— Насколько мне известно, виконт Рочестер был недавно произведен в тайные советники? — произнес Грэшем таким тоном, словно речь шла о какой-то безделице. Ему было известно, что Сесил изо всех сил пытался воспрепятствовать этому. Однако по мере того как болезнь брала свое, его влияние на короля постепенно начало ослабевать. Король Яков жутко боялся всего, что было связано со смертью, а вокруг Сесила уже давно витал ее запашок.
Лорд Солсбери никак не отреагировал на намек. Однако Грэшем прекрасно знал: такой человек, как он, вряд ли пропустит подобные слова мимо ушей.
— Буду с вами предельно откровенен. Похоже, между его величеством и Робертом Карром — точнее сказать, виконтом Рочестером, коим он теперь является, — имела место переписка, причем компрометирующего свойства.
— Вот как?
Это известие не оставило сэра Генри равнодушным.
Сесил вновь закашлялся, и Грэшему пришлось подождать, пока приступ пройдет.
— Лично я не видел этих писем, однако склонен полагать, что они… на весьма личную тему, возможно даже, что в них описаны, и весьма красочно, подробности отношений между мужчинами. Физическая сторона их отношений. Отношений между двумя мужчинами, понимаете?
— Да, — кивнул Грэшем. На несколько мгновений в комнате повисла тишина. — Смею предположить, что это любовная переписка между королем Англии и его любовником. Й письма эти носят в высшей степени личный характер. — Сесил промолчал, и сэр Генри после паузы продолжил: — И если о них станет известно широкой публике, это вряд ли поможет престижу монархии в нашей стране…
Лорд Солсбери поднял на Грэшема взгляд, в котором тот прочел нечто большее, нежели страдания человека, стоящего одной ногой в могиле.
— Поможет? Да это нанесет по ней серьезнейший удар, уничтожит все, что я сделал за эти годы! Церковь моментально осудит короля. Окопавшиеся в парламенте пуритане начнут его травлю. Более здравомыслящие потребуют пересмотра расходов, которые с каждым днем возрастают согласно его капризам… возможно, даже смещения с трона короля-содомита. А вся Англия будет хохотать над своим монархом. Вы слышите меня? Вся страна будет покатываться со смеху над своим венценосцем! Монархия способна пережить многое — мздоимство, злоупотребление властью, безнравственные поступки. Но пережить насмехательство — это самое трудное.
Насмешек Сесил боялся больше всего на свете. Калека, поскребыш, воспитанный, однако, как наследник великого человека… Ему было чего бояться в век, когда издевательски смеялись над любым уродством. Грэшем на минуту задумался. Он опустился на шаткий табурет, один из четырех, что стояли вокруг обшарпанного стола.
— Должно быть что-то еще, — произнес сэр Генри. — Еще ни одного монарха насмешки подданных не сбросили с трона. При желании топор палача способен оборвать любой смех.
На этот раз Сесил помедлил с ответом.
— Верно, есть кое-что еще. Король все больше и больше отходит от политической жизни. Он увлечен лишь охотой и молодыми красивыми мужчинами. В частности Робертом Карром. Тем не менее, это не времена королевы Елизаветы, когда для страны единственной альтернативой правления женщины являлась угроза попасть под власть Испании или же гражданская война.
— Принц Генри? — перебил его Грэшем.
— Да, принц Генри, — с трудом выдавил из себя Сесил. Его голос прозвучал еле слышно, словно шорох осенних листьев, и Грэшем был вынужден наклониться, чтобы расслышать собеседника. — У нас есть великолепный принц, наследник трона, который обещает стать не менее великолепным монархом, каких еще не было на нашей памяти. Государственный муж, человек крепкой веры и редкого ума, обладатель множества прочих талантов — хотя еще, в сущности, отрок! О Господь милостивый в небесах! Почему ты не послал мне его раньше? Какую страну мы сотворили бы вместе с ним!
Голос лорда Солсбери звучал еле слышно, но вместе с тем пугающе страстно. Казалось, эту тень человека привязывает к жизни одна лишь сила воли.
— Увы, этому не бывать. Но есть те, не говоря уже о самом принце, кто прекрасно видит, что происходит с королем, какие страшные вещи творятся с его попустительства. Эти люди понимают всю необходимость перемен, прежде чем монархия окончательно сгниет на корню. Так что письма могут стать для них удобным поводом — нет, не для того чтобы убить короля или поднять восстание, но чтобы вынудить его уступить трон старшему сыну и главному наследнику.
— Ну почему Господь не послал мне его раньше! — повторил слова собеседника Грэшем. — Сэр Сесил, если обнародование писем способно иметь столь далекоидущие последствия, то зачем противиться этому? Ведь вы сами только что вознесли хвалу наследнику. Отчего бы нам и впрямь не обрести в его лице короля Генриха Девятого? Почему бы ему не сменить отца на троне?
— Потому что нельзя допустить, чтобы народ узнал, каким образом можно сместить короля и заменить его другим. Неужели вам не понятно? Парламент, пуритане, вся страна… как только они получат право выбирать себе монарха, то уже никогда не выпустят это право из своих рук.
— Неужели все так плохо? — задумчиво спросил Грэшем.
— Трудно представить что-либо ужаснее! — прошипел Сесил. — Политика не должна принимать в расчет отдельных людей. Она должна зиждиться на определенных принципах. Стоит только позволить подданным избавиться от ненавистного монарха под тем предлогом, что наследник лучше его… и что дальше? А если наследник окажется таким же отвратительным, как отец? Вдруг он начнет притеснять и оскорблять благородные семейства, и те начнут выдвигать собственных претендентов? Сначала лучшего из имеющихся, самого многообещающего, и так до бесконечности, снова и снова. Это путь к безумию. И наш долг не допустить, чтобы подобное произошло.
— То есть, по вашему мнению, эти письма способны привести к смещению короля с трона?
— Думаю, что короля с трона способен сместить другой король, особенно если первый — чувственный идиот, чей инстинкт самосохранения улетучивается с каждым днем. Король Яков ленив и самоуверен. А это, скажу я вам, опасная смесь. Письма способны стать последней каплей, они уложат его в могилу, которую он сам для себя вырыл. Страшно подумать, что за этим может последовать. Если бы Господь отпустил мне больше дней, я наверняка бы сумел наставить Якова на путь истинный, возможно даже, обеспечил бы благоприятный исход событий. Теперь же вместо меня работу должны сделать другие.
— А какую роль играет во всем этом сэр Эдвард Кок?
— Ему было доложено о пропаже писем, доложено сэром Томасом Овербери. Подозреваю, что Овербери видит в нем влиятельную фигуру, способную к решительным действиям: как-никак Кок юрист и потому наверняка обожает интриги. Впрочем, не упустит он и личной выгоды и потому не может не понимать, что обнаружение писем и их последующее уничтожение ему только на руку. Ведь это укрепит его авторитет в глазах короля. Как бы там ни было, Овербери будет действовать на пару с Коком, лишь бы только найти письма. Странная парочка, скажу я вам, но в крайних ситуациях бывало и не такое.
