападал быстро и внезапно; иногда между налетами проходили недели и даже месяцы, иногда разбойник промышлял две ночи подряд. Всякий раз это случалось, когда в Глухомань стекались деньги, когда в большом зале Поместья Эхо проводили свадьбы и балы.
Страх охватил Поместье. Куда бы Элора ни шла, все говорили только о разбойнике – его обсуждали и поварихи на кухне, и конюхи, и постояльцы за завтраком у себя в комнатах. Элора стояла у дверей и собирала обрывки разговоров, словно хворост, веточку за веточкой.
– Он нападает только на богачей, – как-то утром сказала одна служанка, понизив голос. – Но откуда он знает, когда их поджидать?
Затаив дыхание, Элора заглянула в комнату через крошечную щелочку в двери. Там прибирали две горничные: одна выметала золу из камина, другая снимала с кровати белье. Судя по голосам, они были только рады новой теме для сплетен.
– Кое-кто говорит, что он отсюда, из Поместья, – сказала вторая служанка. – Или знает кого-то, кто здесь работает. Как еще мог бы он выведывать про богатых гостей?
К концу лета стражники начали патрулировать дороги, и налеты резко прекратились. Одни думали, что разбойника схватили и тайно где-то держат, а то и убили в чаду погони. Другие полагали, что разбойник, не будь дурак, перебрался в другие края, чтобы не попасться.
Элора ловила все слухи. И в душе надеялась, что разбойника не поймали. По крайней мере, истории о нем хоть как-то скрашивали ее скучную жизнь – хотя она никому не осмелилась бы в этом признаться. Когда другие слуги спрашивали, что она думает по поводу этой истории, Элора просто пожимала плечами и отвечала: «А мне откуда знать?»
Был всего один человек, которому она рассказывала все, что слышала, – Робин, Робби, на два года старше Элоры. Крепче она ни с кем не дружила. Спокойный нрав, темные глаза, острый ум – сколько Элора себя помнила, они были неразлучны. Они выросли вместе, но у Робби, в отличие от нее, никого не было. Ни родителей, ни других родственников – только Элора, которая в собственной семье чувствовала себя чужой. Отца она не любила. Как любить того, кто обращается с тобой словно с бездомной кошкой: хочет – покормит, хочет – прогонит? За мать переживала, но та не могла пойти наперекор отцу. Дружба Элоры и Робби с каждым годом становилась все глубже и сильнее. Они мечтали вырваться из Глухомани, и вскоре мечты переросли в обсуждение. Обсуждение – в план. А план – в тайну.
Как-то раз, когда вслед за летом уже пришла осень, Элора услышала от Робби:
– Убежим, когда тебе исполнится шестнадцать. Далеко-далеко, туда, где нас никто не знает и никто не будет искать, и заживем новой жизнью. А даже если нас найдут… что ж, тебе будет уже шестнадцать, и никто не сможет заставить тебя вернуться.
Они были на конюшне вдвоем и тихо переговаривались. Стоя в дверях, Элора смотрела, как Робин до блеска вычесывает серую кобылу. Пылинки летали у них над головой в луче бледного света, льющегося из-за двери. Солнце садилось, порыв холодного ветра принес в конюшню горсть красно-бурых листьев. Элора поежилась и поплотнее укуталась в шаль:
– Но откуда… откуда мы возьмем на это деньги? Нам же так мало платят.
На лице Робби промелькнуло что-то, чего Элора не смогла разгадать.
– Справимся. У меня все схвачено.
Элоре не верилось. Если кончатся деньги, им придется вернуться и снова проситься на работу, и она сомневалась, что господин Гривc, владелец Поместья, отнесется к этому благосклонно – не говоря уже о родителях.
– Думаешь, у нас и правда получится? – жалобно спросила она.
– Знаю, что получится. Ты умеешь хранить секреты?
– Думаю, один уже храню, – ответила Элора.
Вслед за Робби она вышла из конюшни и, предвкушая тайну, отправилась в ближайший сарай. Там в пыльном углу был свален всякий хлам: дрова, сломанная мебель, старые подковы и инструменты. Элора наблюдала, как Робин взбирается на эту груду, роется в треснувшем корыте, заваленном сеном и обрывками мешковины, извлекает поцарапанную жестянку из-под табака и, убедившись, что в сарае кроме них никого, открывает крышку.
Элора придвинулась поближе, ожидая увидеть пачку денег, скопленных за месяцы, а то и годы. Но то, что она увидела на самом деле, ее потрясло.
Там были золотые монеты. Пресс-папье из чистого серебра. Изящное ожерелье с бриллиантовой подвеской и карманные часы с перламутровым циферблатом.
– Откуда… откуда у тебя все это? – пробормотала Элора, вытаращив глаза.
В голове пронеслись мысли о постояльцах. В последнее время сообщали всего об одной краже: пропала пара серебряных подсвечников, и вскоре их обнаружили в пожитках одной горничной, которую немедленно уволили. Как говорила Элорина мама, горничная должна была радоваться, что легко отделалась. Большинство людей, которых ловили на воровстве, в лучшем случае теряли пальцы. Неужели Робби, ее Робби, ворует у гостей? Элора не могла в это поверить, но доказательство лежало прямо у нее перед глазами.
– А если тебя поймают? – в ужасе прошептала она. – Они же бросят тебя в тюрьму, а то и повесят! Я не могу тебя потерять – кроме тебя, здесь нет вообще ничего хорошего!
– Не поймают. – Темные глаза Робби блеснули, как припрятанное золото. В них отражалось чувство, которого Элора раньше не замечала. Надменность, даже что-то вроде гордости. – А если и поймают, я не боюсь идти на риск, чтобы отсюда вырваться. Мне казалось, ты тоже этого хочешь.
– Конечно, хочу. Хочу! Но я думала… – Элора запнулась.
Она и сама не знала, что думала. Быть может, что разговоры о побеге так и останутся разговорами. Или что это случится нескоро, через несколько лет, когда они накопят достаточно денег. Но сейчас… Сейчас все было серьезно. Смутные планы вдруг стали осязаемыми и опасными, и очень, очень близкими.
Элора снова перевела взгляд на бриллиантовую подвеску.
– А что, если ты попадешься Гривсу или самим постояльцам?.. Всегда ведь могут вернуться, в любой момент!
К своему удивлению, в ответ она услышала смех – низкий, гортанный смех.
– Я не ворую из комнат. Иначе меня давно бы поймали.
– Но откуда тогда? – в изумлении спросила Элора.
– Ты что, до сих пор не поняла?
Глаза у Робби весело блестели. Миг – и старая треуголка, спрятанная под какой-то деревяшкой, перекочевала на голову.
– Представь, что на лице у меня черная маска. И что я верхом
