Нам ведь еще далеко до старости. Посмотри, ты еще молода, красива. Я тоже не совсем обмяк. Просто нам нужно развеяться, и тогда все вернется.
— Что вернется?
— Наша юность.
— Значит, юность? — Карина скрестила руки на груди и нахмурилась.
— Что-то не так?
— Иди ты к черту со своей юностью! — вспылила она. — Я делаю все, чтобы ты был счастлив, но тебе все мало. Ты можешь думать только о том, что потерял, вместо того, чтобы подумать о том, что получил взамен.
— Да о чем ты вообще? — Иван негодовал. Он уже понял, что ссоры не избежать.
— Знаешь, что? Забудь!
Карина демонстративно развернулась и ушла в спальню, не сказав больше ни слова. Ивану предстояла долгая ночь извинений. К необходимости извиняться после каждой ссоры, вне зависимости от того, кто был в ней виноват, Иван привык уже давно, и потому наутро разногласия были забыты.
К пятнице Иван все-таки смог уговорить Карину отдать детей матери и пойти с ним в бар неподалеку от их дома, у дверей которого всегда собирались компании молодых людей. Вечер был жаркий. К бару со всех сторон стекались люди. Изнутри пробивался ритмичный бас и возбужденные голоса. Огни неоновой вывески манили случайных прохожих заглянуть ненадолго — и остаться здесь на всю ночь.
Крупских был весел, чувствовал себя легко и раскрепощенно. Сегодня он совершенно забыл о том, что в понедельник ему придется вернуться на работу. Что завтра утром он снова будет отцом, серьезным и ответственным. Он не думал о том, что должен вовремя погасить выплаты по кредитам и отложить хоть немного, чтобы следующим летом свозить всю семью на море. Сегодня все это его не заботило: он просто отправился в бар с одной симпатичной девчонкой.
Карина шла рядом с ним, сменив привычный спортивный костюм на короткое черное платье и мягкие черные балетки. Иван всегда считал Карину красивой девушкой. Ему нравилось, как она одевалась, как она говорила — спокойно, будто держась вдали от всего на свете и не желая, чтобы мир тревожил ее мысли. И Крупских мог часами смотреть, как Карина сидит напротив, запустив пальцы в волосы, и просто быть с ней рядом, совершенно не думая, о том, что их ждет впереди, — все это не имело значения. С годами его отношение к Карине не изменилось. Он понимал, что нельзя сохранить свежесть юности, став матерью двоих детей, и попросту не замечал те мелкие недостатки, которые она приобрела за годы брака. Но все же тем вечером ему было несказанно приятно увидеть ее прежней.
Карина же восхищения мужа не разделяла, да и к затее этой относилась скептически. Желание Ивана выглядеть моложе казалось ей глупостью. Она не могла понять, почему ему так важно отрицать тот факт, что он уже не юн. Абсурдности всей ситуации добавляло то, что Ивану только исполнилось тридцать пять, а это, по мнению многих, тот возраст, когда мужчина только начинает жить.
Бар был переполнен. Всюду топтались компании молодых людей. У стойки несколько юных девушек сидели, скрестив ноги, в поисках парня, готового заплатить за коктейль. Справа от стойки возвышалась сцена, на которой стоял за пультом преисполненный надменного безразличия ди-джей. Иван и Карина заняли столик у входа, заказали себе выпить и молча уставились друг на друга. Карине это место не нравилось, и она не стеснялась показать это мужу. Иван же выглядел безмятежным, хотя музыка казалась ему каким-то бессвязным шумом. Он вдруг понял, что за время его затворничества все вокруг изменилось: изменились люди, изменилась одежда, даже музыка стала другой. Иван понял это еще до того, как услышал ее. Когда они вошли, он спросил у охранника:
— Что играет?
— Вичхаус, — равнодушно ответил охранник.
— Что? — удивился Иван. Прежде ему не доводилось слышать об этом жанре.
— Вот и я говорил, что вичхаус уже никто не слушает, но они все равно пригласили его сыграть.
Примерно через час, когда все посетители бара были уже немного пьяны, танцпол заполнился людьми. Тогда Иван наклонился к Карине и прокричал ей на ухо:
— Пойдем потанцуем!
— Под это? Ни за что! — резко ответила она.
— Ну, пойдем!
Увидев твердый взгляд жены, Иван понял, что ее не уговорить, и пошел один. Но начать танцевать так и не решился, поскольку молодые люди вокруг двигались слишком странно, и Иван никак не мог поймать ритм. Через несколько минут он вернулся за столик. Карина сидела, уткнувшись в смартфон. Иван оглянулся по сторонам и понял, что ему уже не терпится вернуться домой. Он в последний раз взглянул на танцпол и сказал про себя:
«Похоже, я и впрямь стал слишком стар для всего этого».
Но это больше его не заботило.
Свиная туша
Артур Ефимов проснулся еще до восхода солнца. Сонный взгляд его устремился в потолок, на белой глади которого извивались желтые разводы с тех самых пор, как старик, что жил в квартире наверху, упился водкой и уснул, позабыв о том, что собирался принять ванну. Артур лениво потянулся в постели и принялся искать сигареты, которые должны были лежать у кровати, если только их не убрала жена. Светлана имела отвратительную привычку всюду совать свой нос, чем сердила мужа и иногда даже получала пару тумаков, если Артур после работы заглядывал в пивную. Он давно собирался уйти от нее и заявлял друзьям, ударив стаканом по столу: «Сегодня же брошу эту корову! Вот увидите, вернусь домой и скажу, чтобы собирала вещи. Мало того, что она растолстела на двадцать пять килограмм, так еще и обозлилась хуже ведьмы. Стоит переступить порог, как тут же начинается: «Опять сидел со своими дружками! Ты посмотри на себя! Даже издали тебя нельзя принять за мужчину!». Но каждый раз, приходя домой, Артур заваливался спать. И история эта повторялась вот уже десять лет.
Поднявшись с постели, мужчина подошел к окну и чуть приоткрыл его. В комнату ворвался промозглый воздух ноября. Артур потянулся, опираясь на подоконник, вальяжно и не спеша, но вдруг подумал, что кто-нибудь может увидеть в окне его силуэт, и поспешил спрятаться в глубине комнаты. За последние пять лет он и сам набрал лишних килограмм, да и вообще перестал ухаживать за собой, и порой ему казалось, что он стал похож на одну из свиней, туши которых разделывал целый день на местном рынке. А иногда он так зацикливался на этой мысли, что испытывал чувство вины, потроша очередного борова, или же, наоборот, резал его с ненавистью, презирая столь отвратительное существо.
