Расслабься. Ты в порядке. Это сон.
Я ищу его тени. Я должна радоваться, не видя их, но нет, ведь он — не Аид, он один из них — его серебристая кожа делает это очевидным, она тускло сияет в утреннем свете. Блин.
Помимо острой улыбки и серебристой кожи, у парня-бога светло-каштановые волосы, ниспадающие свободными кудрями на плечи, изумленные ореховые глаза, глядящие на меня из-под приподнятых бровей. Он высокий и худой, вытянутый, как ириска: длинные конечности, длинный тонкий нос, длинная шея. Я тяжелее его на двадцать пудов, хотя он на фут выше меня. Как я, он в белом одеянии, хотя его достает до колен. И на его ногах я вижу сандалии. Крылатые. Мое сердце сжимается. Блин, блин, блин.
— Кто ты? — спрашиваю я, хотя уже знаю. Сандалии выдают сразу.
Гермес подтверждает это ответом:
— У меня послание для тебя.
Я заставляю себя сохранять спокойствие.
— От кого?
Его улыбка становится шире.
— Думаю, ты это знаешь.
Мои ладони становятся липкими.
— Где я? — спрашиваю я, сердце колотится в груди. — Где это? — я указываю на здания.
Он склоняет голову, все еще улыбаясь.
— Как я и сказал, это сон. Твой разум поместил тебя в последнее место, которое он помнит — его версию во сне. Ты дома, в своей кровати, спишь. Смотри.
Едва он сказал это, и мы оказываемся в моей спальне, стоим на пороге бок о бок.
Я прижимаюсь к раме, растерявшись из-за резкой смены сцены и вида меня на кровати, сжавшейся на боку с закрытыми глазами. Это странно.
— Это я? Сейчас? — я смотрю на Гермеса.
Он кивает.
— Спишь, как ребенок.
— Но как…? Это не настоящее, — бормочу я.
Он приподнимает бровь и смотрит на меня.
— Нет, это сон. Внимательнее, Кори.
Я делаю глубокий вдох.
— Я о том, что это не происходит. Не со мной, — я не видела тюленя. Я не видела, как махала гамадриада. Сны о богах с посланиями были в стиле Бри.
Я иду к кровати, смотрю на себя, подавляя дрожь, глядя на свое спящее лицо. Моя одежда мокрая от дождя, простыни пропитаны водой, волосы прилипли к лицу. Я жду, пока грудь поднимется и опадет, радуюсь, увидев это. Я выгляжу хорошо, но пяток на ботинках нет. Я вижу носки, обрамленные неровной резиной. Она будто растаяла…
— Меня ударила молния, — я вспоминаю заряженный воздух, как кожу покалывало, когда я увидела отражение Аида за собой. Резкий запах озона. Вспышка света. А потом я вспоминаю, как Аид смотрел на небо, и в голову приходит другая мысль. — Это было намеренно?
Гермес понимает мой вопрос.
— Отчасти, — он снова улыбается. — Но это не было попыткой убить тебя.
— Это должно меня успокоить?
Он не отвечает, и я поворачиваюсь. Он заглядывает в мой выдвинутый ящик с нижним бельем, на лице радость.
Абсурд того, что бог смотрит на мои лифчики, приковывает меня к месту, и я все еще первым делом думаю, что хочу рассказать Бри, потому что ей это понравится. А потом я вспоминаю, что не могу, что я видела ее в Подземном мире, и это приводит меня в чувство.
Я пересекаю комнату и задвигаю ящик бедром, скрещивая руки.
— Ты не против?
Ямочки появляются на его щеках, он лениво ведет плечом.
— Прости. Просто смертные вещи восхищают.
— Хм, — хмыкаю я. — Так, послание?
— Ах, да, — его глаза сверкают. — Я тут, потому что ты видела то, что не должна была. Ты заметила то, что дальше — спойлер на современном языке, — говорит он, склоняясь ко мне, словно раскрывает серьезную тайну. Приходится вытянуть шею, чтобы видеть его.
— Хорошо. Но как я увидела то, что не должна была?
— На это у меня нет ответа. Есть только послание.
— И что тогда?
Впервые улыбка пропадает с его лица, он почти с горечью говорит:
— Без понятия. Как я и сказал, я — только гонец.
Вот, что я знаю о богах: они своенравные; они не забирают свои дары и не могут снять свои проклятия; они защищают то, что для них священно, и их легко оскорбить.
Они любят судьбу.
Они любят лезть к смертным.
Так что я знаю, что с ними всегда есть уловка. Они не передают сообщения или предупреждения. Они превращают в деревья или зверей. Они проклинают всегда говорить правду, которой не верят, или говорить только в рифму, пока кто-то не разозлится из-за этого так, что убьет вас. Боги не знают тонкости. Или снисходительности.
Я изображаю недоверие.
— Клянусь, — он поднимает серебристые ладони. — На своей чести, как бог. Своим именем, как Гермес, сын Зевса. Я тут только для передачи предупреждения.
— После предупреждения я нормально проснусь и смогу вернуться к жизни, какой она была? — спрашиваю я.
— Ты будешь жить, как отмерили тебе богини судьбы.
— Это не ответ.
— Я могу дать только такой, — еще широкая улыбка. У него слишком много зубов.
Я взвешиваю это. Если бы Аид хотел мне навредить, он мог. Он мог послать Танатоса, а не Гермеса, утащить меня в Подземный мир, чтобы я была в его власти. А Зевс — если это он послал молнию — не медлил бы и убил меня, если бы он хотел мне смерти. Так что, может, Гермес говорит правду, и я как-то отделаюсь предупреждением. Только дура спорила бы с этим. Только дура спорила бы с ними.
— Хорошо, — говорю я, будто у меня есть выбор. — Что за предупреждение?
Его лицо тут же меняется, ямочки пропадают, выражение становится строгим и отдаленным, как лицо статуи. Его ореховые глаза бледнеют до янтаря, потом загораются алым. Я хочу отвести взгляд, но не могу. Его игривость пропала, сгорела в огне бессмертного, и я становлюсь ледяной от страха.
— Я тут с предупреждением от Получателя Многих, Короля Подземного мира. Твоя подруга — уже не твое дело. С этого мига ты ничего не видела. Ты ничего не знаешь. Ты ни с кем не будешь об этом говорить, вычеркнешь это из своих мыслей.
Это должно быть глупо, плохой актер читал плохой сценарий, парень с кожей цвета металла в белом одеянии говорит жуткие слова в моей грязной смертной спальне. Это должна быть шутка. Это не должно происходить.
Если я думала миг ранее, что он был почти человеком, я понимаю ошибку теперь. Он не был, никогда не был и не мог быть. Если захочет, он сможет раздавить меня, как муравья, растолочь в жирный порошок под большим пальцем. Я для него — лишь миг. Хрупкое глупое
